— Кому-нибудь удавалось?

— Да. Мой друг из нашей деревни в Пенджабе недавно встретил тигра в тростниках и убил кирпаном.

— Что это такое, кирпан?

— Это наше оружие. Мы в Пенджабе всегда ходим с кирпаном. Это похоже на меч или кинжал. Сикхи всегда вооружены, такой у нас закон.

— И что же, тигр его не ранил?

— Ранил, ободрал плечо, но потом оно зажило.

Разговор исчерпался. Каждый старался представить себе, как пенджабский парень один на один сошелся в камышах с самым сильным и беспощадным зверем.

Облака, как раздерганная вата, цеплялись за сосны, ложились на склоны, повисали над долинами. Они висели под нами над глубокой пропастью, и от одного взгляда вниз кружилась голова. То тут, то там на горных склонах виднелись небольшие селения. Кое-где на лужайках паслись буйволы, их пасли дети. Каково это детям пасти скот в местах, где так свободно бродят тигры! Бывает, они нападают и на людей, хотя Джим Корбетт пишет, что людоедом тигр становится только тогда, когда он серьезно ранен и после этого не имеет сил свалить более крупную и быструю дичь. Вероятно, так оно и есть, однако кто может дать этим детям гарантию того, что в окрестностях не бродит именно такой тигр, жаждущий легкой добычи? Пастухи со скотом стараются держаться подальше от зарослей, но ведь тигр одним прыжком покрывает 7—10 метров.

А машина петляла, налево-направо, налево-направо, все выше и выше. Въехали в облако — нас облил дождь, выехали из облака почти по вертикали, посмотрели на него сверху, стали обсыхать.

И вдруг в хороводе кружащихся вокруг нас горных вершин возникли белые и серые домики, красные черепичные крыши, улицы, заборы — Найни-Тал.

У въезда нас остановили, проверили документы и открыли шлагбаум — милости просим.

Улицы городка идут тоже террасами — все выше и выше. На них стоят двухэтажные деревянные дома. Вдоль всего второго этажа крытые галереи. Почти все эти дома — «отели», то есть небольшие частные гостиницы, где сдают комнаты на два-три месяца тем, у кого достаточно денег, чтобы приехать сюда, спасаясь от палящего летнего зноя равнин.

Комнаты обычно большие, с двумя-тремя кроватями, столом и стульями. Из-за того, что окна выходят на галерею, внутри полумрак. По вечерам зажигаются под потолком лампы под простыми стеклянными абажурами или без них.

Обедать все сходят вниз, в общий зал. Какими-то очень неуютными показались нам эти отели, хотя в Индии понятия уюта вообще не существует. Для нас уют — это что-то мягкое, теплое, ласкающее тело и душу. А в этой стране не нужно ни мягкого, ни тем более теплого. Индийский уют заключается в том, чтобы окна были плотно закрыты ставнями, чтобы полы были цементными или каменными, а скамейки и стулья имели плетеные сиденья и чтобы в комнате как на полу, так и на стенах и шкафах было бы поменьше вещей, вещиц и безделушек, которые немедленно покрываются здесь толстым слоем пыли. Так что уют уюту рознь.

Как и всюду в Индии, у каждого дома-отеля в Найни-Тале есть внутренний двор, где протекает хозяйственная жизнь — прислуга моет посуду, чистит овощи, гремит металлическими сосудами для воды. Со стороны двора второй этаж тоже обнесен галереей, но сюда «чистая публика» уже не выходит — отсюда в комнаты заходят уборщики.

С нашей галереи открывался вид вдоль главной улицы на озеро. Озеро было чудесное. Оно налито в выемку в горах как в чашу неровной формы К нему сбегают косматые лесные склоны, и в нем отражается небо, которое здесь расположено как-то совсем близко к поверхности воды. В серый дождливый день нашего приезда озеро казалось наполненным ртутью, и в тумане его дальнего края не было видно. Вершины гор над ним тоже скрывались в рваной серой дымке, и нельзя было понять, как высоко они уходят в небо.

Тут мы почувствовали, что проголодались, попросили в номер чаю и начали раскладывать на столе все, что привезли с собой.

Это было вкусно — пить изумительный индийский чай с кристальным и прохладным воздухом гор

После завтрака нам показали верховых лошадей, роликовый скетинг-ринк, лодки, потом предложили пешую прогулку в горы Желающих могут доставить на место и носильщики — вот они, группами на углах улиц со своими креслами-люльками из клеенки, подвешенными к двум прочным шестам. К ним подходят желающие отправиться в горы на пикник В кресла-люльки садятся женщины и маленькие дети, а мужчины берут верховых лошадей. Каждое кресло подхватывают два, а иногда и четыре носильщика, и все общество двигается по дороге, петляющей между густыми деревьями вверх по склону.

Незанятые носильщики сидят на земле, играют в карты, курят, хохочут. Их нехитрое оборудование — клеенчатые кресла да глубокие полуцилиндрические корзины для переноски грузов — лежит тут же, возле них.

Страшно смотреть, как эти невысокие коренастые парни взваливают на спину такие корзины, полные, например, каменного угля, или же какие-нибудь тюки, вес которых достигает 100–120 килограммов. Они привязывают к этому грузу широкую ременную или брезентовую петлю, надевают ее на лоб и, согнувшись под углом почти в 90 градусов, начинают мерным, ровным шагом подниматься в горы, покрывая без отдыха по 15–20 миль крутой дороги. Это главный заработок горцев.

Жители деревень вокруг Найнн-Тала кормятся за счет этого курорта — переносят грузы разных купцов и поставщиков, носят отдыхающих по горам, сопровождают охотников, поставляют продукты на рынок и в отели.

Веселые, скромные, бесстрашные горцы, выносливые, стойкие в схватках с неласковой природой, суеверные и истово преданные своим богам, — на кого и на что могут они опереться в жизни, кроме самих себя? Ведь не на богов же, в самом деле, чьи храмы белеют в каждой деревне. Богов много, они разные. Добрые и жестокие, милостивые и карающие, насылающие болезни и спасающие от них — все они требуют жертв и поклонения, поклонения и жертв. Надо зарабатывать на жизнь, на богов, на жрецов, на налоги, на свадьбы подросших детей И отец берет с собой на работу мальчика лет тринадцати-четырнадцати, чтобы учить его правильно крепить грузы на спине, правильно ставить ноги на неровных тропках, правильно дышать, карабкаться с грузом вверх по склонам.

Труд, тяжелый труд от зари до зари Но никогда не услышишь от горцев жалоб или грубых слов, не увидишь недовольного или злого выражения лица. Чаще всего их лица очень спокойны. Как в равнинной Индии, так и. здесь люди относятся к тому, что дает им судьба, как к неизбежному. Труд так труд. Горе так горе. Радость так радость. Плохо это или хорошо — вот вопрос, который пытаются разрешить многие философы и социологи мира.

Дети Гималаев — древняя раса. Они похожи на тибетцев, но и индийские черты просматриваются в их лицах — десятками поколений смешивалась кровь долин и гор.

Смеются, играют в карты, не обращают внимания на дыры и заплаты на своих рубахах. Их круглые шапочки похожи на фески, рубахи и штаны сделаны из грубой домотканой материи, а когда холодно, они надевают кожаные башмаки с загнутыми кверху носами. Обычно даже в холод они босиком ходят по горам, по каменистым тропам, по лесным неровным дорогам, по гальке и песку речных берегов и пересохших русл. Икры их ног так переразвиты, что достигают в окружности 50–60 сантиметров, и это очень странно — видеть ноги, верхняя и нижняя часть которых почти равны по своему объему.

Их женщины одеваются в длинные блузы и сборчатые юбки до щиколоток, а на головах носят прямые платки. Все это обычно темное и выглядело бы безрадостно, если бы не ворох ярких и сверкающих бус, покрывающих в несколько слоев их шею и грудь. Здесь не редкость увидеть куски бирюзы величиной с грецкий орех, оправленные в старое темное серебро, и какие-то металлические бляхи, осыпанные кораллами, и сердолики дивного рисунка, и агаты, и неровно блистающие аметисты. А в ушах серьги, и серебряные и золотые, в несколько ярусов. В ухе часто пробито до десяти дырок от мочки до верхушки; и в носу серьга, круглая, большая, похожая на колесико от стенных часов. От вида всех этих украшений становится весело, и уже не кажется, что эти женщины в темных одеждах похожи на монашек. Они тоже приходят в Найни-Тал. То тут, то там на улицах сидят на корточках, продают из корзинок фрукты, ягоды, браслеты, гортанными голосами зазывая покупателей.