— Он пришелец, — ответил я. Я едва-едва проснулся и был еще порядком не в себе.

— Какая мне разница, кто он! — воскликнула вдова. — Он джентльмен, преисполненный такого сочувствия… Ни капельки не похож на жителей этого ужасного города.

Я вскочил на ноги, не зная, в сущности, что предпринять. Она застала меня врасплох, в самом что ни на есть непрезентабельном виде. Уж кого-кого со всего белого света я мог ждать к себе в гости, только не ее. Я чуть не предложил ей выпить, да хорошо — в последнюю секунду опомнился.

— Вы что, говорили с ним? — спросил я, заикаясь.

— И я, и все остальные, — сказала вдова Фрай. — Он такой обаятельный! Поделишься с ним своими заботами — и они вроде как улетучатся. Там целая уйма народу ждет своей очереди.

— Ну что ж, — сказал я ей, — рад слышать это от вас. Но как он выдерживает такую нагрузку?

Вдова придвинулась поближе ко мне и снизила голос до шепота.

— По-моему, он изнемогает. Я бы сказала… я бы сказала, что он в состоянии опьянения, если бы не боялась его обидеть.

Я быстренько взглянул на часы.

— Мама родная! — вырвалось у меня.

Было уже почти четыре часа дня. Вильбур просидел там шесть или семь часов подряд, поглощая без разбора все печали, какие только мог предложить ему этот городишко. Сейчас он, дело ясное, насосался до самых бровей.

Я кинулся к двери — и точно, Вильбур сидел на крылечке, слезы текли у него по лицу, и слушал он не кого-нибудь, а Джека Риттера, — а враля нахальнее, чем старина Джек, не встретишь ни в нашем округе, ни в соседних. Он, наверняка, выкладывал Вильбуру чистый бред, который выдумывал сходу.

— Извини, Джек, — бросил я, поднимая Вильбура на ноги.

— Но я как раз говорил ему о том…

— Ступай домой! — цыкнул я на него. — И остальные тоже! Вы его вымотали до упора…

— Мистер Сэм, — признался Лестер, — как я рад, что вы пришли. Меня он совсем не слушался.

Вдова Фрай придержала дверь, и я втащил Вильбура в дом и положил его на свою кровать, чтобы он проспался. Вдова подождала меня на крылечке.

— Знаете что, Сэмюель, — сказала она. — Я приготовила на ужин цыплят. Их у меня больше, чем я могу съесть одна. Не хотите ли зайти и составить мне компанию?

Я просто онемел на мгновение. Потом покачал головой.

— Спасибо за приглашение, только я должен последить за Вильбуром. На робота он — ноль внимания.

Вдова была разочарована.

— Может, как-нибудь в другой раз?

— Да, как-нибудь в другой раз.

Когда она удалилась, я вышел снова и пригласил в дом Лестера.

— Ты можешь сесть, — спросил я, — или должен стоять?

— Я должен стоять, — ответил Лестер.

Тогда я успокоился — пусть стоит, — а сам сел в качалку.

— Что ест Вильбур? — спросил я. — Он, наверное, проголодался.

Робот раскрыл дверцу посередине груди и достал странного вида бутылочку. Он встряхнул ее, и я услышал, как внутри что-то задребезжало.

— Вот его пища, — сказал Лестер. — Он принимает по бутылочке в день.

Лестер уже собирался отправить бутылочку обратно, как из дверцы выпала тугая объемистая пачка. Робот нагнулся и подобрал ее.

— Деньги, — пояснил он.

— Значит, у вас там тоже есть деньги?

— Эти нам дали, когда мы прошли обучение. Стодолларовые купюры.

— Стодолларовые!..

— Иначе получилось бы слишком громоздко, — учтиво ответил Лестер, запихнул деньги и бутылочку обратно вглубь груди и защелкнул дверцу.

Я сидел, как в тумане. Стодолларовые купюры!..

— Лестер, — посоветовал я, — не следовало бы, пожалуй, показывать эти деньги кому попало. Неровен час, попробуют отнять.

— Знаю, — ответил Лестер. — И держу при себе.

Он похлопал себя по груди. Такой хлопок без труда снес бы человеку голову с плеч.

Я сидел, покачиваясь в кресле, и от обилия разных мыслей мне казалось, что мозг мой тоже раскачивается взад-вперед в такт с креслом. Во-первых, Вильбур со своим диковинным способом напиваться, во-вторых, поведение вдовы Фрай, да еще эти стодолларовые купюры.

Особенно стодолларовые купюры.

— Слушай, что там у вас получилось с обучением? — поинтересовался я. — Ты упомянул, что оно нелегальное…

— Самое что ни на есть нелегальное, — ответил Лестер. — Этим занимается один растленный тип, который прокрался сюда и записал все на пленку, а теперь торгует потихоньку…

— Но почему прокрался? Почему потихоньку?

— Запретная зона, — ответил Лестер. — Вне пределов разрешенного. За чертой дозволенного. Ясно ли я выражаюсь?

— И этот растленный тип догадался, что можно продать вам информацию, записанную на пленку, и эту… как ты сказал?..

— Модель чужой культуры, — ответил Лестер. — Ваша логика ведет вас по верному пути, однако это в действительности не столь просто.

— Наверное, нет, — согласился я. — И тот же растленный тип заграбастал ваши денежки, не так ли?

— Вот именно. Заграбастал целую кучу денег.

Я посидел еще немного, потом пошел взглянуть на Вильбура. Он спал без просыпа, при вдохе втягивая усики в свою сомовью пасть, а при выдохе выплевывая их обратно. Тогда я отправился на кухню и приготовил себе обед.

Только-только я поел, как в дверь постучали. На сей раз это оказался доктор Абель из лечебницы.

— Добрый вечер, док, — сказал я. — Сейчас я организую чего-нибудь выпить.

— Проживу без выпивки, — отозвался док. — Лучше покажи мне своего пришельца.

Он двинулся в комнату, увидал Лестера, да так и остолбенел. Лестер, надо думать, понял, что доктор удивлен не на шутку, и постарался тотчас же его успокоить:

— Я так называемый робот пришельца. Невзирая на тот очевидный факт, что я просто машина, я в то же время преданный слуга. Если вы хотите поведать нам свои печали, можете конфиденциально сообщить их мне. А я не премину передать их своему хозяину.

Доктор как будто слегка попятился, но на ногах все же удержался.

— Вы принимаете любые печали, — спросил он, — или вам желателен какой-то особый сорт?

— Хозяин, — отвечал Лестер, — предпочитает глубокую скорбь, но не отказывается и от печалей всякого иного рода.

— Вильбур от них косеет, — вставил я. — Сейчас он в спальне, дрыхнет с перепою.

— Более того, — продолжал Лестер, — говоря между нами, такой товар нетрудно и продать. У нас дома найдется немало страстных охотников до первосортных горестей, присущих данной планете.

Брови у доктора взлетели так высоко, что почти коснулись шевелюры.

— Тут все по чести, — заверил я его. — Без всяких фокусов. Хотите взглянуть на Вильбура?

Док кивнул, я подвел его к кровати, и мы застыли у изголовья, глядя на Вильбура сверху вниз. Когда пришелец спал вытянувшись, то представлял собой премерзкое зрелище.

Док поднял руку ко лбу и с силой провел ею по лицу, оттягивая челюсть и приобретая сходство с ищейкой. Его большие, толстые, отвислые губы издали под ладонью хлюпающий звук.

— Будь я проклят! — произнес док.

Тут он повернулся и вышел из спальни, а я потащился следом. Он, не задерживаясь, направился к двери и вышел на улицу. Спустился немного по дорожке, потом остановился и подождал меня. А потом внезапно, вытянув руки, схватил меня за грудки — рубаха до того натянулась, чуть не лопнула.

— Сэм, — сказал он, — ты у меня работаешь много лет и вроде становишься стар. Большинство других на моем месте уволили бы тебя, старика, и наняли кого помоложе. Я вправе уволить тебя в любую минуту, когда захочу.

— Наверное, так, — ответил я и испытал гнусное чувство, потому что раньше ни разу не задумывался, что меня когда-нибудь уволят. Подметаю я в лечебнице на совесть и не чураюсь грязной работы. Представляете, как это будет скверно, когда придет очередная суббота, а у меня не окажется денег на выпивку!

— Ты был преданный и честный работник, — продолжал между тем док, вцепившись мне в рубаху, — а я — добрый хозяин. Я всегда ставил тебе бутылку на рождество и еще одну на пасху.

— Все точно, — подтвердил я. — Все до последнего слова.