- Я проехал Северные пределы вдоль и поперек, - смеясь, молвил Ульрих. - Отец всегда брал меня с собой в походы, едва я научился держаться в седле. Помню, как однажды меня чуть не затоптал дикий жеребец, вырвавшийся из загона. Меня едва успел спасти Орвар, за что ему я благодарен по сей день.

  - Орвар? - удивилась Кветка столь долгой дружбе Ульриха и ведуна.

  - Он самый, - белозубо улыбнулся шпильман. - Он был правой рукой моего отца.

  Кветка опешила от неожиданной новости и придержала коня, ожидая, когда телега ведуна поравняется с ней.

  - Орвар, ты и впрямь был в свите наследника кайзера? - прямо спросила его Кветка, едва телега оказалась рядом с ней.

  Орвар испытывающе взглянул на неё ясным взглядом лазоревых глаз и спокойно кивнул.

  - Давно это было, - молвил он, понукая лошадь. - Я был хорошим воином и состоял в свите Бьёргфрида, отца Ульриха. У меня были обширные владения к востоку от Грёвлана. Я был молод и столь же храбр, как и беспечен.

  - Что же заставило тебя поселиться в лесу близь Сванберга? - удивилась Кветка, не ожидавшая услышать столь неожиданный рассказ из уст ведуна.

  - В тот год я отправился на состязания в Гримнир, которые устроил отец Гермара, - немного помолчав, начал ведун. - Я прекрасно управлялся с мечом, и на тех состязаниях не было равных мне. Я победил одного из самых искусных мечников Гримнира. Тот затаил обиду и подкараулил меня с полусотней товарищей на большаке, когда я возвращался в Грёвлан. Они ждали меня, чтобы взять мою жизнь. Я дрался за десятерых, был ранен и потерял много крови. В самый разгар сечи мои враги побросали оружие и с криками бросились прочь. Так я встретил Уту, ведунью, живущую у Белых камней. Вся округа боялась её и обходила лес стороной. Она выходила меня. Ута была умна, отважна и хороша собой. Я полюбил её всем сердцем и остался с ней в лесу, забыв Грёвлан и двор кайзера. Она научила меня всему, что я знаю, дав новое имя и жизнь. Мы обвенчались с ней на заре у тех же самых камней, что и ты с Торхельмом, - улыбнулся ведун своим воспоминаниям.

  Орвар замолчал, молча глядя вдаль задумчивым взором. Кветка не решалась спросить, что стало с Утой, догадываясь, что печальный взор ведуна хранит неизбывную боль.

  - Её убили люди отца Гермара, обвинив в темной волшбе и моровом поветрии, которое пришло неожиданно и выкашивало людей сотнями. Но сам кёниг Гримнира знал, обрекая на гибель Уту, что виновна в море вовсе не ведунья, помогавшая лечить людей, а девица, которую кёниг привез из дальних земель себе на потеху. Она принесла с собой мор, и первая же погибла от него. Во время казни Уты народ ликовал, надеясь с её смертью избавиться от смертельной напасти, но после её смерти мор лишь усилился, потому что некому стало помогать людям. Меня тогда не было в Гримнире. Вернувшись и узнав, что за злая доля досталась моей возлюбленной, я решил не длить эту жизнь, ставшую обузой для меня. Она явилась ко мне первый и единственный раз, когда я был близок к тому, чтобы свершить непоправимое. Ута поведала о том, что мне предстоит свершить по воле богов. Отныне я навсегда поселился в лесу у Белых камней, служа богам и помогая людям, - со светлой грустью в глазах молвил он.

  Кветка и Ульрих ехали рядом с телегой, на которой восседал ведун, понуро опустив головы и думая каждый о своем. Кветка в очередной раз подивилась силе ведуна.

  - Ты мстил за неё? - глухо спросил Ульрих.

  Кветка взглянула на ведуна, ожидая ответа. Она посетовала на свою недогадливость. Нет, он не мстил за Уту, хотя мог бы это сделать, обладая силой, которой его наделили боги. Он не стал этого делать, потому что так хотела она, прекрасная ведунья Ута.

  До самого вечера путники хранили молчание.

  ***

  Границу между Грёвланом и Скирниром обозначил огромный придорожный камень, на котором криво и неумело был вырезан расправивший крылья ястреб. Ястреб, как пояснил Ульрих, красовался на всех стягах и щитах Грёвлана. Проехав по землям Грёвлана шестьдесят верст, путники добрались до большого селения, где Орвар и Ульрих намеревались остановиться на ночлег.

  На постоялом дворе было шумо и многолюдно. В вечерних сумерках на каменных стенах в железных петлях ярко пылали факелы, чадя и шипя. Конюх распряг и отвел лошадей на конюшню, а путники вошли в переполненный постояльцами мэтзель. Повсюду за столами сидели люди, попивая свежее пиво, смеясь и разговаривая. Дым густым облаком висел под потолком, вбирая в себя копоть множества сальных свечей. Кветка поспешно натянула оплечье, незаметно прячась за широкую спину шпильмана. Расторопная прислужница отвела шпильмана со спутниками к свободному столу у очага. Ульрих и Орвар, не сговариваясь, посадили Кветку в угол, подальше от любопытных глаз. Прислужница вскоре вернулась, поставив на стол глиняные миски с гороховой похлебкой, медовуху да жареных на вертеле кур. Все трое принялись за еду, уговорившись как можно быстрее поужинать и уйти спать. Кветка раньше всех покончила с трапезой, и незаметно принялась разглядывать посетителей мэтзеля. Здесь пировали купцы, остановившиеся на ночь с обозами на постоялом дворе, пили пиво из деревянных кружек местные селяне, отдыхая после долгого дня в поле и обсуждая последние новости. Кветка заметила несколько воинов, сидящих особняком и о чем-то горячо спорящих. Немного погодя дверь распахнулась, и в мэтзель вошел незнакомец в кольчуге и алом плаще, неся в руках шлем. Кветку обдало жаром, но она не отпрянула и не попыталась спрятаться, сообразив, что так она сразу же привлечет внимание. Незнакомец и впрямь обвел мэтзель внимательным хмурым взглядом. Кветка поднесла кубок ко рту, делая медленные глотки, чтобы зашедший не смог разглядеть из-за кубка её лица. Тот, постояв немного, подозвал к себе одну из прислужниц. Орвар и Ульрих ошеломленно взирали на Кветку, не зная, что и думать: кёнигин осушила половину кубка крепкого меда, что раньше за ней не водилось. Она взглядом указала на риттера в алом плаще. Теперь её спутники поняли, в чем дело. Оба враз нахмурились. Ульрих положил руку на рукоять меча, а Орвар чуть подвинулся, загораживая собой кёнигин. Незнакомец, перемолвившись со служанкой, неохотно покинул мэтзель.

  - Это они? - обеспокоенно спросила девица, едва алый плащ скрылся за дверями.

   - Да, так и есть, - нехотя ответил Ульрих. - Я вспомнил его. Он из свиты Сигни. Я видел его, когда уезжал из Сванберга.

  - Узнать бы, о чем он говорил с той девицей, - невозмутимо молвил Орвар, красноречиво посмотрев на шпильмана.

  - Это можно устроить, - ухмыльнулся Ульрих, и, заведя золотистую прядь волос за ухо, встал из-за стола.

  Он мягко, словно кот, подошел к прислужнице и заговорил с ней, улыбаясь и будто ненароком ласково заглядывая ей в глаза. Девица покраснела и спрятала руки под передник, стараясь скрыть смущение. Они перемолвились парой слов. Ульрих, наконец, изящно поклонился и отошел. Девица смотрела ему в след, расплываясь в счастливой улыбке.

  - Мне кое-что удалось разузнать, - с шутливой вальяжностью молвил шпильман, опускаясь на лавку. - Он искал золотоволосую девицу и ведуна. Сказал, что их послал сам кайзер на розыски молодой кёнигин и её спутника. Их отряд остановился на другом краю села, и если девице что-то станет известно о них, то она должна незамедлительно послать к ним слугу с донесением. Хвала богам, ему попалась весь глупая прислужница. Она не видела ни ведуна, ни знатной девицы с золотыми косами, - ухмыльнулся тот.

  Кветка заметила, как прислужница бросает в сторону шпильмана томные взгляды, и еле заметно улыбнулась. Орвар и Ульрих решили заночевать на постоялом дворе, где затеряться среди множества путников легче, чем на широкой безлюдной дороге. Покончив с трапезой, они удалились в небольшую горенку, где их ждали три соломенных тюфяка. Перед сном шпильман проверил запоры на двери и ставнях, а Орвар расположился у порога: они договорились по-очереди караулить дверь, если вдруг пожалуют непрошеные гости. За стеной горницы в мэтзеле продолжалось веселье, играли волынки и гусли, но Кветка уже ничего не слышала, крепко уснув после бессонной ночи в лесу и изнуряющей дороги.