- Тогда исполняй.

      Часть 1

      Амелисаро обожал свободу, как можно любить то, что с детства было недоступно. Но мать заперла его в изысканной золотой клетке, поэтому он тихо ненавидел и её и сестру, которой такое свое положение очень даже нравилось, ведь за спиной матери она плела интриги не хуже нее. Молодой аристократ и рад был сбежать от них, и даже уже начал подготовку к очередному побегу, но никогда не думал, что в этом ему могут помочь пираты, так еще и сам капитан легендарного Летучего Голландца. Знал бы, проснувшись с кинжалом у горла, что за ним пришли от Робертфора, не сопротивлялся бы так отчаянно. Хорошо, что вовремя сообразил что к чему, и кто откуда.

      Сдался и попал в плен. Но, как оказалось, пленением его нынешнее положение можно было назвать весьма с натяжкой. Условие Стефана он посчитал несущественным недоразумением, прекрасно зная, что капитан Летучего Голландца славится своими победами именно у женщин, но никак не мужчин. Зато не менее славен он и своей природной вредностью и специфическим во всех смыслах чувством юмора. Амелисаро справедливо рассудил, что все дело было в том, что он каким-то образом задел его самолюбие, и капитан решил таким несколько вызывающим способом его приструнить. Он был убежден, что выполнять свое собственное условие их своеобразного договора, Стефан не собирался и в ближайшем будущем не собирается.

      Поэтому молодой аристократ с чистой совестью бездельничал на палубе, позволяя всем любопытствующим в волю на себя налюбоваться, а сам смотрел лишь на корабли, в избытки покачивающиеся в воздухе у причала. Они были прекрасны. Завораживали, манили. От этих красавцев просто невозможно было оторвать взгляд. Их мачты прорезали небо флагами, развивающимися на ветру. Борта искрились на солнце новым лаком, покоряя воображение самыми немыслимыми названиями, выписанными где особой краской, а где и вбитыми в дерево металлическими, кованными буквами. И не было среди них ни одного, похожего на соседа. Амелисаро сожалел лишь о том, что не может видеть их паруса. Вот это было бы поистине запредельным зрелищем.

      К острову "Дальний" не так уж часто приставали большие корабли. Но даже маленькие, торговые суденышки всегда вызывали в его сердце трепет, который он с младых ногтей был приучен прятать за маской отчуждения. Сейчас ни один из проходящих мимо матросов не сумел бы прочитать в его лице ни намека на те чувства, которыми была переполнена наконец освобожденная из плена условностей и приличий душа. Он дышал полной грудью, позволял попутному ветру ворошить и без того растрепанные со сна волосы, которые, несмотря на недовольство матери, позволил себе отрастить до плеч, и отчаянно верил, что теперь-то его жизнь точно изменится. И не будет больше скучных светских раутов, продуманных до мелочей дуэлей, которые светские львы проводили лишь на показ, заранее обговаривая все детали. Не будет ухоженных женщин, которых даже во время соития куда больше интересует - не растрепалась ли только с утра уложенная прическа, а не удовольствие, политика, а не любовь.

      Не будет. Так хотелось произнести эти слова вслух, почувствовать на языке, слизнуть с губ, впитать в себя всей кожей. Но он сдерживал себя, сожалея, что так быстро никогда не сможет переключиться на другую жизнь и совсем иную манеру поведения, легкую, непритязательную, наглую и слегка развязную, одним словом - пиратскую. Но он готов был ломать все установки вышколенных гувернеров, готов был меняться вместе с воздушным морем, по которому ему теперь предстояло плавать с капитаном Стефаном Робертфором и его командой, с которой его так и не удосужились познакомить, но молодой аристократ был уверен, что все еще впереди. И что еще нужно молодости, как не возможность верить в будущее и знать, что оно будет куда лучше и интереснее не только прошлого, но и настоящего?

      Он был так увлечен видом на порт, что со спины не заметил, как круглый, словно пивная бочка, коренастый боцман, один из тех, кто похитил его, вперевалочку прошел в сторону каюты капитана, бросив на него один лишь одобрительный взгляд.

      - Я вот о чем думаю, кэп, - обратился к Стефану ввалившийся в каюту боцман Рома, с неизменной Белладонной на плече. - Нечисто что-то с твоим аристократом.

      - Хм? - Робертфор не сразу оторвался от бумаг, но все же соблаговолил поднять глаза на подчиненного. Тот возглавлял ту самую группу, которая и похитила Амелисаро из арендованного Владычицей "Дальнего" поместья.

      - Ну, вот ты сам посуди, - подтащив к капитанскому столу от стены небольшое кресло для посетителей, принялся объяснять боцман, с трудом устроившись в нем, как не прискорбно его габариты были несколько больше, чем многострадальное кресло. А капризная, как и большинство мадагаскарских попугаев, Белладонна вспорхнула с его плеча и уютно так устроилась на спинке кресла капитана, которая была куда выше того, в которое втиснулся Рома. - Во-первых, - загибая толстые, как баварские сардельки, пальцы, начал перечислять тот, - Он ушел с нами ничего с собой не взяв, хотя, когда прекратил сопротивляться, я предложил ему захватить хоть что-нибудь из предметов первой необходимости. Ну, не знаю, да хотя бы ту же зубную щетку, аристократам же без них некуда. Это мы можем и зубочисткой обойтись, а то и вообще без нее, а они-то нежные и курту... карту...

      - Куртуазные, - с улыбкой поправил его капитан. - Я понял. Что еще?

      Рома взъерошил короткий ежик темных волос на затылке и кинул быстрый взгляд ему за плечо, обращаясь за поддержкой к Белладонне.

      - А еще, мой милый, - пробасила попугаиха, - Он прекратил сопротивляться, как только увидел меня, - и кокетливо захлопала длинными, накладными ресничками, строя глазки капитану, соизволившему на нее обернуться.

      - И что, по-вашему, это означает? - фыркнув, Стефан снова посмотрел на Рому, который наконец принял более ли менее удобную для себя позу и сложил пухлые ручки у себя на не проминаемом животе, обтянутом линялой тельняшкой. Ох, как обманчива была внешность боцмана Голландца! Мало кто, не видевший его в настоящем бою, мог знать, на что этот приземистый толстяк способен на самом деле.

      - Да, кто же нашей Белладонны не знает? - прогудел Рома и многозначительно замолк.

      - Думаешь, он прекратил сопротивление, потому что понял, откуда вы и от кого? - уточнил капитан. Боцман сдержанно кивнул.

      - А как иначе? - встряла мужским баском Белладонна.

      - К примеру, - обронил Стефан, задумчиво вертя в руках то самое перо птицы Нук, была у него такая досадная привычка - непременно хоть чем-нибудь занимать руки, когда он напряженно о чем-либо размышлял. - Он трезво оценил свои шансы справится с вами всеми и...

      - Он нас скрутил бы, как кракен лодку, - досадливо перебил его боцман. Конечно, кому охота признаваться, что какой-то там аристократ-мальчишка мог справится с матерыми пиратами, каждый из которых стоил как минимум пятерых сухопутных бойцов.

      - А точнее? - резко посерьезнев, уточнил Робертфор.

      - Я не знаю, кто его там и как учил, но я такого стиля никогда не видел. Мы на него с кинжалами, а он на нас с голыми руками. И кинжалов своих мы лишились в один присест. - Боцман развел руками, тяжко вздохнул и признался. - Слушай, раз уж он у нас вроде как твой личный пленник, может скажешь ему нас чему-нибудь этакому обучить. Я бы не отказался...

      - Я уже определил круг его обязанностей, - холодно проинформировал Стефан, напряженно размышляя.

      Мальчишка раздражал его все больше. И кто бы мог подумать, что по определению не приспособленный к жизни аристократ может оказать столь существенное сопротивление бойцам его команды? Это не мешало бы проверить, решил для себя Робертфор и, запрокинув голову, обратился к Белладонне. Та несколько отвлеклась, мощным золотым клювом раскладывая ярко-оранжевые перышки на своем правом крыле в одной ей известном порядке. На самом деле попугай Летучего Голландца была редкостной кокеткой и модницей, однажды их корабельный священник, отец Валентин, когда только попал к ним на корабль, почуял в ней некую божественную искру, и в шутку научил менять цвет оперения, вместо того, чтобы заставлять любимого боцмана перекрашивать перышки в ручную. Так что Белла теперь отрывалась по полной программе, чуть ли не каждый день под настроение и погоду меняя окрас.