Верховный совет ужаснулся, а Харт, такой же китаефил, как и сам Джеймс, осудил Гордона и назвал его сумасшедшим. Гордон отбыл домой, то есть в Хартум, где вскоре умер. Ли Хунчжан договорился об обычной контрибуции и вернул спорные территории, после чего все вздохнули с огромным облегчением.

Даже тайком от всех — Цыси.

Войны с Россией вроде бы удалось избежать, но война со стихией продолжалась как всегда. Нагрянувшая зима оказалась самой неблагополучной из всех известных в истории Китая. Река Хуанхэ вышла из берегов, и ее воды затопили миллионы акров земли на севере страны. Тысячи людей погибли, тысячи лишились всего своего имущества. Когда вода спала, стало ясно, что река изменила русло, причем не в первый раз за обозримое прошлое.

Однако несмотря ни на что Китай, этот огромный вялый дракон, как именовал его Гордон, отряхнулся, подсох и продолжил борьбу за выживание.

В последние годы новые обязанности требовали, чтобы Джеймс проводил много времени вдали от дома. Это не слишком сильно беспокоило его, так как с делами торгового Дома Баррингтонов хорошо справлялись клерки-китайцы, подготовленные лично им. К тому же он мог надеяться на двух своих сыновей, которые в будущем заменят его. В конце концов он планировал передать им свое дело.

Роберт, ставший уже подростком, демонстрировал недюжинные таланты, но его пристрастия тяготели к военной стезе, а не к коммерции, и он осознавал себя воплощением своего прадедушки, основателя дома, чье имя он и носил. Это был энергичный, не лишенный чувства юмора молодой человек.

Совсем другое дело был его младший брат. Взрослея, Адриан Баррингтон становился излишне замкнутым, стремящимся к уединению мальчиком, у которого, казалось, не было друзей даже среди собственных братьев и сестер, не говоря уже о детях английских торговцев, посещавших школу в Международной концессии в пригороде Шанхая. Только один человек — его бабушка — могла вызвать в нем некоторое воодушевление.

Однако Джеймса больше радовали дочери. Виктория, несколько задержавшаяся с рождением — она была на семь лет моложе Адриана, — со всей очевидностью превращалась в удивительную красавицу. Формы ее выглядели безупречно точеными, а глубокие синие глаза удивительно контрастировали с роскошными темными волосами. Хелен, которой в 1880 году исполнилось семнадцать лет, была не столь яркой со светлыми, как у матери, волосами и искрящимися зелеными глазами, но она привлекала мужчин, как мед привлекает пчел, и когда Джеймс приезжал домой, то гадал, какого ее очередного горячего поклонника встретит на этот раз.

Однако прежде Хелен обращалась со всеми своими поклонниками одинаково прохладно, но с начала этого, 1880 года Джеймс обнаружил, что она чаще других встречается с одним американским миссионером.

— Муррей Скотт, сэр, — представился молодой человек, энергично пожимая руку Джеймсу, — Балтимор.

— Где находится ваша миссия?

— Ну что вы, сэр, мы еще ее не открыли. Мистер Баррингтон, я здесь с Джонасом Эпплби... Вы слышали о Джонасе Эпплби, сэр?

Джеймс нахмурился. Разумеется, он слышал о Джонасе Эпплби, этом весьма агрессивном человеке, считающем, что следует идти в глубь Китая и, если потребуется, прокладывать себе путь штыками, но донести до этих «языческих дикарей» слово Господа.

— Мистер Эпплби планирует открыть миссию в верховьях реки Хуанхэ, которую тамошние жители называют Желтой рекой, — с энтузиазмом сообщил Скотт. — Для меня великая честь помогать ему.

Джеймс еще больше нахмурился.

— Хуанхэ всегда оставалась закрытой для европейцев.

— Разве можно удержать слово Господа упрямством нескольких желтолицых?

— Нескольких сот миллионов человек, заметьте, мистер Скотт, которым принадлежит эта земля.

— Наш долг, сэр, донести преимущества цивилизации варварам.

— Мистер Скотт, — сказал Джеймс, — вы явно стараетесь меня разозлить?

— Папа! — запротестовала Хелен.

— Нет, пусть он меня выслушает, — настаивал Джеймс. — Китайцы, возможно, и выглядят дикарями в глазах нескольких заблуждающихся европейцев, мистер Скотт, но их цивилизация в десятки раз древнее нашей и их религиозные взгляды, которые к тому же гораздо более приемлемы, чем многие догматы христианства, тоже.

— Сэр! — Скотт вскочил на ноги. — Вы богохульствуете!

— Так же, как и вы, когда насмехаетесь над буддийским священником.

— Заявляя об их цивилизованности, как могли вы забыть ту ужасную резню в Тяньцзине десять лет назад?

— Ничего подобного. А не могли бы вы мне рассказать о бойне, постигшей негров в южных районах Соединенных Штатов после вашей гражданской войны? Монахини Тяньцзиня были, по крайней мере, заподозрены в колдовстве.

Лицо Скотта стало пунцовым от злости.

— О, садитесь, садитесь, молодой человек, — миролюбиво пригласил Джеймс, — и пропустите глоток.

— Я не употребляю алкоголя, сэр.

— Напрасно. Он расширяет взгляд на вещи.

— Я вынужден вас покинуть. Всего доброго, сэр. Мое почтение, госпожа Баррингтон! Госпожа Баррингтон! — Последнее предназначалось Джейн.

— Я провожу вас, — сказала Хелен.

— Уверена, все эти твои высказывания были неуместны, Джеймс, — упрекнула мужа Люси, как только молодые люди вышли из комнаты.

— А я считаю, очень даже уместны, — парировала Джейн. — Некоторые из этих миссионеров, похоже, упорно накликают беду.

— А потом, когда добьются своего, начнут призывать на помощь, — проворчал Джеймс.

— Кстати, должна тебе сказать, что Хелен очень расстроится, — заметила Люси. — Господин Скотт, как она мне призналась, нравится ей больше всех остальных кавалеров.

— Этот? — воскликнул Джеймс. — Не хочешь ли ты сказать...

— Возможно, теперь он переменит свое решение, но я не сомневаюсь, что он намеревался просить руки Хелен.

— Намеревался? Это ничтожество? И ты серьезно собираешься позволить своей дочери выйти замуж за миссионера? А затем скрыться где-то, в китайской глубинке?

— Если она этого хочет, то да, — сказала Люси с несвойственной доселе решимостью.

Оказалось, что Хелен как раз именно этого и хотела. Джеймс собрался было разыграть из себя строгого папашу и запретить ей, но затевать семейные распри он желал меньше всего.

— Я бы только хотел убедиться, — сказал он ей, — что ты по-настоящему его любишь, а не просто пытаешься досадить мне или как-то загладить прошлые трения в наших отношениях.

— Я и в мыслях никогда не держала досадить тебе, папа. Я люблю Муррея, и он любит меня. Что касается наших с тобой предшествующих отношений, ну... они были несколько нецивилизованными, не так ли? Кстати, и тетя Джоанна вышла замуж за миссионера.

— Я-то считал, что одного такого замужества на семью вполне хватит, — пробормотал Джеймс. — Очень хорошо, Хелен. Если ты настаиваешь, я дам свое благословение. И помни: мы всегда будем рады тебе помочь, если что-то сложится не так, как тебе хотелось бы.

— Я так и сделаю, — согласилась она, однако злость ее не прошла, и она не поцеловала его на ночь.

О помолвке Хелен еще не было объявлено, когда пришло тревожное сообщение от Чжан Цзиня: Цыси заболела. Чжан не очень распространялся о причине и симптомах болезни, его больше заботила утрата ею власти. Цыань и ее евнухи вынуждены были взять под свой контроль правительство, и он опасался, что это положение примет необратимый характер.

Джеймс прекрасно понимал: смерть Цыси или ее неспособность вернуться к правлению империей весьма отрицательно повлияют на его собственные дела. Самому ехать в Пекин не имело резона, поскольку только одна Цыси могла позволить ему пройти в Запретный город, на что в нынешнем состоянии она была неспособна. Тем не менее он постарался разузнать все что только можно через своих агентов. Оказывается, непосредственно перед болезнью Цыси дала отставку Жунлу, в пух и прах рассорившись с ним. По поводу чего? Может, Жунлу слишком блудил от нее? Или он осмелился чересчур часто критиковать ее? Поскольку никто не мог описать точных симптомов ее болезни, наиболее вероятным представлялось, что Цыси переживала климактерический срыв.