Девушка с радостью пришла обнаженной в его объятия, чтобы целовать его, прижиматься к нему, забывая о своих страхах и одиночестве в его сильных руках. Она страстно желала принадлежать ему, ощущать его руки на своей груди, на ягодицах, между ног, соединиться устами и почувствовать волнение языка. Моника имела полное представление о половых отношениях, хотя и была девственницей. Роберт взял ее так, как любой европеец сделал бы это в первый для нее раз, и надеялся, что она нашла это утешительным. Она была просто сокровище: крепость ее мышц, лежащих под мягкостью кожи, ее длинные стройные ноги, шелковистость волос были новыми для него. Ведь до этого он знал тела только китайских женщин.

— Я никогда тебя не отпущу, — сказал он ей, — ты будешь всегда рядом со мной.

— Всегда, — прошептала она, прижимая его к себе.

Они достигли реки, когда начало смеркаться, не замеченные ни одним «боксером», которые, как они поняли, стягивали силы для штурма Тяньцзиня. Действия боевиков, как уже стало привычным, не вызывали никаких препятствий со стороны знаменных. Что же касается знаменных, то они, похоже, решили, что Баррингтон утонул в реке; не было даже следов каких- либо поисковых отрядов.

Достигнув берегов Ханьхэ, беглецы на самом деле превратились в пиратов. Хорошо вооруженным, им было несложно «уговорить» хозяина и экипаж сампана быстренько устремить свое судно вниз по реке; взамен они оставили лошадей. С берегов по ним время от времени стреляли, и не успели они отплыть слишком далеко, как поняли, что справа по ним стреляют из современных винтовок, и стрелков гораздо больше, чем могли бы иметь «боксеры». Роберт сразу вывесил белую блузку как флаг и приблизился к берегу. Стрельба прекратилась, и вскоре они оказались в руках роты японских морских пехотинцев — авангарда, высланного из Тяньцзиня.

— Баррингтон, — узнал его японский капитан, говоривший по-китайски. — Слышал о вас.

— Мы бежим из Пекина, — объяснил Роберт.

Капитан ничего не ответил, хотя он, без сомнения, знал, что Роберт Баррингтон был одним из военачальников Цыси, и отправил их с конвоем дальше по реке. Тем же вечером Роберт оказался в военном лагере за пределами города; где развевались флаги десятка государств и сновали солдаты и морские пехотинцы всех национальностей. В Тяньцзине по всем признакам недавно шли бои. И Роберту сказали, что город обороняли «боксеры», и варвары взяли его штурмом; повсюду можно было видеть обгорелые дома и смердящие трупы.

Роберта привели к генерал-майору Газели — степенному лысому человеку с роскошными усами.

— Роберт Баррингтон, — отметил вслух Газели. — Ваше имя мне знакомо, сэр. Вы — глава Дома Баррингтонов.

— Совершенно верно, — согласился Роберт. — Итак, генерал, я нуждаюсь в вашей помощи, чтобы вернуться в Шанхай и заняться своими прямыми обязанностями.

— Меня проинформировали, что с вами следует молодая женщина.

— Она бельгийка... бежала со мной из Пекина.

— Можно спросить, сколько ей лет?

— Шестнадцать, насколько я знаю.

— И вы дали ей ружье? Вот как, господин Баррингтон! А где ее родители?

Роберт почувствовал, что начинает испытывать неприязнь к генералу.

— Ее родителей убили «боксеры».

— От которых вы ее спасли? Поистине героический поступок, — заметил генерал. — Вы говорите, что прибыли из Пекина. Расскажите об обстановке там.

— Обстановка отчаянная для представительств. Некоторые из них уже разгромлены. Сотрудники и охрана различных государств укрылись в здании британского представительства. Но я очень сомневаюсь, что они смогут долго продержаться.

— Несколько сотен человек против всей китайской армии? Согласен с вами, вряд ли им это удастся.

— Насколько я знаю, — попытался восстановить справедливость Роберт, — Знаменная армия не участвует в осаде представительств.

— И вы знаете это, потому что служите в ней, не так ли?

— Нет, генерал, я — не знаменный.

— Вы будете отрицать, что относитесь к ближайшему кругу советников вдовствующей императрицы?

— Я бы хотел быть среди них. Но мне только однажды пришлось служить офицером китайского военного флота.

— Баррингтон, каждый знает, что вы изменник, находящийся на службе маньчжуров, и вся ваша семья служит им вот уже сто лет.

— Генерал, я не понимаю, что вы пытаетесь доказать. Да, моя семья служит маньчжурам сто лет. Это не значит, что я должен беспрекословно одобрять все, что они делают. Я выступал против поддержки «боксеров» и за это был посажен под арест в Пекине. Бежав из-под ареста, я направляюсь в Шанхай. Любая ваша помощь мне будет высоко оценена.

— Вы ожидаете, что я поверю в это?

— Вам виднее, но это правда. Как правда и то, что представительства падут очень скоро. Я бы вам посоветовал обговорить безопасный вывод их обитателей с Цзунлиямэнь как можно скорее.

— Ага! — обрадовался Газели. —Теперь понятно. Вас прислали вести переговоры о капитуляции.

Роберт был ошарашен:

— Разве я похож на посла, генерал?

— Коварству этих желтых дьяволов нет конца, — заявил Газели. — Они прекрасно знают, что мы никогда не пойдем на переговоры. И речи об этом быть не может после того, как они расстреляли колонну несчастного Сеймура. Поэтому они послали вас под видом беглеца предупредить нас о грядущей резне в Пекине, если мы не согласимся с их условиями. О да, я все понял. Итак, ничего не выйдет, Баррингтон. Вам, может быть, интересно узнать, что мы собрали в Тяньцзине армию в пятнадцать тысяч человек. Задействованы все государства, имеющие представительства в Пекине. Мы выступаем завтра. На этот раз мы решительно намерены покончить с этими дьяволами и с величайшим дьяволом среди них — Цыси. Она будет висеть на самом высоком дереве в Запретном городе. Что вы думаете по этому поводу?

— Я думаю, что вы собираетесь совершенно напрасно пожертвовать многими человеческими жизнями, генерал Газели. Вы сможете дойти с боями до Пекина. Но вы никак не сможете прийти туда вовремя, чтобы спасти представительства. Тогда кровь семисот европейцев будет на вашей совести. Я описал вам обстановку: Если вы собираетесь упорствовать в бредовых планах, то мне не хочется в них участвовать. Я направляюсь в Шанхай — с вашей помощью или без нее. Всего доброго, генерал.

Он поднялся и увидел направленный на себя револьвер, который Газели достал из ящика стола.

— Никуда вы не направитесь, Баррингтон, разве что в камеру, — сказал генерал. — Насколько я могу судить, вы виновны не меньше любого маньчжурского мандарина. До тех пор пока мы не возьмем Пекин, я вас задерживаю, и если хоть один европеец в представительствах будет убит, вы окажетесь на эшафоте рядом со своей хозяйкой. Конвой!

Для Роберта все случилось так неожиданно, что он не успел никак среагировать. Но в любом случае сделать он мог бы очень мало, так как комната немедленно наполнилась вооруженными людьми, и через несколько секунд он очутился во вновь отстроенной тюрьме, предназначавшейся для провинившихся солдат. Его поместили в отдельную камеру, но на просьбу передать записку Чжоу комендант тюрьмы капитан Листер ответил отказом.

— Арестованным не разрешается общаться с противником, — подчеркнул Листер. — Тем более что этот негодяй скрылся. Он бежал, когда услышал о вашем аресте.

— С мадемуазель Карреманс? — с надеждой спросил Роберт.

— Нет, к счастью, мадемуазель Карреманс передали на попечение бельгийскому персоналу до тех пор, пока будет организована ее репатриация.

— Хотя бы позвольте послать записку ей, — попросил Роберт.

— Думаю, вам лучше забыть об этой молодой даме, Баррингтон, — предупредил Листер. — Вероятно, среди обвинений, выдвинутых против вас, будут и обвинения в похищении несовершеннолетней и изнасиловании.

— Вы серьезно надеетесь, что мадемуазель Карреманс подтвердит эти обвинения?

Листер ухмыльнулся:

— Возможно, и нет. Она имела смелость угрожать нам винтовкой. Но ее разоружили...