Она почувствовала удар по ягодицам, голова непроизвольно дернулась. За первым ударом последовал второй, затем еще и еще. Она знала, что по обе стороны от нее стоит по палачу с бамбуковой палкой, наносящему ритмичные удары. Она мотала головой из стороны в сторону, когда удары стали причинять боль, а монотонный свист палок начал стискивать ее мозг.

Удары сыпались с равными интервалами. Ягодицы Виктории превратились в сплошную рану, а страшная боль распространилась от области паха вниз к бедрам и вверх до груди. Она утратила контроль за мышцами, и ее тело корчилось в пыли, сотрясаемое болью. Рот пересох, она могла только судорожно дышать и чувствовать... боль, не утихающую, даже когда удары прекратились. Она некоторое время даже не осознавала, что истязания приостановили.

Наконец Вики почувствовала, что ее запястья и щиколотки опять свободны. Она перекатилась на бок и подтянула колени, обхватив их руками, плача от боли. Главный палач подошел к ней.

— Мы даем тебе остаток ночи на размышление. Завтра продолжим.

Ее подхватили и поставили на ноги. Виктория не удержалась и упала, ее истерзанные ягодицы коснулись земли. Она дико закричала от боли и вскочила на ноги. Мужчины ухмыльнулись и вывели ее на улицу. Она была без ботинок, и камни резанули ступни. Виктория невидящими глазами посмотрела на окружающие ее в темноте лица и с глубоким отчаянием поняла: ее муки сейчас продолжатся. Перед ней стояла деревянная клетка, в которой заключают преступников. Дверь клетки отперли, и ее втолкнули внутрь, на подставку из прутьев. Она начала оседать на колени, но несколько человек удержали ее. Верхнюю крышку, которая была поднята, укрепили у нее над головой, а на шею одели стальной ошейник, стянув винтами, чтобы она не могла вытянуть голову. В таком положении Виктория могла только стоять и шевелить руками и ногами.

Эти люди, похоже, не хотели, чтобы она умерла сейчас. Обычно верх клетки располагали достаточно высоко от пола, и приговоренный должен был либо стоять на пальцах, либо задохнуться. Она же могла твердо стоять на ногах... Но она начнет задыхаться, если уснет или ее подведут уставшие ноги.

Клетку поставили под деревом и, привязав к ней толстый канат, подвесили в паре футов над землей. Лишившись опоры, клетка стала медленно вращаться. Виктория сразу потеряла равновесие и начала быстро перебирать ногами, чтобы не упасть и не задохнуться. Мужчины удалились, и ей оставалось молить Бога, чтобы клетка перестала вращаться. Но клетка не останавливалась, так как истязания продолжили женщины и несколько мальчиков и девочек из лагеря. Они тыкали в нее сквозь прутья палками и пальцами, стараясь попасть в соски или между ног, но хуже всего, когда они попадали по ягодицам, тогда она всхлипывала от боли и снова топталась ногами, чтобы удержать равновесие.

Издевательства продолжались около часа, однако они хотя бы не давали ей заснуть. Когда наконец детям надоело подобное развлечение и они отправились спать, силы на мгновение оставили Викторию. Она повисла на подбородке, но тут же встрепенулась, проснувшись.

И подумала: зачем? Разве не лучше удавиться прямо сейчас, как можно быстрее? Она не знала, какую казнь приготовили для нее люди Тана, но уже не мечтала пережить следующее битье палками: если она даже и не умрет, то непременно сойдет с ума. Однако стремление выжить в любых условиях было неотъемлемой чертой ее характера. Она из клана Баррингтонов, а женщины этой семьи сражаются до конца. Тетя Джоанна пережила тайпинов, отказавшись сдаться. Хелен погибла от рук «боксеров», но, по крайней мере, встретила смерть с высоко поднятой головой. Виктория не могла повести себя менее достойно.

Что касается скорби... Виктория ее так и не почувствовала. И, возможно, никогда не почувствует. Тан, похоже, подозревал, что она предала его в конце концов, иначе он хотя бы назвал ее имя и предупредил не трогать. Вероятно, он никогда не верил ей, однако это не мешало ему использовать ее. Она опять забылась, глаза закрылись, усталость переборола даже боль в ягодицах. И опять ее выпрямило, точно пружиной, когда она начала задыхаться. Она попыталась облизнуть губы, но рот пересох. Жажда внезапно стала самым непреодолимым желанием в ее бедственном положении. Вода! Если бы ей дали хоть глоток...

Она замерла в ужасе при звуке, послышавшемся за спиной. Неужели они возвращаются, чтобы снова мучить ее...

— Тебе очень больно, — послышался мужской шепот. Виктория медленно, царапая подбородок о железо, повернулась. До рассвета оставалось около часа и было очень темно; она могла различить только тень. — Я освобожу тебя, — сказал мужчина, и она узнала голос.

— Цин Сань! — выдохнула она.

— Не шуми, — предупредил Цин. — Я тебя освобожу, если ты станешь моей женщиной. Я видел тебя тогда, с Таном, и не могу забыть, какой ты была в тот день, когда мы давали клятву. Я захотел тебя тогда, но знал, что должен терпеливо ждать. Теперь ты должна стать моей — или умереть.

Виктория ни минуты не колебалась. Она согласится на все, лишь бы выбраться из клетки.

— Согласна, — простонала она, — согласна, я буду твоей.

— Ты должна поклясться именем христианского Бога.

Виктория резко набрала воздух. Бог простит ее.

— Я клянусь.

Цин Сань подошел к клетке и отомкнул запоры, затем отвернул болты на стальном ошейнике. Колени Виктории подломились, и она упала ему на руки.

— Нам надо спешить, — сказал он. — Лагерь проснется через час.

— Воды, — взмолилась Виктория. — Я умираю без воды.

Цин Сань поднес ее к ожидающим в стороне лошадям, достал из переметной сумы флягу и приложил к губам женщины. Никогда в жизни ей не приходилось чувствовать большего блаженства.

— Ты можешь сидеть? — спросил он.

Ягодицы Виктории горели от боли. И она не могла далеко уйти в таком состоянии, но мысль о том, чтобы лечь поперек седла лицом вниз, была невыносима.

— Я сяду. У тебя есть какая-нибудь одежда для меня?

— Мы подыщем для тебя одежду потом.

В этот момент Виктория не собиралась спорить. Он оседлал две лошади. Она осторожно опустилась в седло и чуть не закричала от боли, но крепко стиснула зубы и поскакала за ним вой из лагеря.

— Если ты попытаешься бежать, мисс Виктория, я тебя застрелю, — предупредил он и указал на винтовку за спиной и револьвер на поясе.

— Я не убегу, — заверила она. — А как же охрана?

Цин Сань ухмыльнулся:

— Я должен охранять лагерь в этот час. Разве я не умный?

— Да, — согласилась Виктория, — ты очень умный.

Виктория не имела представления, что было на уме у Цин Саня. Если он собирался вернуть ее в Ханькоу, то можно будет выдвинуть обвинение в изнасиловании, и братья разберутся с ним позднее. Но, проехав более полумили, она поняла, что они направляются на северо-восток, в противоположном направлении от реки и Ханькоу. Если она собиралась спасаться, то это нужно делать как можно скорее.

— Куда ты меня везешь? — спросила она.

— В безопасное место, — ответил он. Когда рассвело, он натянул поводья. — Мы остановимся в этом лесу.

Они находились в густом лесу у подножия гор, далеко от реки, как показалось Виктории. Но от лагеря гоминьдановцев их отделяло не больше десяти миль.

— По-твоему, здесь мы в безопасности? — спросила она. — Они легко найдут нас по следам.

Цин Сань ухмыльнулся на ходу, ведя ее к ближайшим зарослям деревьев.

— У них нет времени гоняться за нами. Сегодня они атакуют Ханькоу.

— Атакуют Ханькоу? Эта группа людей?

— На подходе с гор многие тысячи. Решение принято еще до боя у русской концессии. Теперь их не остановишь.

— Но без Тана или дополнительного оружия восставших перебьют. Знаменные в полной готовности отразить нападение.

Цин Сань снял ее с лошади:

— Теперь это не наша забота. Чем больше гоминьдановцев перебьют, тем лучше для нас. — Она попыталась избавиться от его рук, поддерживающих ее, но он усадил ее на землю и сразу начал лапать за грудь. — Я мечтал обладать тобой многие годы, — сказал он.