Чернявый нехотя вышел из машины. Непроизвольно обернувшись к замершим напротив него наблюдателям, не видя их, он прислонился спиной к капоту автомобиля, вытащил портсигар и, не спеша, достал из него тонкую сигару. Швейцар услужливо чиркнул спичкой. Тимофеев, что-то говорил, ворчливо кивая в сторону, где как раз прятались Юра с Захаркой, так что у Юры даже возникло слабое подозрение — уж не о них ли речь. Хотя с чего бы, они ведь всего несколько раз промелькнули вблизи грэф и штифта. Чернявый слушал спокойно, потом тихонько засмеялся и, отбросив едва прикуренную сигару, внятно сказал: «Пустяки». После чего направился к подъезду гостиницы.

Прежде чем он скрылся за дверью, Тимофеев успел подобрать еще дымящуюся сигару и, на ходу засунув ее в карман, догнал щедрого постояльца, очевидно, уже в вестибюле. Тогда Юра успел еще раз обойти машину, а Захарка только-только высунулся из-за кустов, как Тимофеев опять вышел на крыльцо, вероятно, чтобы раскурить без свидетелей нечаянно доставшийся трофей, и тогда же оглушил Юру своим внезапным окриком. Не сговариваясь, оба приятеля припустили со всех ног.

Сегодняшний вечер, в отличие от двух предыдущих, был на редкость спокойным. И надо же было папаше Захарки запереть его в лавке именно сегодня, когда они могли бы, наконец, осуществить задуманное. Сидя на скамейке, бродя по аллее Бульвара, переходя на гостиничную сторону тротуара, Юра непрерывно думал о том, как ему поступить.

Сейчас, когда вот уже два часа автомобиль невостребованно стоит у подъезда, когда вокруг нет ни единого прохожего, и даже Тимофеев показывается намного реже, чем вчера, нужно во что бы то ни стало воспользоваться благоприятной минутой. Нельзя не воспользоваться, потому что другого такого вечера может не быть. И тогда придется выжидать подходящий случай днем — то есть прогуливать уроки. Или — поздней ночью, что еще затруднительней по многим причинам. Ночью почему-то ужасно хочется спать, ночью трудно уйти из запертого со всех сторон дома. Наконец, ночью вообще как-то неуютно себя чувствуешь, как будто невольно ровняешь со всякими бесчестными людьми, которые привыкли обделывать скверные делишки под покровом темноты, а ведь у Юры и в мыслях нет ничего дурного.

В общем, теперешняя возможность, как ни посмотри, редкая и замечательная. Ну и что, что договаривались они прокатиться вместе с Захаркой? В конце концов, Юра не виноват, что у Захарки такой скверный папаша. К тому же, если сегодня у Юры все получится, то, возможно, чуть позже, уже вооруженный опытом вождения, он прокатит Захарку с меньшим риском. Потому как ни крути, а риск не завести автомобиль или не остановить его в нужном месте, очень велик. Не говоря об опасности угодить в лапы Чернявого или кого-нибудь из его дружков. И лучше уж Юре пострадать одному, чем впутывать в свою затею со всеми ее непредсказуемыми последствиями еще и несведущего Захарку.

Чем больше он мысленно рассуждал в таком духе, тем крепче становилась его решимость осуществить мечту в одиночку, прямо сейчас. Завораживающий грэф и штифт делал свое дело. Невозможно было дольше видеть его в каком-нибудь шаге от себя или даже дотрагиваться до его отполированных боков и бездействовать. Оглянувшись еще раз по сторонам, Юра решительно приблизился к автомобилю. От волнения ноги его сделались ватными, руки дрожали, но переливающая через край жажда хотя бы на несколько минут завладеть сказочным сокровищем, пересиливала любое волнение.

Убедившись, что крыльцо гостиницы пустует и кругом ни души, Юра открыл дверцу машины. Сердце прыгало в груди, как воробей в ловушке. Замирая от страха, но уже не подчиняясь власти рассудка, он повернул ключ зажигания, нажал на педаль и, почти опьянев от охватившего его радостного безумства, почувствовал, что автомобиль, громогласно взревел и покорно тронулся с места. Швейцар Тимофеев, выбежав на крыльцо спустя минуту, увидел лишь стремительно удаляющийся темный силуэт. Юра не расслышал ни возмущенных криков, ни запоздалых ругательств.

Навыки вождения были усвоены им, конечно, лишь теоретически, прежде всего благодаря бесценной брошюре господина Венге. Добавив к ним немного интуиции и здравого смысла, Юра легко сообразил, куда нужно жать и как крутить руль, чтобы не вылететь сразу на обочину. Грэф и штфт, не делая скидку на новичка, мчался по пустынному Садовому Бульвару, ускоряясь по мере того, как Юра сильнее вдавливал педаль газа. Несколько минут, пребывая в каком-то нервном ступоре, он просто не мог заставить себя ослабить давление на эту педаль, настолько непослушными стали все его мышцы. Свернув на Дворянскую, он едва не столкнулся с сонным извозчиком, с трудом повернув руль влево, и тем самым уйдя от столкновения.

Фонари авто мигали. В их подпрыгивающих лучах Юра не сразу мог распознать казалось бы изученные вдоль и поперек ухабы знакомой улицы. Уличные фонари не на много улучшали видимость. К тому же, из-за своего маленького роста он должен был все время вытягивать шею, чтобы наблюдать за дорогой через переднее стекло, а удержание рулевого колеса, вопреки его ожиданиям, требовало немалой физической силы, каковой ему явно не хватало. Но Юра был слишком захвачен собственным энтузиазмом, чтобы уделять внимание мелочам. Подумать только, в яви свершилось то, о чем он так долго мечтал. То, что виделось в каких-то далеких снах, стало реальностью — он мчался на новейшей модели австрийского ролс-ройса по кое-как мощеной улице родного Инска. Он — Юра Корабейников!

Он не видел, как оглядываются на него немногочисленные прохожие, как опасливо жмутся к тротуарам одиночные извозчики. Не слышал, что уже раздается где-то поблизости громовая трель полицейского свистка. Юра рассчитывал в два счета миновать парадные улицы и, пролетев через Соборную площадь, съехать на объездную дорогу, чтобы в полной безопасности разогнаться там до предельной скорости, а уж потом, утолив самую нестерпимую жажду, тем же или другим путем вернуться обратно, к гостинице и поставить машину на прежнее место. Ни на секунду ему не приходила в голову мысль о том, что осуществление его высокой мечты может прерваться самым непредсказуемым образом.

Он уже почти проехал всю Дворянскую, как почувствовал, что автомобиль почему-то перестал отзываться на надавливание педали. Улица, как нарочно, шла на подъем. Юра усиленно выжимал газ, но грэф и штифт словно, не понимая столь привычной для него команды, отказывался подчиняться. Когда внезапно погасли фары, и почти одновременно с этим прервалось раскатистое рычание двигателя, Юра с ужасом понял, что катится спиной вниз все по той же Дворянской, только уже не видя ничего ни впереди, ни позади себя.

Скорость была приличная, соответственно крутому склону улицы. Юра лихорадочно жал, что было мочи, попеременно то на ручной, то на ножной тормоз, но оба наотрез отказывались повиноваться. Мимо в полутьме неслись дома, деревья, люди на обочинах, редкие горящие фонари. Юру охватил неописуемый страх. Ничего подобного прежде он никогда не испытывал, даже когда загорелась пристройка дровяного сарая. Грэф и штифт больше не был управляемым совершенством. Напротив, он вот-вот мог превратиться в смертоносное, хотя и нерациональное, орудие. Юра, зажмурившись, уже видел картину неизбежной катастрофы — расплющенная всмятку машина в окружении дюжины окровавленных трупов невинных жертв. Для себя в этой картине места почему-то не находилось. И все же, не смотря на мелькающие перед глазами страшные виденья, он продолжал жать на тормоз.

Он еще успел расслышать раздавшийся где-то сбоку громкий крик, увидеть проскочивший мимо высокий фасад и два чугунных фонарных столба, прежде чем его отбросило с непостижимой силой вперед и вверх. Дикая боль в правой ключице внезапно на несколько секунд лишила его сознания. Какой-то по-особенному резкий прерывистый звук так же неожиданно заставил открыть глаза. Юра увидел себя приподнявшимся на ноги, рядом — огромную фигуру городового с зажатым между зубами свистком, по сторонам еще каких-то людей и грэф и штифт, надавивший задом круглую афишную тумбу, на которой выделялось разноцветное пятно новенькой киноафиши: