Двое влюбленных, прекрасная пара. Летний день. И на этот раз никаких клоунов. У Лизы все отлично выходило с первых же штрихов. Завершив быстрый набросок, девушка сразу же принялась за акварельный эскиз. Мягкие кисточки, податливые краски, перетекающие - один тон в другой, чудесно передавали нежность героев сказки и реальных юноши и девушки друг к другу, и радость взаимной любви проглядывала в прозрачных цветах.

   Лизе очень нравилось то, что вырисовывалось на бумаге, еще пара-тройка сеансов - и задел для замечательной работы, большой, основательной, будет готов. Все получалось, но такого погружения в работу, как тогда, когда рисовала кореянку, она не переживала.

   Она рисовала и думала, а всегда ли Инна так наклоняла голову немного набок - словно подстраиваясь под похожий жест Ромы, а давно ли у однокурсника появилась эта привычка заправлять локон своей девушки за ушко как раз тогда, когда он начинал ей досаждать, нет, за несколько секунд до того, как Инна почувствует неудобство.

   Лиза смешивала краски, добиваясь нужного цвета - то на палитре, то прямо на наброске, и одновременно думала, анализировала, как падает свет, где оживить цветовое пятно, добавив немного светлого тона. Золотисто-каштановые волосы Романа, в которые она влюбилась, увидев, как лучики солнца пляшут на мягких кудрях, черные, как будто мерцающие, локоны Инны. Безупречный профиль молодого человека, немного заостренные черты девушки. Крепко сбитая фигура Романа, почти как у античных статуй, и легкая пышность форм его темноволосой возлюбленной. Все было правильно. Но чего-то не хватало. Не ее работе - ей самой.

   Девушка вдруг поняла, когда сеанс почти подошел к концу, что была непроходимо глупа и слепа. Эти мелкие привычки, эти жесты - все это было и раньше, может быть, не так явно. Вот же они - на ее набросках. Совершенно разные и неуловимо похожие счастливые влюбленные.

   - Ребят, спасибо за сегодняшний сеанс, думаю, мне хватит еще трех-четырех, а остальную работу закончу уже дома, - Лизе было стыдно за свою невнимательность, но на подругу она все еще была сердита. Не давала она повода считать себя неспособной порадоваться счастью другого человека.

   Парочка при ее словах отмерла, а Лиза, не глядя на них, стала складывать свои инструменты, улыбнулась, выливая воду с краской и споласкивая стаканчик.

   - Только не говори мне, что ты все еще имеешь какие-то виды на моего парня, - мило улыбаясь, прошипела Инна, незаметно подобравшаяся ближе.

   - Да я вообще о другом думала сейчас! - удивленно возразила Лиза.

   - И о чем же, если не секрет? - прищурилась скрытная подруга. - Сияла, как блин масляный.

   - О том, как... - девушка запнулась. Разве можно было объяснить, что она вспоминала сейчас, как вылила воду на свою восточную модель, не поведав, почему ей вообще пришлось это делать? - О Джун, я думала о Джун!

   Последняя фраза получилась чуть громче, чем остальные, и Роман уставился на беседующих девчонок и почему-то нахмурился.

   - Об этой корейской мисс-зазнайке? - Инна была сбита с толку. Ей совершенно было не понятно, с чего бы вдруг Лизе мечтательно пялиться на льющуюся воду и сиять. Хорошо еще, что ее любимый в тот момент не смотрел на художницу. Хватало и того, что он довольно часто косился на Самойлову, пока она рисовала. А на что там смотреть? Раскрасневшаяся. Волосы растрепанные. Глаза дикие.

   Тут и Рома к ним подошел, соскучился, должно быть, уже. Только вот разговор он завел не тот, что хотелось бы слушать.

   - Меньше бы ты, Самойлова, с ней связывалась, - покачал он головой. - Ты вроде бы нормальная...

   - Ромочка, а пойдем на пляже под навесом просто посидим - на море полюбуемся! - Инна взяла парня под ручку и собиралась увести. Ничего, пусть уж Лиза думает о своей соседке-заразе, чем о ее парне, а то ведь она, Инна, и передумать может насчет позирования.

   Но тут раздался немного абсурдный, но вполне в характере Лизы звук.

   Очень легко отказаться от абстрактных денег, которые и предлагают не вам, а героям телесериалов. А вы сидите, честные и порядочные, и возмущаетесь: ах, я бы на его месте ни за что не взял бы этих денег за убийство героини или ах, как она не понимает, что за эту одолженную хорошенькую сумму ей придется сделать что-то совсем не хорошенькое! А как вы откажетесь от барсетки, набитой такими новенькими и хрустящими деньгами, такими нездешними, такими заграничными, такими манящими и соблазняющими картинами всего того, что на них можно купить или где за их счет побывать? Федор знал, что лучше бы ему было отказаться помогать двум подвезшим его иностранцам чудной внешности, но не мог противостоять зову зеленого вия. А что? Деньги также слепы и также страшны - из-за ужаса, который перед ними испытывают сами люди, из-за жестоких проделок, на которые идут ради них.

   Когда он на выезде из города стоял и голосовал и вдруг перед ним остановилась супермашина, огромный внедорожник, который обычно брали на прокат в салоне гости детского курорта отнюдь не детского возраста, он даже перепугался, но обитатели салона дружелюбно улыбнулись ему и на почти понятном английском пригласили присесть. Узнав, куда едет Федор, иностранцы еще больше разулыбались, отчего с лица одного из них посыпалось что-то вроде пудры. Их рыжие парики одинакового фасона наводили на мысли о бродячем цирке. "Неужели на курортной публике решили зарабатывать настоящие заграничные артисты?" Артисты понятными короткими фразами предложили Федору заработать, поучаствовав в розыгрыше одной их хорошей знакомой. Парень не нашел тогда ничего предосудительного в шутке, тем более хорошо оплачиваемой. Теперь же ему было не по себе.

   - Думаешь, как бы сбежать? - резкий голос рыжей девицы, становящейся потихоньку завсегдатаем их кухни, пробудил Федора от воспоминаний и вернул к не менее суровой действительности в виде ведра свеклы, которую надо было помыть, запечь в духовке, а затем очистить. - Советую подкоп - летать-то ты не научишься! А лучше бы тебе сдаться. Я слышала, что противник пленных не берет.

   - Что-нибудь умное ты когда-нибудь сказала бы! - огрызнулся повар-стажер.

   - Умное сказать - это каждый дурак может! - прохрумкала кукурузными палочками вредная Аллочка.

   - Сын, прости, что тебе приходится пока скрываться, сам понимаешь, что, когда особые распоряжения покойного президента вскрыли полтора месяца назад, все усложнилось.

   - Да уж, дедуля всегда был оригиналом, мир его памяти.

   - Но ты ведь его простил?

   - Ха! Если бы вы знали, отец, какие у меня преимущества, то бы в детстве тоже запросились в девчонки и удрали бы в балетную школу и познакомились с мамой на пятнадцать лет раньше. Ах, как это я упустил из виду: купальники для тренировок и неспособность моего дорогого отца к языкам! Нет-нет, все хорошо как есть!

   - Ты закончил свое представление?

   - Конечно, нет. Более того, на сцену вышли новые лица. Два неуклюжих, странно мыслящих типа, один из которых изображает клоуна, гнездящегося на дереве. Не знаете ли, кто бы это мог быть?

   - Но они же не могут знать содержания письма!

   - Я бы не был в этом так уверен. Ладно, пора мне становиться вновь принцессой. Позовите, пожалуйста, маму и Соль, давно их не видел, соскучился.

   Вдоволь наобщавшись с семьей, набросав план выступления на совете директоров и еще раз обдумав не дававшее ему покоя распоряжение деда на его счет, Джун потянулся, размялся и решил, что можно и на охоту выходить.

   Но только он вышел из дома, как был пойман.

   - А вот и ты. Отдохнула? Пойдем-пойдем! Мы решили устроить дефиле лучших нарядов - в тайне от парней. Надо же убедиться, что в субботу мы всех сразим, - две симпатичных девчонки повисли на его руках.

   - Боюсь показаться невежливой, девочки, но все-таки спрошу: а вы кто?