Когда был маленький — другое дело. Кое-что помнит. Помнит, как от него вкусно пахло дорогим одеколоном. Запах подарков и праздника. Подарки — классные! Всегда. В огромных коробках, завернутых в яркую, шуршащую бумагу. Он эту бумагу не выбрасывал — хранил. На ней оставался запах.

А потом Кирилл вырос. И подарков не стало. Только денежные переводы. Цифры не пахли одеколоном…

Он покупал себе, что хотел. Последние лет десять — что-нибудь для хоккея. Поддерживал талантливых ребят. Нет, он благодарен, конечно. Спасибо за все отцу он обязательно скажет. Вот только…больше он не знает, что ему сказать. Интересно, он хоккеем интересуется? Хорошо бы да. Тогда разговор пойдет, наверное.

— Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в аэропорту города Москва. Температура за бортом минус одиннадцать с половиной градусов Цельсия, время восемнадцать часов двадцать минут. Командир корабля и экипаж прощаются с Вами. Надеемся еще раз увидеть Вас на борту нашего самолета. Благодарим за выбор нашей авиакомпании. Сейчас Вам будет подан трап. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки самолета.

Кирилл вздрогнул. Как относится успешный адвокат Пол Уоррон к хоккею он так и не узнал. Вспоминать о том, что просто так проторчал восемь часов в аэропорту, не хотелось. Отец звонил. Что-то объяснял про какой-то очень важный суд. Просил не говорить матери.

И так всю жизнь. Сколько он себя помнит. То мать просит не говорить что-то отцу (можно подумать, он с ним вообще разговаривает!), теперь вот отец просит не говорить матери. Да ему вообще все равно, если честно.

— Кирюша! Кирилл! Кирюша, я здесь!

— Ма…Ты…? Ты что здесь делаешь?

— По делам. Модный показ. Очень престижный. Стилисты используют нашу косметику, надо быть. По времени совпало, решила тебя встретить. Как сыграли?

— Шесть — два.

— В вашу пользу?

— Да.

— Устал?

— Нет.

— Как прошла встреча?

— Я же сказал — шесть-два.

— С отцом.

— А… Ничья.

— Кирилл!

— Да все нормально.

— Нормально?

— Нормально.

— Он был один?

— Кто?

— Отец!

— Да.

— Как выглядит?

— Кто?

— Ворон, кто же еще?! Кирилл, ты меня вообще слышишь?

Он не слышал. Он смотрел туда, где за столиком сидели двое — смешная старушка в шляпке с цветами из норки и… она. Леркина подружка.

Он тогда чуть сквозь землю не провалился, когда принес этот айфон с медведем. Войсковицкая его простила. Улыбнулась медвежонку. Айфон не взяла. Очень извинялась, просила не обижаться, но… не взяла. Да он сам виноват. Не подумал. Действительно, как-то это было… слишком. Но тогда казалось — нормально. Потом Лерка убежала на тренировку, а он остался с этой… Как ее…

Вот ведь… чудо-юдо какое-то! Серое пальтишко, длинная юбка, огромный розово-фиолетовый шарф. Очки эти. Почему она линзы не носит? Он ведь помнит, какие у нее глаза. Красивые. Зеленые. Длинные ресницы. Он таких длинных ни у кого не видел! Она красивая. Просто… К ней присматриваться надо. А как она играет! Вон и скрипка рядом. Она с ней по ходу в принципе не расстается! Как и он с клюшкой, коньками, и всем остальным. Кирилл покосился на свой баул.

— Кирилл!

— Да, мам.

— Я спрашиваю, как выглядел отец?

— Нормально.

— Постарел?

— Не знаю.

— С тобой совершенно невозможно разговаривать!

— Согласен. Я пойду?

— Когда твой самолет?

— Я останусь на пару дней. С нашими.

— У тебя есть деньги?

— Да.

— Ну, хорошо. Иди…

— Пока, мам!

— Пока-пока…

Москва. Аэропорт Шереметьево — Гостиница «Реддисон»

Джул

Тихо падал снег за огромными окнами. Нетронутый кофе давно остыл.

Надо же… Кофе остыл. Она вспомнила. Они сидели в кафе. В Париже. Их свадебное путешествие. Пол все время ее целовал. Так часто и долго, что она не успевала выпить свой кофе. Напиток остывал. Кофе в Париже такой вкусный! Но она любит горячий. Обжигающе горячий! Поэтому сердилась на него.

Ворон говорил, что у любви остывает кофе и не останавливается лифт. Он все время нажимал кнопку лифта в гостинице, и никто не мог туда попасть. Они целовались…

Кудрявый, голубоглазый. С наглой улыбкой. Смеющимся взглядом. Кирюша так похож на отца. Только глаза грустные…

Не было никакого модного показа. Она специально прилетела встретить сына. Хотела поговорить. Расспросить. Как же так получилось, что они совсем не разговаривают?

Кирилл, конечно, уже взрослый. Колючий возраст. Спорт. Скоро появится девушка. Но он не расскажет. Он ничего не рассказывает. Вот встретился с отцом. Спустя столько лет. И ничего…

За соседний столик села молодая женщина с мальчиком лет семи.

— Я возьму чай. Как чай по-английски?

— Тии!

— Правильно! А мороженое?

— Айскрим!

— Умница! А как будет по-английски сок?

— Джул!

— Не «джул», а «джус». Скажи: «джус».

— Джус!

Юлия Александровна Уоррон вздрогнула. Джул… Да, да, Джул! Он так называл ее. Всегда. Надо же. Забыла. Джул. А она его — Ворон. Как же это было…давно.

— Джул?

— Ворон…?!

Пол Уоррон отменил все дела и прилетел в Москву. Хотел найти сына. Извиниться. А нашел ее. Женщину, которую так и не смог забыть. Легкомысленную вертихвостку Джул.

Она все такая же. Стройная, легкая. С алой помадой на вечно капризных губах. Сколько у него их было? Изящный, ухоженных. Все это время искал похожих. На нее. И только сейчас понял, она такая — одна, а его успешная жизнь — бессмысленна. Без нее. Без сына.

— Твой кофе остыл.

— Да. Остыл. Только…по другой причине.

— Пойдем!

— Ворон! Ворон, прекрати! Куда…Куда ты меня тащишь?

— В лифт. В гостиницу.

— Что?! Да ты… Ты… Ты с ума сошел!

Аэропорт Шереметьево — гостиница «Реддисон»

Мирра

— Привет!

— Привет…

Тонкие длинные пальцы обнимают пластиковый стаканчик, из которого торчит ниточка от чайного пакетика «Липтон». На тарелке — чиз-кейк. Черничный. Он его тоже любит. Из всех чиз-кейков самый вкусный — черничный. Какие у нее руки красивые… Еще бы — она ж скрипачка. Смешная такая. Похожа на совенка.

— Можно?

— Конечно, котинька! Садись. Садись к нам.

— Спасибо…

«Котинька». Так его точно никто не называл. Он и себе взял чиз-кейк. Черничный.

Мирра прилетела из Дрездена. В Веймаре у нее был первый сольный концерт.

— Ничего себе… Круто!

Покраснела. Засмущалась. Спрятала маленькое личико в огромном розово-фиолетовом шарфе.

Они с бабушкой останутся в Москве. Завтра прилетит Лерина мама, и они попробуют достать билеты на чемпионат. А он? Он тоже останется. Надо Леру поддержать. В какой они гостинице? Еще не знают. Он знает — они с ребятами там всегда останавливаются. И команда его сейчас там. Хорошая гостиница. Можно туда. А Лерке надо купить медведя. Самого большого! Она же выиграет? Конечно. Обязательно выиграет!

Это было здорово. Помогать Мирре и ее бабушке с вещами и гостиницей. Болтать ни о чем. Бабушка ее так смешно прижимает пухлые ручки к груди и без конца причитает: «Ах, Боже мой, Боже мой!» От этого почему-то… Тепло. Уютно как-то… Ему понравилось быть «котенькой»…

А потом была ночь. Огромные снежинки размером со шмеля летели медленно, с интересом заглядывая в окна гостиницы «Реддисон». Вот девочка. Она не спит. Стоит у окна, играет на скрипке и смотрит на них.

А вот другое окно — синий ковер, белые двери. Длинный гостиничный коридор. Пустой? Нет, там стоит мальчик. Наверное, он слушает, как та девочка играет на скрипке.

Кирилл стоял и слушал, как она играет. Поет скрипка, гудит лифт, падает снег за окном. Снежинки такие огромные — размером со шмеля. И сердце стучит. Сердце стучит, гудит лифт в коридоре.

И кто это ездит там?! Ночь уже… Вверх-вниз, вверх-вниз.