Совет редактор дал не подумав: в Советском Союзе цензуры не было. И цензоров, как таковых, не существовало. Были штатные сотрудники Лито, некие невидимки, общаться с которыми имели право только редакторы, но никак не авторы. Но я тогда этих тонкостей не знал. Веселый и молодой, я нашел нужное здание, поднялся на нужный этаж и постучался в нужный кабинет. «Ах, — радостно и испуганно воскликнула цензорша, — я давно ничего такого свежего, как ваши стихи, не читала! Есть, правда, мелочи… Ну вот тут, например… О советском князе Святославе… В девятьсот шестьдесят восьмом году (тысячу лет назад) он якобы, по вашей версии, застиг врасплох болгарские города, сжег Сухиндол, изнасиловал… — голос цензорши сладко дрогнул, — ах, изнасиловал многих болгарок… Ну, если и так? — голос цензорши окреп. — Где тому доказательства? В каком госхране лежат документы, доказывающие эти массовые, по вашим словам, изнасилования? Не мог, не мог наш советский князь так вести себя в нашей братской стране!»

Я не согласился.

Я принес цензорше том болгароведа Н.С. Державина.

«В конце весны или в начале лета 968 г. князь Святослав Игоревич во главе 60-тысячной армии спустился в лодках вниз по Дунаю… Болгария была застигнута врасплох…» Ну и все такое прочее. Теперь-то я был убежден: книга моих стихов выйдет! Но отложив в сторону том академика Н. С. Державина, милая цензорша долго глядела на меня с непонятной грустью. Потом спросила: «А вы знаете, в каком году издана книга академика Державина?» — Я честно ответил: «В одна тысяча девятьсот сорок седьмом». — «А какое, миленький, у нас тысячелетье на дворе?» — цензорша, несомненно, знала русскую поэзию. — «Одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год». — «Ну так вот, — голос цензорши окреп и она подвела итог беседы. — Запомните, миленький! В девятьсот шестьдесят восьмом году, тысячу лет назад, и даже в одна тысяча сорок седьмом году наш советский князь Святослав мог делать в братской стране Болгарии все, что ему заблагорассудится, но в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году мы ему этого не позволим…»

И книга ушла под нож.

Типичная для тех лет история. Твое имя было занесено в чёрный список Госкомиздата. Разочарование... Ощущение несправедливости…. Как выкарабкивался?

Болгары помогли.

Я тогда уже переводил болгар.

В 1967 году мы с женой впервые побывали в Болгарии, и страна меня очаровала. И язык очаровал. И поэты. Замечательные были поэты в Болгарии в шестидесятых-семидесятых! Со многими я подружился. Христо Ганов, Петр Караангов, Николай Кынчев, Андрей Германов, Крыстьо Станишев, Георги Константинов, Иван Цанев, Божидар Божилов, Иван Теофилов, Мила Доротеева, Станка Пенчева... И многие, многие другие... Переводя их, перешёл на прозу. Написал несколько повестей о вулканологах, с которыми работал. Одновременно начал писать фантастику. Но немного. Знаешь, в мире очень многое складывается из случайностей. Я не фаталист, но уверен, что если за углом увижу что-то необычное, у этого обязательно будет продолжение.

Моя жена родом с Урала, из городка Ирбит.

Чудесный старинный городок, сейчас многое, к сожалению, потерявший.

Как-то в доме Лидиного отца я нашел книжку француза Жака Бержье, вышедшую маленьким тиражом в каком-то техническом издательстве. Книжка о промышленном шпионаже. Я её полистал и мне стало интересно. Узнал, например, что одним из первых промышленных шпионов был Дмитрий Иванович Менделеев, который специально ездил в Париж и снимал в гостинице номер напротив железнодорожных путей, чтобы легче было записывать информацию о прибывающих на станцию грузах. Названия химических веществ тогда писали прямо на цистернах, и опытному химику нетрудно было понять, над изготовлением каких взрывчатых веществ работают французы...

Меня всегда страшно интересовал тот гигантский незнакомый мир, что лежал за пределами нашей страны. Вот только выехать туда в советское время было чрезвычайно трудно. Вопросы на партийных комиссиях задавались, скажем так, необычные. И реакция на ответы не всегда была близкой к предполагаемой. Однажды, например, мою жену попросили перечислить социалистические страны. Ну, она их и перечислила, только вот забыла про Монголию. И один из партийных деятелей не выдержал: а что ж это вы, Лидия Григорьевна, не упомянули Монголию? Разве это не социалистическая страна? И Лида совершенно искренне ответила: ой, я считала, это наша республика! Разумеется, выезд за рубеж ей разрешили.

Переводы, проза, стихи... Почему тебя тянуло к разным жанрам?

Спасался, наверное.

От литературы не уйдешь.

Книга стихов уничтожена цензурой, плевать, займемся прозой! Прозу не печатают? Какие наши годы? Начнем переводить. «Нашу песню не задушишь, не убьешь...». Общение с научным миром привело к идеям фантастическим. От фантастики пришел к истории. Это ведь не проблема — сменить жанр, главное — остаться интересным для читателя.

Все же в 1969 году в Сахалинском отделении Дальневосточного книжного издательства вышла твоя прозаическая книжка «Такое долгое возвращение». Как это произошло?

О! Ты и об этой книжке знаешь!

Я никогда ее не переиздавал, думал, про нее все забыли.

Там такая маленькая любовная история, проба пера... Но были, были некоторые детали, они и сейчас смотрятся... Новый директор Южно-Сахалинского книжного издательства писатель Н.И. Максимов через некоторое время после истории с книгой стихов, прислал мне телеграмму: «Если Вы готовы служить Родине, жду Вас утром в издательстве». Телеграмму доставили ночью. Жена испугалась, но я поехал. Человечество выживает благодаря любопытству, да и Николай Иванович оказался человеком оригинальным. Он сказал так: «Мы, партия, — (Коммунистическая, понятно) — не ставим на вас крест. Ну, вы ошиблись. Так бывает. Мы готовы вам помочь. Я прямо сейчас подписываю с вами договор, и вы даете мне повесть о коммунисте, работающем на Курильских островах. Вы об островах хорошо пишете».

Я спросил, а герой обязательно должен быть коммунистом?

Николай Иванович подумал, посмотрел на меня и твердо ответил: обязательно!

Потом еще раз посмотрел на меня, что-то такое уловил и добавил: в конце концов, дайте понять читателям, что герой... что он созрел, он готов, он вот-вот вступит в партию.

Такой оборот дела меня устроил. Не помню, как там было с намёками, но партийных героев в книжке не оказалось, зато попала на ее страницы веселая дальневосточная студентка; наконец, книжка вышла и на первый гонорар мы с Лидой купили холодильник «Бирюса», который, кстати, до сих пор работает.

Александр Етоев:

Комментарии к «Беседе третьей».

Сахалин, Курильские острова, Камчатка...

Океан... «Он выкатывается из тумана, он смывает с песков следы, катает по убитому, мерцающему, как влажное стекло, отливу цветные пластмассовые поплавки. Медузы, как жидкие луны, распластаны на камнях, с черных базальтовых обрывов срываются такие долгие струи водопадов, что вода не достигает береговых камней, рассеивается в пыль прямо в воздухе. Весь океанский берег Итурупа обвешан такими водопадами. Особенно красив Илья Муромец. Его видно за десять миль...

Ели Глена, как еловая шерсть, покрывают плоские перешейки, можно на ходу срывать кислые коленчатые стебли кислицы, грести ладонью клоповку — самую вкусную ягоду мира. Ночью валы, зародившиеся у берегов Калифорнии, вспыхивают на отмелях, как молнии. Отшлифованные непогодой и временем стены вулканических кратеров отражают свет звезд, на сколах базальтовых глыб волшебно поблескивают кристаллики пироксенов, если всмотреться, увидишь мутноватые вкрапления ксенолитов — камней-гостей, вынесенных расплавленной лавой из неимоверных земных глубин...