Операция «Белуга» была, таким образом, блестяще завершена. Дин и Лана после отправки Чабисова на Большую землю остались на острове на неделю. Хотелось отдохнуть, вдоволь покупаться и позагорать, поесть хорошей морской пищи, свежих фруктов, побаловать себя замечательным кубинским ромом, насладиться дивными пейзажами.

Сначала они рванули в Варадеро, курортный городок на севере Кубы, на полуострове Икакос. Это местечко, расположенное в 140 километрах от Гаваны, славилось своими хорошими отелями и самым чистым в мире пляжем. Насладившись ничегонеделанием, которое, впрочем, им быстро надоело, они через три дня переехали в Сороа, роскошный заповедник с крупнейшей в мире коллекцией орхидей. Если и можно было представить себе рай, то он, конечно же, походил на знаменитый местный оркидеарио, ^[32]который в начале сороковых годов прошлого века основал адвокат с Канарских островов Томас Фелипе Комачо. Однако Дина здесь не столько привлекали цветы, сколько великолепный водопад Салтон, созерцание которого приводило его в неописуемый восторг.

Побыв здесь два дня, они переехали в Гуама, удивительное место в центре кубинской сельвы, где 12 маленьких речных островков, соединенных деревянными мостиками, образуют единый парк развлечений с настоящей индейской деревней, крокодиловой фермой и ботаническим садом. Здесь нет знаменитых кубинских пляжей, но и изнуряющей тропической жары тоже нет.

Лана была в восторге от прогулки по 11километровому речному каналу, окруженному девственным тропическим лесом, на выходе из которого открывается величавая панорама водной глади большого озера с группой островов с настоящими индейскими хижинами, покрытыми тростниковыми крышами. Крокодиловое мясо оказалось весьма вкусным, чемто напоминающим белое мясо курицы, а рассказы о подвигах местного племени в борьбе с испанскими колонизаторами просто дух захватывали. И, конечно же, перед возвращением в Гавану Дин и Лана съездили в знаменитую Finca Vigia, где великий Хемингуэй написал повесть «Старик и море», за которую получил Нобелевскую премию. Переполненные впечатлениями, они поселились в отеле «Гавана Либре» в центре кубинской столицы.

Все эти дни они не говорили о делах, работе, планах на будущее и своих отношениях, полагая все это запретной темой на все время отдыха. Но отдых подходил к концу, и надо было чтото решать. Первой нарушила табу Лана. Они сидели на веранде чудесного ресторана «Капелья», в старом городе, где делают, пожалуй, лучшее в мире мороженое, когда она спросила:

– Когда домой?

– Думаю, никогда, – глядя ей в глаза, грустно ответил Дин.

– Я чувствовала. Но почему?

– Я не хочу возвращаться в Москву после восстания. Сейчас там идут всяческие преобразования, какието политические процессы, в которых надо либо участвовать, и тогда ты не будешь чувствовать себя отщепенцем, либо не участвовать, чем можно вызвать негодование и презрение соотечественников. Ни того ни другого я не хочу, – он подозвал официанта и заказал порцию рома с рефреской.

– А Екатеринбург?

– Он никогда не был мне родным городом. Я былто там всего пару раз в жизни. Там у меня нет ни друзей, ни близких. И что мне там делать? – Дина этот разговор напрягал, и он с надеждой ждал скорейшего возвращения официанта.

– Ты мог бы работать у Гондалева, – с нажимом сказала Лана.

– Не мог бы. Возраст не тот, да и желания нет. Ну что ты мучаешь меня и себя!? Я же предлагал уже тебе и руку, и сердце. И говорил о своей мечте уехать куданибудь подальше от всех этих катаклизмов, в ту же Новую Зеландию…

– Да, предлагал. Да, говорил, – прервала его Лана. – Но я себе не представляю жизнь в тихой гавани тогда, когда у меня на родине происходят эпохальные события. И я не понимаю тебя. Ну что ты привязался к этой Новой Зеландии? Там же со скуки сдохнуть можно…

– А у вас можно подохнуть просто так, даже не от скуки, – довольно резко отреагировал Дин.

– Ты злой! Что ты имеешь в виду? – Лана начала потихоньку закипать.

– В России – сейчас как ни называй то, что воссоздается после слияния Урала и Москвы, все равно станет Россией, – так вот, в России в ближайшее время будут происходить весьма значимые перемены. И эти перемены не могут происходить без закручивания гаек, без ограничения какихто свобод, в том числе и тех, которые касаются каждого. А я птица вольная. Я не хочу, да и не могу ограничивать себя в определенных вещах лишь потому, что это нужно правящей партии, классу, элите или еще какойнибудь хрени, за которой прячутся обычные и часто весьма посредственные люди. – Официант наконецто принес ром, и Дин, прервавшись, сделал большой глоток.

– Тебя действительно не волнует то, что мы, а я говорю «мы», имея в виду прежде всего русских людей, наконецто начинаем возрождаться и вновь приобретаем статус великой державы, более соответствующий нашим желаниям и предназначению? – Лана понимала, что ее слова звучат излишне пафосно, но поделать с собой уже ничего не могла.

– Ланочка! Ну хорошо. Ну пусть статус. Но не жизнь же! Я же совершенно искренне желаю россиянам всего самого доброго. И если это доброе лежит через воссоздание империи, то и слава Богу! Я лишь хочу сказать, что лично мне это абсолютно неинтересно, – Дин уже сожалел, что этот разговор состоялся.

– Тогда зачем ты этой империи служил? – Лана все пыталась заставить его рассуждать логично.

– Зачем, зачем?.. Мне было интересно. А потом, моим любимым героем в детстве был Робин Гуд. Он помогал слабым и наказывал злых и жестоких. Он восстанавливал справедливость. При этом король, интересам которого он якобы служил, был такой же бяка, как и шериф. И в этом весь трагизм положения Робин Гуда, и моего, наверное. Я искренне считаю, что Чабисов и иже с ним реально сломали жизнь многим добрым, честным, порядочным людям, в том числе близким мне. Он уничтожил их прошлое и настоящее, лишил будущего. Вместо того чтобы строить и созидать, он ломал и крушил. У него был шанс объединить цивилизации – он их разъединил. Я считаю его личным врагом, и поэтому согласился участвовать в последней операции. Я свои обязательства перед своими друзьями выполнил. Надеюсь, что они выполнят передо мной свои: нормально расплатятся и оставят меня в покое, – Дин достал сигарету и закурил.

– С тобой расплатятся, как и договаривались. Не сомневайся, – не без злого ехидства отреагировала Лана.

– Да я и не сомневаюсь, – спокойно парировал Дин. – Меня сейчас больше волнует твоя агрессия. Ято тебе что плохого сделал?

– Да я сама не понимаю, что со мной происходит, – както сразу сникла Лана. – Наверное, злюсь на саму себя. Нахожусь в раздрае. Хочу и того и другого. И с тобой хочу остаться. И понимаю, что в тихой заводи тут же зарасту ракушками. Ну как тебе объяснить, что мне даже думать скучно о расписанных тобой перспективах? Не то что жить такой жизнью, в неизвестной и чужой мне стране.

– Ты просто моложе меня на 20 лет. И этим все сказано. И как это ни грустно, надо признать, что мое представление о будущем с твоим явно не совпадает.

– И что же нам делать? – обреченно спросила Лана.

– Каждый должен идти своим путем, коли по одной дороге мы идти не можем, – Дин попытался ободряюще улыбнуться Лане, но у него это не очень получилось.

– Так что? Развод и девичья фамилия? – пошутила сквозь слезы Лана.

– Выходит так, – заключил Дин.

– И что ты будешь делать? – все главное уже было сказано, и Лана просто продолжала разговор, чтобы не дать волю рвущимся наружу эмоциям.

– Поживу здесь еще какоето время. Куба мне нравится. Я не рассказывал тебе, что прожил здесь в свое время почти три года? Что у меня здесь родилась старшая дочь? Счастливое было время. Да! Дождусь здесь денег из Екатеринбурга и переберусь в Новую Зеландию, – Дин заказал еще одну порцию рома.

– А как же твоя квартира в Москве?

– Я ее продал! Не удивляйся, – добавил он, заметив, как широко раскрылись у Ланы глаза. – Пока мы тренировались на базе, я через своих адвокатов и стряпчих фактически закрыл все дела в Москве. Все, что можно было продать – продал, что можно было раздать – раздал, что можно было вывезти – вывез. Теперь меня с Россией ничего не связывает. Я вольный человек и могу лететь, куда захочу.