— Да-да! Это истинная правда! — продолжал итальянец. — После того, что произошло в далеком 1054 году после Рождества Христова, я полагал, что уже никогда не смогу договориться о чем-либо с восточными еретиками. — Дин подумал, что ослышался, но перебивать Риччарди не стал.

— Это не фантазии старого человека, впавшего в маразм, усугубленный принятием крепкого спиртного. Дело действительно происходило в 1054 году. Тогда папой в Риме сидел Лев IX. Великий человек. Редкость для наших иерархов того времени. Но амбициозный чрезмерно. Решил, что он самый главный и крутой. И без повода стал подминать под себя церковные приходы на юге Италии. Но те до того уже имели вполне конкретного патрона в лице константинопольского патриарха Михаила Керулария, который в ответ на это закрыл все храмы латинского обряда в подведомственных ему землях. И вот я под личиной папского нунция Гумберта поехал с посольством в Константинополь для переговоров относительно возникших разногласий. — Дин запил это сообщение большим глотком коньяка. Удивляться услышанному он уже устал.

— Но Керуларий, вместо того чтобы проявить мудрость и христианское благотерпение, отказался нас принять. Более того, его холуи демонстрировали по отношению к нам такое неуважение и открытое хамство, что терпеть это было абсолютно невозможно. Прибавьте к этому удушающую июльскую жару и духоту. В общем, мне все это надоело, и я, пользуясь своей властью Хранителя, то есть будучи по рангу выше папы…

«И такое бывает», — подумал Дин, все с большей настороженностью поглядывая на своего собеседника.

— Бывает-бывает, — словно угадав его мысли, продолжал Риччарди. — В общем, 16 июля 1054 года я предал патриарха и его окружение анафеме. Но у меня возникло чувство, что именно этого от меня и ожидали. Никто не пытался урегулировать со мной конфликт. Более того, на мой демарш патриарх ответил Соборным посланием, в котором папа и его сторонники признавались еретиками и отлучались от церкви. И произошло это всего четыре дня спустя, то есть 20 июля того же года. В этом постановлении патриарх все припомнил нам грешным: и догмат о филиокве, и бритье бород священникам, и правило целибата.

Нет. Исторически этот раскол, скорее всего, был неизбежен и формально завершил всю череду непримиримых противоречий между Римом и Константинополем. И все равно жаль. Христианство вышло из этого противостояния явно ослабленным, на радость евреям и мусульманам. Я пытался впоследствии как-то наладить диалог. Но процесс стал неуправляемым. Апогеем этого конфликта стала прямая интервенция Рима и захват в 1204 году крестоносцами Константинополя, на развалинах которого была провозглашена Латинская империя, впрочем, недолго просуществовавшая. Я был категорически против. Но удержать охочих до золота венецианцев и вооруженный сброд, называвший себя рыцарством, было уже невозможно, — Риччарди явно увлекся воспоминаниями. Он вновь подлил коньяку Дину и себе, после чего продолжал.

— Изгнание католиков из Константинополя не избавило греческую церковь от дальнейших попыток Святого престола присоединить ее к себе. Уже великий Михаил VIII Палеолог, воин, отбивший у нас Царьград, будучи человеком чрезвычайно прозорливым, понимал, что оторванная от Запада Византия обречена на поглощение мусульманскими ордами. Исходя из этого он при поддержке патриарха Иоанна Векка (вот умница-то был!) заключил в 1274 году с Римом так называемую Лионскую унию, которая, однако, продержалась всего семь лет и была предана забвению уже при сыне императора-освободителя. И все же угроза полного уничтожения османами Царьграда, особенно после того, как византийский император не смог одолеть султана Орхана в открытом бою и, более того, уступил ему значительные территории вблизи столицы, требовала от правителей империи и ее духовенства поиска сильных союзников, каковыми в то время были исключительно страны Западной Европы, исповедующие католичество…

— Неужели никто другой не мог помочь? Москва, например? — Дину, помимо воли, рассказ подвыпившего Риччарди казался все более интересным.

— Некому. Русь только поднималась с колен после татаро-монгольского нашествия и пока не стала игроком на историческом поле. В общем, при виде басурманских полчищ, окруживших Константинов град, император Андронник III, пришедший к власти путем обмана и свержения собственных деда и отца, за что и был, наверное, лишен заступничества Всевышнего, направился в Италию, пытаясь найти помощь у Венеции и папы. Там быстро сообразили, какие политические дивиденды можно извлечь из плачевного состояния Восточной империи, ласково приняли басилевса, оказали ему самые высокие почести и согласились помочь, но при одном условии: православная церковь должна была склонить голову перед величием Рима и его понтифика. Я этот план одобрил. Но с ним не согласился ваш Хранитель.

Тем не менее начались интенсивные переговоры и, как бы сейчас сказали, политические консультации, приведшие к тому, что в 1439 году сначала в Ферраре, а затем во Флоренции прошел Вселенский собор. И 5 июля того же года в церкви Санта-Мария Новелла было подписано соглашение о воссоединении церквей на условиях признания православной церковью латинской догматики и главенства папы римского при сохранении православных обрядов, — Риччарди улыбнулся, словно вспомнил что-то очень приятное.

— Но увы. Видимо, не было на то воли нашего Верховного Владыки Ра, — тут Дин вообще перестал что-либо понимать. — Ваш митрополит Исидор сразу же по возвращении в Москву был низложен великим князем Василием Темным с полного согласия и одобрения народа. Остальные же православные священнослужители отреклись от унии сразу по прибытии в свои епархии. Подписание унии они мотивировали сильным давлением на них принимающей стороны, которая держала их в Италии на полуголодном пайке и недвусмысленно намекала на физическую расправу в случае отказа оставить свой автограф под данным документом, — последние слова Риччарди сопровождались брезгливой гримасой, должной демонстрировать, что все это не правда, а выдумки.

— То есть уния, опять же переходя к современным понятиям, так и не была ратифицирована Православными соборами ни в Москве, ни в Константинополе. А в 1443 году Иерусалимский собор с участием патриархов Иерусалимского, Антиохийского и Александрийского (главных после Константинопольского) отлучили всех приверженцев унии от церкви. Окончательную точку в нашей неудавшейся попытке объединить церкви стало низложение в 1450 году в Царьграде патриарха-униата Григория Мамы и избрание на Апостольский престол сторонника православия Афанасия. Хотя это уже не спасло саму Византию от окончательной гибели: три года спустя, в 1453 году, как вы наверняка знаете, Константинополь был захвачен турками-османами. Последний император Константин XI Драгаш погиб в бою, а центр православия переместился в Москву, которая с тех пор считалась главным препятствием на нашем пути к мировому господству. Именно поэтому я и не ожидал, что когда-либо стану сотрудничать с русскими.

— И что же вас подвигло на столь нелогичный шаг? — не без иронии спросил Дин.

— Белый Император! Он искренне не хотел, чтобы после Потопа мы жили в разделенном мире. Но жизнь сложная штука. И мы, Хранители, не сдержали ни слов, ни клятв, — заключил с грустью Риччарди.

— Кто? Кто?? — переспросил Дин.

— Это неважно. Слишком долго рассказывать. Я и так сказал сегодня много лишнего.

— Жалеете?

— Да нет. Вы мне симпатичны. Тем более что я знавал лично ваших пращуров. У вашего народа были мудрые вожди. Они выбрали для жизни удивительную землю. Я до сих пор не могу забыть красоту Алазанской долины, ее картинно зеленые рощи, тень ореховых аллей, молочно-голубую пену рек. Чудо! Никакого гнуса, никаких мух, оводов! Поистине рай на земле. Ясно, чего Помпей туда поперся. Говорил я ему: здесь тебе не северные варвары. Отобрать лишь одной силой не получится. Так оно и вышло. Но какой-то толк от его похода все-таки был: вот вы на свет появились. Но хватит об этом. Я отдохнул душой, и теперь можно перейти к делу, — Риччарди отодвинул от себя недопитый фужер и бутылку с коньяком и пристально посмотрел на Дина абсолютно трезвым взглядом.