Теперь они пришли на кладбище со священными памятниками среди зелени и каштановых деревьев. Все остановились. Французских солдат опять поставили лицом к американским, da воротами кладбища, сдерживаемая конной полицией, шумела толпа. Группа офицеров направилась к большой каменной плите, окруженной низкой железной оградой. Потом произошло небольшое замешательство: тучный французский маршал — кажется, это был Жоффр — подошел к Першингу и что-то спросил у него. Тот отрицательно покачал головой, улыбнулся и повернулся к какому-то молодому офицеру из своего штаба, капитану, которого Дэмон никогда ранее не видел. После короткого разговора капитан приблизился к надгробной плите. Он начал что-то говорить, но его слова заглушил нарастающий гул моторов: над кладбищем на небольшой высоте строем ромба пролетали самолеты с красно-бело-синими знаками на крыльях. Самолеты скрылись, капитан закончил свою речь. Потом он энергично поднес руку к козырьку и крикнул:

— Nous voilà, Lafayette![4]

В ответ грянул гром аплодисментов и одобрительных возгласов; в воздух полетели соломенные шляпы и котелки; охваченная энтузиазмом толпа прорвалась к воротам. Теперь к Першингу подошел генерал Фош; они обменялись несколькими фразами, Першинг согласно кивнул и короткими быстрыми шагами направился к могиле. Он произнес короткую речь, но из-за шума никто не слышал его слов. Ординарец поднес к могиле большой венок из цветов, прислонил его к низкой ограде и отступил назад. Тряхнув головой, Першинг ловко поднял венок и, наклонившись над оградой, возложил его на широкую надгробную плиту. Потом встал по стойке «смирно» и отдал честь. Это вызвало в толпе парижан необыкновенный восторг, последовала буря оваций, возгласов, многие прорвались через полицейский барьер и ринулись к могиле.

Дэмон обменялся взглядом с взводным сержантом Томасом, который, плотно сжав губы, наблюдал за происходящим. «Мы прибыли сюда как раз вовремя, — подумал Дэмон, глядя на бегущие по лицам французов слезы, на их крепко сжатые кулаки, на едва сдерживаемую конной полицией бурлящую толпу. — Мы прибыли в самый критический момент, чтобы спасти их от полного поражения…» Губы Дэмона невольно затрепетали. Стоя здесь, в прохладной тени кладбища, он делал историю. Здесь начинается то, что предназначено ему судьбой. Это было сильное, опьяняющее чувство. Он прикусил губы, чтобы сдержать улыбку радости.

— Почта, почта! — крикнул Дэмон. Стоя в дверях, он начал вытаскивать из сумки конверты. Он знал, что капитан Краудер, если узнает об этом, обвинит его в нарушении порядка и в том, что он потакает солдатам взвода, но на улице было холодно, шел пронизывающий до костей дождь, поэтому строить их там только для того, чтобы раздать почту, было бы просто бессердечно.

— Тэрнер! — позвал он.

Маленький виргинец вскочил со своего тюфяка и бросился к Дэмону.

— Ого! — крикнул он восторженно. — Это от мамы…

— Рейбайрн!

— А-а, — ответил тот и махнул рукой.

— Я отнесу ему, сержант, — предложил Тэрнер.

— Нет, не отнесешь. Кто поленится подойти за своим письмом, тот не получит его вообще. Конноли! Дэвис! Хоффенстедт! Дважды вызывать не буду…

Они подбегали к Дэмону, брали свои письма и медленно возвращались на соломенные тюфяки, служившие им постелями, в этом огромном пустом помещении, каком-то сарае, превращенном три года назад в казарму для французской пехоты. Сквозь щели в стенах дул ветер, каменный пол был всегда холодным.

— Читайте, радуйтесь и плачьте, — пошутил Дэмон, когда раздал все письма. — Через полчаса будет построение на полевые занятия.

— В такой дождь, сержант! — воскликнул Фергасон.

— В такой дождь. Будем продвигаться вперед стрелковыми цепями. Вообразите, какая мягкая будет земля, когда вам придется плюхаться на нее. По крайней мере, у вас будет на что свалить вину. А что, строевые занятия для вас лучше, что ли?

— Занятия, занятия, занятия, — простонал Рейбайрн. — Я пошел в армию, чтобы воевать, а не для того, чтобы вышагивать с винтовкой на разный шутовской манер — то так, то этак!

— Сначала научись, а потом будешь воевать, — ответил ему капрал Девлин. — Так уж заведено в армии, и, пожалуйста, не сбивай здесь остальных с толку.

— А мне нет письма, сержант? — спросил Брюстер, стройный хрупкий юноша, с нежными девичьими чертами лица и упрямо спадавшей на лоб прядью волос. — Ты уверен, что нет?

— Да, уверен, — кивнул головой Дэмон.

— Никак не могу понять, что произошло с ними, — удивился Брюстер. Он был из зажиточной нью-йоркской семьи. Дэмон видел его родителей на пирсе в Хобокене. Отец Брюстера, видный мужчина в фетровой шляпе, с пенсне на носу, оживленно разговаривал тогда с капитаном Краудером, достаточно польщенным этим вниманием, но тем не менее желавшим как можно скорее отделаться от надоедливого собеседника. Миссис Брюстер, хрупкая женщина в синем сатиновом платье и широкополой шляпе, неотрывно смотрела на борт судна большими, полными слез глазами. — Прошло уже три месяца, а я не получил от них ни одного письма, — продолжал Брюстер.

— Не унывай, — успокоил его Девлин. — Вполне возможно, что все твои письма были на том транспорте, который потопили торпедой.

— Какой это транспорт?

— Старое корыто «Браманутра», вот какой. Или «Эльдорадо».

— Ты разыгрываешь меня, Дев, — разочарованно протянул покрасневший Брюстер, откидывая волосы со лба.

— Почему ты так думаешь?

Не отвечая ему, Брюстер сел на свой соломенный тюфяк.

— Боже, как здесь холодно, — пожаловался он. — Я не понимаю, почему бы нам не разжечь огонь в этой топке? — спросил он, указывая на огромный, тщательно очищенный от золы горн без решетки. — Почему мы не топим эту печь, сержант?

Дэмон оторвал взгляд от полученного им письма от сестры. Пег сообщала в нем о предстоящем бракосочетании Фреда Шартлеффа и Силии Хэрродсен, что, разумеется, взвинтило Дэмона до предела.

— Потому что капитан Краудер, майор Колдуэлл, полковник Стейнфорт и генерал Першинг сказали, что топить нельзя. Вот почему мы не топим. Ясно? — раздраженно ответил он.

— По-моему, это просто возмутительно, — заметил Брюстер, прикрывая одеялом плечи и голову. — Я не привык жить в таких условиях.

Это сентиментальное заявление Брюстера вызвало на разговор Рейбайрна. Прочитав письмо, он взял свою винтовку и начал чистить ее, используя в качестве ветоши фланелевые штанишки, которые снял с оконного карниза в городе.

— Подумаешь, тоже мне холод! — возразил он. — Дома-то начинаешь топить только тогда, когда сопли замерзают, не успев показаться из носа.

— В самом деле, Реб? — удивился Брюстер.

— Святая правда. Ты знаешь, однажды ночью мой дядя Альфа так замерз, что пришлось положить его между двумя боровами, а ноги запихнуть в кадку с прокисшим суслом.

— Это для чего же?

— Для чего, для чего… Чтобы он согрелся и чтобы восстановить кровообращение! Когда его мозги начали оттаивать, было слышно, как они потрескивали.

Брюстер глубоко вздохнул и высморкался.

— Ты все разыгрываешь меня, тебе смешно, — печально произнес он. — Да нет, что ты… Просто поддержал разговор, вот и все, — успокоил его Рейбайрн, приподнимая рукой винтовку как бы для того, чтобы определить ее вес. — Хороша, чертовка, — продолжал он, обращаясь уже ко всем находившимся в казарме. — Она, конечно, не такая легкая, как «баллард», и не такая удобная, как отцовский «шарпс», но, я думаю, вполне сойдет.

— Это лучшая пехотная винтовка в мире, — авторитетно заявил Дэмон. — Если ты будешь хорошо заботиться о ней, она не подведет тебя.

— Я-то как раз собираюсь заботиться о ней хорошо. Беда только в том, что в ней чертовски много заковыристых частей.

— А это правда, сержант, что ты выбил все возможные на дистанции тысяча ярдов? — спросил Фергасон.

— Правда.

— А ты думал, я обманываю тебя? — спросил Девс, улыбаясь. — Я же говорил тебе, что лежал рядом с ним на стрельбище и все видел своими глазами. Надо, дружок, верить своим сержантам.