Егор Иванович вспомнил документы XYIII века, из которых следовало, что стекла были очень непростыми. Их, конечно, не тролли делали, как в сказке про Снежную королеву, но защита была. Судя по всему, она была явно связана с рунами. Голубым светом по периметру каждого стекла загадочной вязью мерцали рунескрипты… При этом они не были статичны — символы все время менялись местами, будто годами учили фигуры и перестроения. Даже старейшие сотрудники отдела лишь уважительно склоняли головы. Михаил Ефремович пробубнил однажды что-то о древнем мастерстве северных шаманов, о котором мало что известно на сегодняшний день. С другой стороны то, что две старые лисицы — Анфиса Витольдовна и Михаил Ефремович ни в жизнь не выложат хоть что-то мало-мальски интересное вот так запросто, за чайком да за здорово живешь, — он так же знал очень хорошо…
Стало быть, защиты не стало. Никакой. Вообще.
Мужчина, который зашел в оцепленное здание, пытался ответить на вопрос, который, казалось, доносился отовсюду:
— Зачем ты убил нашу маму?
— Не знаю, — был ответ.
Раздавался странный звук: то ли стон, то ли плач, то ли рык.
Лица людей, что оказались в ловушке в этом кабинете, исказились от боли.
Старцев пробирался к мужчине. Воздух стал как чуть замерзшая вода — вроде бы двигаться можно, но с трудом. Обжигает тело, сводит мышцы. Каждый шаг — боль.
Но Егор Иванович дошел. Встал перед мужчиной, загораживая собой.
— Ты кто? Что тебе нужно… — опять этот голос.
— Я слежу за порядком в этом городе, — смог проговорить Старцев. Получилось хрипло. — А вы его нарушаете.
— Плохо следишь. Этот… убил нашу маму. Мы ее только почувствовали: ее жар, ее слезы, ее тоску. А он ее убил. Мы почувствовали соль ее крови на мостовой — и очнулись. Но нас заточили слишком хорошо — и мы не могли ей помочь. Оставалось набраться сил — и отомстить. Так что уйди человек — этот убийца — наш.
— Не могу, — тихо проговорил Старцев. — Вы не имеете права его убивать.
— Мы, по-вашему, вообще не имеем права ни на что — даже на смерть, — возразил ему голос. — Только потому, что вы желаете пялиться на тех, кто погиб давно и морщиться от любопытства и отвращения.
— Чего же вы хотите?
— Маму. Покоя.
— Не сидеть за стеклом, — раздался другой голосок, более тонкий.
— И не видеть людей… — третий.
— И уничтожить того, кто убил нашу маму, — подытожил тот голос, который изначально слышал Старцев.
— Чего вы хотите? — спросил у голоса начальник Управления.
— Мы хотим уйти.
— Наш отдел вам поможет. Но вы должны отпустить людей. И отказаться от уничтожения этого человека. И отдайте последнюю похищенную женщину.
— Зачем нам все это, человек? Мы возьмем все, что нам нужно. И уйдем туда, куда хотим. Теперь это не зависит ни от тебя, ни от твоего Особого отдела.
— Я бы так не сказал, — мягко проговорил Михаил Ефремович, о котором все забыли. — Сил на то, чтобы заточить вас обратно за стекло, у меня хватит.
— Ты тот, кого в городе называют «палач», — сказал, словно выплюнул голос.
— Именно, — кивнул сотрудник отдела.
А Старцев подумал: «Надо же, мрачная слава пробилась даже сквозь зачарованные стекла».
— Разные существа приходят в Кабинет натуралий. Очень и очень разные. И это не только люди. Кто из любопытства, кто из желания пощекотать нервы. Кто из желания подпитаться нашей беспомощной яростью и людским отвращением. А кто-то и поговорить на разные темы, порой очень интересные, — насмешливо отозвался голос, словно подслушав мысли Егора Ивановича. — И некоторые упоминали о том, кто стал следить за порядком в городе и казнить тех, кого нельзя оставлять в живых. Тебя радует твоя служба, палач?
— Это моя мука, мой долг, мое наказание, — прошептал Михаил Ефремович. — Это моя работа, и я сделаю ее хорошо.
— Так сделай. Уничтожь убийцу — и мы выпустим остальных.
— Вы хотя бы уверены в том, что он убил Таю?
— Уверены? Смотри сам!
Глава 19
Такое ощущение было, что женщина просто танцевала. В призрачном свете белой ночи, на границе серого языка набережной и стальной воды Невы…
Тая стояла, и внимательно разглядывала призраков, обступивших ее плотным кольцом. Каждый призрак тянулся к ее татуировке, пытаясь дотронуться до плеча, может быть сдернуть накинутый на плечи шарф…Девушка пыталась отстраниться от этих попыток. В голове проносились мысли:
— Наверное со стороны кажется, что я танцую…Кто эти призраки? На них белые простыни, запястья и предплечья в браслетах из ракушек, — таких же, как у мамы на столе…Кто эти люди? Они ее родственники? Друзья? Враги? Не важно… Она попросит их дать ей детей… Пожалуйста, — я хочу иметь детей!!!
Желание было таким сильным, что все остальное не имело никакого значения… Из толпы выделился крупный мужчина, — он не был похож не ее отца, но он был африканец. Он очень зло смотрел на нее, он хотел ее крови…
— Возьми! Возьми все, что хочешь, только дай мне то, о чем я прошу…
Мужчина взмахнул рукой — ей показалось, что в руке у призрака нож…
Старцев смотрел на нее глазами убийцы. Чувствовал его жажду — жажду погрузить в это прекрасное тело нож. Почувствовать, как женщина содрогнется в судорогах муки… Как обмякнет после дикой агонии тело, как уйдет блеск из глаз…
Он уже один раз чувствовал это…
Неукротимую жажду, повинуясь которой он шел за женщиной. Ночь была другой — черной, беспросветной. Женщина была другой — не такой яркой. Она не танцевала, не колдовала. Она просто и скучно шла домой. Темной промозглой осенней ночью, когда тоска настолько брала за горло, что хотелось смерти…
Он шел за женщиной — и тьма укрывала его.
У него был нож — когда-то его покойный дед работал на военном заводе и заказал местным умельцам несколько охотничьих ножей — хорошей стали, с длинным хищным лезвием и кровотоком.
«Зачем?» — недоумевали тогда родственники. Охотников у них в семье отродясь не было.
Зато он теперь знал — зачем… Чтобы тьма не забрала его…
Он чуть прибавил шагу — место как раз было безлюдное. Обогнал женщину — и резко развернулся к ней лицом. Она не успела даже закричать, — тьма поглотила ее, выпив весь свет, что в ней был.
В ту ночь он наконец-то спал спокойно.
Потом через неделю была еще одна женщина. Только на этот раз он уехал на электричке подальше от города.
И снова тьма отступила, ласковой кошкой спрятавшись в осенней непогоде.
А потом его вызывали на допрос.
Он пошел с мамой. Как она ругалась в полиции. И грозилась. Кричала, что это беспредел, что у нее нормальный мальчик — даже на учете не стоит. И если они ищут какого-то безумца, то вот пускай и ищут получше. А их, уважаемую семью чиновника Администрации, оставят в покое.
Потом его быстренько отправили в Петербург — с глаз подальше. И в этот момент он понял, что мама знала… Она всегда все про него знала…
Он решил больше ее не огорчать. Тем более что тьма, напившись, оставила его в покое.
Но его понесла в белую ночь какая-то сила, и он увидел ее… Танцующую в ночи женщину… Эту женщину надо было отдать тьме. Женщина была слишком прекрасна…
— И ты скажешь мне, что он не виновен? — раздались вокруг Старцева разгневанные, шипящие голоса. — Ну, скажи нам это…
— Он виновен, — печально проговорил начальник Особого отдела охраны музеев. — Но вы не имеете права его судить.
— А кто?
Вопль ослепляющей ярости снес людей, запертых в музее. На ногах удержались только Михаил Ефремович. И сам Старцев.
— Кто? — скрежетали, шипели, ярились голоса. — Почему нас приговорили — и не дали даже покоя, который положен всем, кто умер… Кто тогда судил и приговорил нассссс?! А кто судил и приговорил маму? Она просто хотела ребенка… Хотела так истово, что пробудила даже насссс!
— Эти люди, — закричал Старцев, — тоже просто хотят жить! И те женщины, которых вы похитили. Их дети, которыми вы рисковали — в чем виноваты они? Вы хотите уйти — мы вам поможем. Но не трогайте людей.