— Спасибо, — сказал Егор — и откланялся.

Пока он ехал, он перебрал множество вариантов, один другого хлеще, но действительность превзошла все его ожидания.

Громко хлопнув дверью, влетел в кафе. Увидел бледную до синевы Ирму, перевернутое инвалидное кресло Борьки. Его самого, лежащего на полу, на спине, широко раскинув руки. Фенек обнаружилась у парня на груди жалким комочком.

С невнятным возгласом Старцев кинулся к детям, рухнул на пол, стал тормошить.

«Только бы были живы! Только бы живы!!!» — билась в голове отчаянная мольба, обращенная ко всем и ко всему сразу.

Что-то забормотал Борька, сморщила недовольно носик Фенек.

— Живы, — облегченно выдохнул Старцев — и посмотрел на насмешливо хмыкнувшую Ирму. — Что?

Присмотрелся. Принюхался.

— Твою… дивизию! — с чувством выдохнул начальник Особого отдела охраны музеев, борясь с нестерпимым желанием попинать молодежь ногой под ребра. — Это что тут они вытворили?

Четко выраженное алкогольное амбре, исходившее от молодых людей. Ряд пустых бутылок на барной стойке. Рюмки и бокалы. Разбитые.

— Старцев, ты понимаешь, что произошло? — раздался зашкаливающий от злобы шепот ведьмы.

— Понимаю, что ничего. Все живы. Завтра поболеют, — он кивнул на парочку. — И будут даже здоровы. Потом будем наказывать. И воспитывать.

— Ты не понимаешь!?

Шипения в голосе было столько, что Егор подумал — ведьма, как впрочем, и все женщины — все-таки родственницы ядовитым змеям. Но вслух, понятное дело, эту мысль не озвучил.

— Нет, не понимаю, — осторожно проговорил он.

— Они выпили мой алкоголь. И разгромили мой бар!!!

— Отработают…

— Да тут столько всего, что вы всем отделом год должны отрабатывать!

— Ирма. Я понимаю — переволновалась. Но, похоже, ты преувеличиваешь.

— Я?! Я преувеличиваю?!!

Старцев посмотрел на нее. Ирма так и не поняла выражение его глаз…

— Давай-ка я этих начинающих алкоголиков перенесу куда-нибудь с пола, — вздохнул Старцев.

Непутевую молодежь уложили на диван в кабинете Ирмы — тащить их на второй этаж в квартиру Старцев отказался. Туда же Начальник Особого отдела отвез коляску.

И ушел. Не попрощавшись. Даже колокольчик не звякнул ему в след…

И почему у нее с Егором все получается… вот так вот? Зачем она опять пошла на сближение с этим…

Ведь знала, что так будет. Ведь клялась себе — никогда больше. Еще тогда, раз и навсегда дала себе обещание — никакого Старцева в ее жизни! Мужчин — много и исключительно для телесного удовольствия. Ни с кем не сближаться. Никем не болеть. Никогда.

Егор…Это не любовь. И даже не страсть. Это просто… какое-то болезненное наваждение. До потери себя…

Потерять себя…?!! Э нет, господа, увольте! Самодостаточные, самолюбивые и свободные ведьмы себя не теряют! Не допустимо!

Ирма вытерла слезы.

Слезы.

У нее…

Спустя мгновение она уже догоняла тающую в тумане белой ночи фигуру. Туман…Такой густой. Необычный. Слишком плотный. Молочно-белый. Колдовской туман.

— Старцев, подожди!

— Что еще? — вынырнул мужчина из марева, и оказалось, что он был совсем рядом.

— Ты куда?!

Егор посмотрел на ведьму насмешливо. Потер глаза ладонями. Только сейчас Ирма поняла, насколько он устал. Столько всего случилось в этот бесконечный день. Она его чуть не потеряла сегодня…

— Значит так. Пойдем, я тебя спать уложу! — приказала она.

— Ну да. У меня старейший музей города разгромлен, в твоем баре надо порядок наводить. К Шацу покойная жена является. А я ума не приложу, что со всем этим делать…

— Вот с утра и подумаешь!

— В городе творится какая-то чертовщина.

— Слушай, тут уже больше трехсот лет творится какая-то чертовщина. Та или иная. Разберешься.

Старцев нехотя кивнул — и вдруг зевнул. Широко. От души. С сладострастным завыванием…

— Для людей же опасности нет, — продолжала настаивать Ирма, которой почему-то было важно, чтобы Старцев никуда не ушел. Хотя бы сегодня.

— Вроде нет. Не думаю, что уродцы будут на кого-нибудь нападать.

Настроение у него, как ни странно, было отличным. Несмотря на то, что ведьма отвлекла его от расследования — а может, и благодаря этому. Или потому, что дикий страх, когда он увидел детей, лежащих на полу, сменился так остро нахлынувшим облегчением, что все обошлось. Потому, что можно было какое-то время не видеть раздавленного горем, похожего на восковую куклу Вениамина Шаца. А может быть потому, что Ирма была здесь. Рядом.

Конечно, у них все сложно, но когда эта женщина появлялась — исчезало ощущение бессмысленности бытия. На смену этому уже несколько лет мучившему душу чувству приходило что-то другое. И вот с этим чем-то другим он был готов жить дальше. Этому не было названия. Во всяком случае — пока.

— Старцев! Голодного вампира мне в полнолуние…Старцев, ты меня слышишь?!

— Прости, задумался…Что?

— Та женщина, что была в морге. Она…

— Ее убили. Какой-то безумец…

— Выплеск энергии после ее смерти разбудил уродцев в музее?

— Да. Они… хотели к маме…

— А женщин похищали?

— Энергию выкачивали. Там столько всего оказалось намешано: Они всегда хотели выбраться из банок. Найти маму. А теперь еще они хотят убить этого маньяка…

— А что делать тебе?

— Не знаю…В том-то все и дело. Запереть их обратно — слишком жестоко…

— А почему они не уйдут?

— Их что-то не пускает.

— Или кто-то…

— Мда, а отвечать за разгром в старейшем музее кому… Правильно — мне.

— Так подсунь что-нибудь в банки, — с полнейшим равнодушием к культурной ценности объектов предложила Ирма.

— Слушай… — Старцев даже остановился.

— Ой, только не надо меня стыдить…

И тут она поняла, что Старцев смотрит на нее с восхищением.

— Ирма, ты….Ты гений!

3 июля. 11:57. Васильевский остров. Квартира Шаца.

Окно в комнате медленно распахнулось, как будто кто-то невидимый делал это торжественно и осторожно. Густой белый туман стал заползать внутрь. Сначала очень осторожно, но потом все быстрее, и вот уже это и не туман вовсе, а красивая молодая женщина.

Тая. Его племянница. Последняя из рода. Убили. Так нелепо. Впрочем, как и все смерти до этого…

Лисатти был приемным сыном, спасенным подкидышем. Наверное, именно поэтому еще жив. Своих настоящих родных он не знал. Мальчик, которого принесла вода. Дед решил, что это знак. Наверное, он был прав. Сила в мальчике действительно была. И старый Дейо вырастил двоих — родного внука и приемного. Обучил почитать и слышать Духов.

Дейо никогда ничего не рассказывал. Это потом, после смерти Абу, старшего брата, во многом заменившего приемышу отца, после того, как неизвестно от чего умерла мама Ати, его племянника, — он стал по крупицам собирать информацию. Что-то из дневников деда, что-то от друзей семьи. Записи были обрывчаты, те, кто хоть что-то знал, — не разговорчивы. Было время, даже духи молчали. Молчали о страшном проклятии на весь род Абубакара. Проклятии бакора Газини Ину, мстящему за дочь…

Лисатти вырастил Ати вдали от магии, прививая ему передовые идеи современного цивилизованного мира. Он разговаривал с Духами тайком, сменил место проживания, одежду, привычки. Он не будил спящую в Ати силу, искрящуюся золотыми искорками из живых, пытливых глаз ребенка. Хотел обмануть злых Духов…Не вышло.

И вот теперь здесь, в России, такой далекой, холодной, непонятной и чужой, что должна была стать защитой, перед ним стоит призрак дочери Ати. Это значит, что последнюю из рода постигла та же участь, что и остальных. Вместо того чтобы отвергнуть саму мысль о магии, как он и планировал, эта безумная северная столица приняла и приумножила! Из искры разгорелось пламя. А иначе и быть не могло. В городе, который, как рождественский гусь яблоками нашпигован артефактами и волшебством! Иначе и быть не могло…