Метро встретило сквозняками, дующими со всех сторон сразу и гулом огромной массы людей (вернее, просто - массы: разноликой, разношерстной и бог знает "разно-" какой еще). Навязчивый и потому никем не слышимый голос из репродуктора настойчиво повторял об оставленных подозрительных предметах и просил соблюдать правила пользования метрополитеном. Поезда прибывали точно по графику и, заглотнув новую порцию пассажиропотока, тотчас неслись в Центр. Держась за поручень (впрочем, было так тесно, что можно было и не держаться) в Центр мчался и Витя. 

Всего каких-нибудь четыре станции: от проспекта Победы до Центральной, - но и этого пути Виталику хватило, чтоб вдоволь набраться тычков и ругани в свой адрес. И все это происходило с такой безучастностью и рутинностью, будто люди толкали друг друга больше из соблюдения должного поведения (мол, как же в такой тесноте да с утра пораньше и не пихнуть никого локтем в бок?!), нежели из необходимости занять место получше. С одной стороны над ним повис долговязый неопределенных лет, но с весьма определенным запахом алкоголя изо рта; с другой же стороны к нему прижало, хоть и не высокого роста, но весьма упитанную тетку, от которой несло таким сильнодействующим парфюмом, что уж лучше б от нее несло перегаром. Целое бесконечное отсутствующее множество снующих и копошащихся под землей, придавленных внутриутробным гулом и тяжестью неестественно яркого света. Виталик не вглядывался в их лица, но смотрел на свое отражение в окне вагона - грустное от чего-то и все же, наверное, приятное. 

Несмотря на достаточно прохладную, уже по- настоящему осеннюю погоду, ему было жарко. Как обычно, быстрым шагом (по-другому не умел), хоть и не торопился, он шел к своей alma mater. Прошло три года с тех пор, как Витя оставил учебу и многое, как он думал, уже изменилось и потому с каждым шагом, приближающим его к университету, волнение в нем возрастало. 

Здание университета располагалось на холме и Вите пришлось преодолеть еще много небольших лесенок и длинных лестничных маршей прежде, чем перед ним, запыхавшимся (и, все же, больше от волнения) оказались знакомые двери храма науки (правда, уже новые, пластиковые - недавно был ремонт). 

Он вошел и на миг ему показалось, что никуда он и не уходил. Все так же, как и было: кругом сновали студенты - кто по делу, а кто и без всякой надобности; кто-то, усевшись прямо на мраморном полу, что-то читал. Как обычно была толпа возле лифтов. Как и прежде, немного постояв в этой толпе, Витя свернул за угол, где была лестница и поднялся на семнадцатый этаж пешком. 

Был перерыв между занятиями, поэтому даже на лестнице было не протолкнуться - все куда-то спешили: кто - вверх, кто - вниз; отрывки чужих событий проносились ничего не значащими фразами сквозь него ("...я ему все практики сдала, а он, хрен старый, до лекций докопался!..") и уносились куда-то по своим делам вслед за своими хозяевами. 

На последнем, семнадцатом этаже было тихо. Коридор был пуст: уже начались занятия и только в конце его, под табличкой «Курить запрещено!», стоял взъерошенный парень и нервно курил, уставившись в разукрашенный разводами от хлорки пол. 

- Чего такой недовольный, Ромыч? 

В глазах парня на мгновенье зажглась искорка и тут же погасла. На рябом лице появилось нечто, похожее на улыбку. 

- А-а-а, Витек! З-з-здравия желаю! А я думал до генерала служить будешь! - студент протянул руку - длинные пальцы с неухоженными ногтями буквально вцепились в руку и оттого рукопожатие Виталику было неприятно. - Ну как? Много, что ль, орденов нахватал или так, все медальки? 

- А ты, я думаю, учебу уже заканчиваешь? Какой курс? Пятый? 

- Да, пытаюсь вот. До пятнадцатого "хвосты" не сдам - отчислить грозятся. Как обычно. 

- Как всегда, как всегда. Ну и не заморачивайся. Я сейчас в деканат сгоняю и посидим где-нибудь, расскажешь как тут все. 

- Да я не из-за этого заморачиваюсь. Так. Есть одна проблемка. - Ромыч снова закурил и уставился в мобильник. - С девчоночкой одной недавно на дачу съездил, - ухмыльнулся он, - теперь проблем с ней выше крыши. 

- Любовь? 

- Почти - блядство. Ты мне лучше номерочек свой дай: созвонимся, а там - встретимся, сходим, посидим как положено. А пока, извини, бежать надо. Оченно... 

Записав телефон, он впихнул недокуренную сигарету в банку из-под кофе и так уже доверху набитую окурками. 

- Так что давай, генерал, не теряйся, чтоб родина тебя не забыла! Ладно, пойду я... - многозначительно произнес Ромыч и, махнув на прощанье невероятно длинной рукой, долговязый студент спешно засеменил по коридору в сторону лифта. 

Дела у студента действительно не терпели отлагательств: необходимо было срочно, во что бы то ни стало, достать крупную сумму денег и именно для той самой "одной девчонки с дачи". Девочка эта ("Юленька - Юльчонок") оказалась не вполне совершеннолетней и, воспользовавшись, конечно, не вполне приличной ситуацией, но, впрочем, по ее мнению, достаточно выгодной, позвонила Роману и намекнула на свою поруганную в пьяном угаре несовершеннолетнюю честь и в то же время очень неблагополучное финансовое положение. 

"Заявление, Ромочка, - шипела в телефонную трубку малолетка, - уже есть и дело завели. Достанешь денежку - заберу заяву и тебе подарю на долгую память. - язвила девочка, предвкушая свое скорое финансовое благополучие. Она даже знала, на что потратит заработанные, pardonе, потом и кровью деньги, а именно: откроет на имя своей старшей сестры, не отличавшейся, как она считала, особым умом и работавшей простой "торгашкой" на рынке, небольшой магазинчик. И будет торговать. Пока, еще не закончившая школу девочка, не знала чем, но уже знала наперед, что дело у нее пойдет и в самом скором времени она станет настоящей бизнес-вумен. 

Вот и сейчас Рома крутился на своей тойоте (подарок от мамы "дорогому Ромулечке") в поисках денег. У родителей, достаточно обеспеченных, если не сказать богатых, такую сумму ("аж триста штук, вот с-сука!") он спрашивать не хотел: просто боялся. Ведь обязательно начнутся расспросы: куда? зачем? И ведь обязательно узнают правду, как ни выкручивайся и что ни придумывай. 

Вырвавшись, наконец, из бесконечных пробок и проклиная все на свете, он завернул в небольшой переулок и остановился возле вывески: "СПОРТИВНЫЙ МИР. Букмекерская контора". Войдя, он поздоровался со знакомым охранником и, пройдя через весь зал, в котором немногочисленная публика потягивала пиво и глазела в телевизоры, передававшие футбольный матч (Глазго- Шахтер 3:3), спустился по лестнице вниз, где его встретил еще один охранник, полудремавший возле закрытых дверей. 

- Здорова, Игорек! - заулыбался Рома и протянул руку, - я к Алмазу. 

Охранник, с нескрываемым раздражением посмотрев на протянутую руку, что-то буркнул себе под нос и открыл дверь. 

И оказался Рома еще в одном зале. Но здесь уже не были слышны возбужденные голоса болельщиков и восторженные возгласы комментаторов: клиенты, заливаясь чем погорячей, с азартом били по клавишам "одноруких бандитов", отчаянно пытаясь поймать за хвост удачу. Завистливо глядя на увлеченных игроков, Рома прошел мимо игровых аппаратов и остановился перед дверью в самом конце зала. Собравшись с духом, он постучался и, секунду постояв, вошел. 

- Алмаз, можно? 

В небольшой комнате, точнее - каморке, за столом, на котором не было абсолютно ничего, кроме чашки чая на блюдце, сидел человек неопределенных лет и такой же неопределенной, ни чем не примечательной наружности (разве что смуглое лицо и разрез глаз выдавали в нем выходца из Средней Азии) и пил чай, прихлебывая из дымящейся чашки и крепко над чем-то задумавшись. 

- Давай, заходи, раз пришел. - произнес человек, не выходя из своего задумчивого состояния и даже не взглянув на долговязого студента. 

Роман закрыл за собой дверь, но так и остался возле нее. Не решаясь пройти и не зная с чего начать, он молча уставился на чашку в руках Алмаза (так его все и называли) - хозяина "букмекерской конторы".