«Да, порадуем» – подумал поручик, вспомним свое изумление при виде количества снарядов, доставленных на батарею перед наступлением. Четыре тысячи гранат – стреляй, не хочу, пока стволы не выйдут из строя! И приказ – снарядов не жалеть, кончатся – подвезем еще. «Снарядный голод», кошмар пятнадцатого года, остался в прошлом – батарея Демина могла непрерывно вести огонь в течение суток (если, конечно, не отвлекаться на еду и сон).

Когда Демин подошел к костру, солдаты было встали, но он остановил их движением руки:

– Сидите, братцы. Отдыхайте, день завтра обещает быть трудным.

Не желая мешать, поручик отошел в сторону и присел на траву, глядя на багровый закат и покусывая сорванную травинку. «Кровь на небесах, – подумал он, – та, что прольется завтра». Стояла умиротворенная тишина, и до слуха Демина доносились обрывки негромкой беседы солдат, сидящих у костра.

– Третьего дня, сказывали, сам Брусилов приезжал. Лазал на передовую вместе со своими штабными, выглядывал в бинокль австрийские окопы. Сухощавый такой, жилистый, шустрый, в себе уверенный. «Побьем, говорит, супостата, непременно побьем!».

– А что? Очень даже возможно. Силищуто какую собрали… И главное дело – бомб у нас теперь в избытке, есть чем дорогу мостить пехтуре.

«Если мы не подавим австрийские пулеметы и не порвем проволочные заграждения, – размышлял поручик, – пехота наша не пройдет: поляжет вся, как есть поляжет. Значит, мы должны так перепахать вражеские окопы, чтобы оттуда некому было стрелять. Тогда стрелки дорвутся до рукопашной и повыковыривают недобитых австрияков штыками – только так. А голой грудью на пулеметы идти бессмысленно – наши молодецкие атаки четырнадцатого года оборачивались кучами трупов при почти полном отсутствии результата. Теперьто мы ученые – после того, как кровью умылись. Да и не одни мы получили этот урок – и немцы, и наши просвещенные союзники поначалу тоже немало своих положили, когда дуриком перли в атаку в полный рост. Страшная это была наука…».

Он вынул папиросу, хотел закурить, но передумал. Посмотрел еще раз на догоравший закат, поднялся и пошел в свой блиндаж: перед завтрашним днем просто необходимо было хорошо выспаться.

* * *

Что бы не говорили, а нельзя не признать, что подготовка к этой операции была образцовая, для чего потребовалось проявление полного напряжения сил начальников всех степеней. Все было продумано и все своевременно сделано.

Брусилов А. А. «Мои воспоминания»

Юго Западный фронт, 22 мая 1916 года

Генералу Брусилову не спалось: давало о себе знать нервное напряжение, в котором он находился последний месяц. «Все ли сделано? – в который раз спрашивал он себя, и сам же отвечал на этот вопрос: – Да, сделано все».

Прорвать мощную оборону противника, глубоко зарывшегося в землю и опутавшего все подступы к своим окопам густой паутиной колючей проволоки, очень трудно. Брусилов отдавал себе в этом отчет и поэтому требовал от подчиненных максимальной продуманности планов – любую упущенную мелочь придется оплачивать русской кровью, и еще неизвестно, не зря ли будет литься эта кровь. Весь район расположения австрийских войск был изучен с помощью разведки, причем не только наземной, но и воздушной. Аэропланы кружились над головами солдат, и те рассматривали причудливые летающие сооружения, которые были еще в диковинку. Сделанные с аэропланов фотографии неприятельских позиций были увеличены и развернуты в планы, удивлявшие русских офицеров своим непривычным видом. В рощах и лесах затаились батареи тяжелой артиллерии прорыва – огненный молот, предназначенный сокрушить австрийскую оборону. И шло по ночам окопное рытье: саперы трудолюбивыми кротами вгрызались в землю, подтягивая линии русских траншей к вражеским на двеститриста шагов и уменьшая «зону смерти», которую предстояло преодолеть атакующим.

И все время, пока шла эта кропотливая работа, сам Брусилов, его начштаба генерал Клембовский и штабные офицеры почти постоянно находились на позициях, проверяя и перепроверяя, – командующий фронтом теребил всех, от командиров полков и дивизий до командующих армиями.

Даже со всеми пополнениями ЮгоЗападный фронт не имел и полуторного общего превосходства над австровенгерскими войсками эрцгерцога Фридриха, а по тяжелой артиллерии уступал противнику втрое. Для достижения успеха требовался нестандартный ход, и Брусилов его нашел.

Отказавшись от принятого в то время способа прорыва на узком участке фронта при сосредоточении на выбранном направлении превосходящих сил, главком ЮгоЗападного фронта выдвинул идею прорыва позиций противника нанесением одновременных ударов на нескольких участках при максимально возможной концентрации сил на одномдвух главных, заранее выбранных направлениях. Такая форма прорыва лишала противника возможности определить место нанесения главного удара и не давала ему маневрировать резервами. А наступающая сторона – естественно, при условии соблюдения скрытности, – получала возможность полностью применить принцип внезапности и сковать силы неприятеля на всем фронте и на все время операции.

Командующие армиями ЮгоЗападного фронта не сразу приняли брусиловский план: новое всегда пробивается с трудом. Первоначально его одобрили только генералы Сахаров и Крылов, командовавшие 11й и 9й армиями, затем командарм7 Щербачев. Дольше всех упирался Каледин: его 8й армии предстояло действовать на острие главного удара. И всетаки Брусилов сумел убедить и Каледина – убедить, а не заставить: по мнению Брусилова, успех невозможен при неверии в него главных исполнителей.

«Два часа ночи» – подумал командующий ЮгоЗападным фронтом, взглянув на часы, и потребовал горячего чаю: ложиться спать уже не имело смысла.

* * *

Выспаться поручику Демину не удалось: в три часа ночи русская тяжелая артиллерия начала взламывать вражескую оборону. Гаубицы, похожие на зверей, вытянувших длинные клепаные хвосты, выдыхали горячие плевки снарядов. Пехота сидела в окопах и ждала, пока огненный вал расчистит ей дорогу.

Позиции австрийцев затянуло черным дымом и закрыло сплошной стеной разрывов. Фонтаны вывороченной земли не успевали опадать, как вставали новые; земля гудела, как исполинский барабан, терзаемый сумасшедшим барабанщиком. От грохота орудий солдаты не слышали друг друга – объяснялись жестами. «Вот оно, – думал Демин, глядя в бинокль на бурую стену дыма и пыли, колыхавшуюся над вражескими окопами, – вот оно! Не иссякла еще русская сила – ломим!».

Артиллерийская подготовка продолжалась почти сутки, а на некоторых участках и сорок восемь часов, и только потом пехота пошла в атаку. Стрелки шли волна за волной через разметанные «поросятами» проволочные заграждения и засыпанные окопы, изрытые трехметровыми воронками, почти не встречая сопротивления. Молот «бога войны» оглушил австрийцев, и огневой вал сдвинулся в глубь вражеской обороны, сопровождая наступающие цепи.

Прорыв был осуществлен в тринадцати местах, в том числе и в ключевых точках, где было достигнуто двухтрехкратное превосходство. За первые три дня войска ЮгоЗападного фронта продвинулись в глубину на двадцать пятьтридцать километров. Части Восьмой армии 25 мая взяли Луцк и наступали на Ковель, Одиннадцатая армия продвигалась на Злочев, Седьмая – на Станислав, Девятая – на Коломыю.

Австрийский фронт трещал и рушился. Победители считали богатые трофеи, а в тыл русских войск потянулись многотысячные колонны пленных. Это был настоящий триумф русского оружия, изумивший Запад, где после «восточной катастрофы» пятнадцатого года полагали, что Россию можно уже не принимать всерьез.

Наступление на Ковель преследовало стратегическую цель кампании: объединить усилия ЮгоЗападного и Западного фронтов, разгромить значительные силы противника и выбить из войны АвстроВенгрию. Но этим надеждам не суждено было сбыться: генерал Эверт, ссылаясь на дождливую погоду и незаконченность сосредоточения, отсрочил начало наступления армий своего Западного фронта и получил при этом одобрение Ставки. Этот промах русского главнокомандования использовали немцы: обеспокоенные судьбой своего основного союзника, они перебросили на Восточный фронт несколько дивизий и заткнули ими «ковельскую дыру».