Любовь эта была отчаянной, разбавленной привкусом смертного безумия. На глазах у женщин тысячи и тысячи молодых русских парней, не ставших мужьями и отцами, ложились в братские могилы, и плескался в женском подсознании темный ужас грядущей одинокой старости, не согретой детьми и внуками. И они кидались в любовь, как в омут, с головой, не думая о том, удастся им выплыть или нет. И мужчины, каждый день стоявшие на зыбкой грани, отделявшей живых от мертвых, тоже спешили любить, зная, что уже завтра может не быть ничего.

Зачастую (как и в мирной жизни) фронтовые романы были краткими и ни к чему не обязывающими, но иногда распускались на фронте дивные цветы настоящей любви, которой подоброму завидовали. И становилась такая любовь главной для обоих ее участников.

Походнополевые жены были таким же неотъемлемым атрибутом Великой Войны, как танковые атаки или массированные авианалеты. Фронтовая жена маршала Жукова стала и его «мирной» женой, оттеснив прежнюю супругу полководца, а «подвиги» Рокоссовского, одинаково прославленного и на поле брани, и в делах амурных, вызывали острую мужскую зависть его менее удачливых «боевых соратников». Дошло до того, что на красавцамаршала пожаловались Сталину – мол, распутничает на фронте товарищ Рокоссовский, знаменитых актрис соблазняет товарищ Рокоссовский, что будем делать с товарищем Рокоссовским? – на что вождь ответил: «Завидовать будем товарищу Рокоссовскому».

Любви все возрасты покорны – генералы обзаводились молоденькими фронтовыми женами, не уступая молодым лейтенантам и капитанам. В сорок втором Катуков разругался изза своей фронтовой жены – журналистки Екатерины Красавцевой, ставшей у Катукова секретареммашинисткой и дошедшей с ним до Берлина, – со своим сыном от первого брака, лейтенантомлетчиком: сын не смог простить отцу измены памяти матери. Но Катуков был вдовцом, а у большинства генералов в тылу были семьи, что нисколько не мешало им иметь походнополевых жен. И только Кривошеин – единственный из всех генералов – жил на фронте со своей законной женой, приехавшей к мужу и прошедшей рядом с ним всю войну.

Не избежал стрел «Амура в гимнастерке» и грозный генерал Дремов. Он настолько увлекся девушкойсанинструктором саперного батальона, что готов был ради нее бросить семью. Знающие люди втихаря посмеивались над пылкой генеральской любовью: шустрая девица периодически навещала «эрэсовский» дивизион, чтобы встретиться с фельдшером, с которым она основательно хороводилась до того, как на нее упал благосклонный взгляд «его превосходительства», предавалась с ним любовным утехам, а затем возвращалась на сытные генеральские хлеба. «Фронтовому мужу» эти свои отлучки она объясняла просто: хочу, мол, повидать своих подруг из саперного батальона, и Дремов, как ни странно, верил ей.

Капитан Павел Дементьев, заменив погибшего Сидоровича в должности начальника штаба 405го дивизиона «РС», получил «в наследство» и полевую жену Георгия, медсестру Тамару Василенок. Любовь «по штатному расписанию» не слишком воодушевила Павла, и его отношения с Тамарой быстро сошли на нет. Но та не расстроилась и сменила Дементьева на комиссара саперного батальона: мужчин на фронте была куда больше, чем женщин. И женщины знали себе цену и не стеснялись отстаивать свое право выбора: на фронте все ходили с оружием, и запомнился Павлу Дементьеву случай с одной отчаянной девчонкойрадисткой из штаба бригады, едва не всадившей пулю в живот не понравившемуся ухажеру, упорно не понимавшему отказа, облеченного в вежливую форму.

Медсанбатовское начальство принимало меры по охране своего персонала, дабы он, персонал, не слишком отвлекался от исполнения своих прямых служебных обязанностей. Эта предосторожность была совсем нелишней: лихие «гусары» иногда прорывались к своим возлюбленным с оружием в руках. До танковых прорывов в расположение медсанбата дело, правда, не доходило, но «виллисы» и вездеходы применялись частенько. И сам Дементьев использовал автотранспорт, когда по вечерам «выкрадывал» из медсанбата для своего другакомдива его пассию, медсестру Аню. Замаскировав «добычу» брезентом, Павел привозил ее в дивизион, а утром увозил обратно.

Юра Гиленков принадлежал к ценителям прекрасного пола, однако придерживался строгого правила: во вверенном ему дивизионе женщин быть не должно. Этим он походил на знаменитого генерала Василия Ивановича Чуйкова, героя обороны Сталинграда, храбреца, мордобойца и матерщинника. Тезка легендарного Чапаева слыл любвеобильным мужчиной, несколько раз был женат, но женщин в армии не терпел, и в его штабе их не было. А когда командарм ехал с проверкой в дивизию или в корпус, там тут же объявлялась тревога похлеще любой воздушной: к штабам подгонялись крытые машины, в них в спешном порядке грузили связистоктелефонисток и увозили куда подальше, чтобы дамы не попались на глаза «женоненавистнику». А Чуйков, пройдя по штабу и не обнаружив там ни одной особы женского пола, говорил одобрительно: «Вот это настоящий штаб – ни одной бабы! Порядок в танковых войсках, и не только в танковых!». Вот и Гиленков считал точно так же.

Както раз в дивизион из корпуса прибыло пополнение, среди которого оказалась симпатичная девушкарадистка. Пока Дементьев знакомился с новобранцами и распределял их кого куда, подошел Гиленков. Пройдя перед строем и обнаружив в нем пышногрудое юное диво, комдив отозвал Павла в сторонку.

– Что это за краля? – сурово спросил он.

– Радистка.

– В нашем дивизионе, капитан Дементьев, никогда не было баб, и быть не должно и впредь. Жили мы спокойно, а изза нее у нас наверняка будет куча неприятностей. Ты глянь, как смотрят на нее наши орлы – что твои коты на сметану! Баба на корабле – к несчастью, и у нас то же самое. Ты меня понял?

Красавицурадистку отправили обратно в корпус, невзирая на то, что она просила оставить ее в дивизионе, и повод для локальной Троянской войны внтридивизионного масштаба был ликвидирован.

* * *

Настоящая любовь настигла Юрия Гиленкова осенью сорок четвертого года, и Павел Дементьев был свидетелем зарождения этой фронтовой любви.

Будучи на отдыхе, друзья отправились в гости к Володе Бочковскому, командиру танкового батальона. Комбат принял «эрэсников» хлебосольно, а для украшения мужской компании пригласил своего офицера связи, капитана Александру Самусенко.

Двадцатипятилетняя украинка была явлением уникальным: единственной женщинойтанкистом во всей Красной Армии. О ней много писали и говорили, и Саша того стоила. В свое время, как это было модно в конце тридцатых годов, она написала письмо Калинину с просьбой помочь ей поступить в танковое училище. Извивы судьбы бывают причудливы: просьба девушки была удовлетворена.

Юра представил Дементьева как своего лучшего друга, и пока комбат с комдивом баловались трофейным винишком, Павел с Сашей, как великие трезвенники, посидев какоето время за столом, пошли погулять по расположению батальона. Саша среди всего прочего увлеченно рассказывала Дементьеву о новых танках, а он смотрел на нее и думал, как дико смотрятся мягкие черты ее лица на фоне железных машин смерти, опершихся на широкие лапы гусениц и уставивших в небо длинные орудийные стволы.

По дороге домой Гиленков дотошно расспрашивал Дементьева о Саше и о том, какое она произвела на него впечатление. И Дементьев понял, что друг Юра серьезно «запал» на чернобровую танкистку, и что ему важно знать мнение друга Павла об этой девушке. Как развивались дальнейшие события, Дементьев в точности не знал, однако вскоре его вылазки в медсанбат за Аней прекратились – Гиленков напрочь забыл прежнюю подругу, с головой уйдя в роман с Сашей Самусенко. Роман этот был красивым и ярким, но не слишком долгим, и кончился он, как и большинство красивых романов, трагически.

…Саша погибла в марте сорок пятого года, когда Павел Дементьев уже командовал дивизионом «катюш» в другой армии и даже в составе другого фронта. Он узнал о ее гибели уже после окончания войны, случайно встретив в Берлине комиссара Прошкина.