– А надо ли ему жить долгую жизнь? – задумчиво сказал ведун. – Ведь жизнь его будет полна горьких разочарований и потерь. Ожидания победителей не оправдаются – на Руси ничего не изменится к лучшему. Он похоронит всех своих боевых друзей, и он увидит, как рассыплются трухой идеалы, в которые искренне верили и он, и его друзья. Он увидит, как боевые мечи, сокрушившие ЗверяДракона, будут опущены в кислоту жадности и лжи и подернутся золотой ржавчиной. Он увидит, как его народ изверится в светлом будущем и устанет жить в состоянии вечного подвига – так жить не могут даже русичи. И он увидит, как гордое слово «воин» потускнеет перед жирным словом «торговец», а о Великой Войне поганые языки будут рассказывать небылицы всему миру. Он выполнил свой долг воина: спас свою страну и свой народ, так за что его мучить разочарованием? Ты сохранила его семя, и род его не прервется – не милосерднее ли будет подарить ему короткую жизнь и легкую смерть?

– Я хочу, чтобы этот воин прожил долгую жизнь, – упрямо повторила Анна, – он ее заслужил. А насчет разочарований – он сильный, он выдержит. И он, может быть, расскажет своим и чужим внукам правду о Великой Войне – ктото ведь должен это сделать?

– Хорошо, – согласился старый колдун, – будь потвоему. Идем, нам пора.

Они говорили так, словно Павла тут и не было, и Дементьев почувствовал злость – этот старик, будь он трижды ведун, не смеет уводить Анюту, его невенчанную жену, не дав отцу даже толком взглянуть на свою дочь!

– Сстой! – через силу выдавил из себя майор, нашаривая непослушными пальцами кобуру пистолета. – Ззастрелю! Не ттронь ее, стар… ик!

Он сделал еще несколько шагов к деревьям, под которыми стояли ведуны (или это были только их призраки?), но не дошел до опушки.

Фигуры Анны и старого ведуна дрогнули и начали таять легкой дымкой, растворяясь в яркой зелени листвы. Павел Дементьев протянул руки к исчезающим силуэтам, ставшим уже слабо различимыми тенями, но тут земля бросилась ему в лицо, ноги подкосились, и он упал в траву, пахнущую весной и жизнью.

Сознание погасло.

* * *

Проснувшись утром, Павел далеко не сразу сообразил, где находится. Наконец, когда из колышущегося вокруг тумана сформировались знакомые стены, ковры и развешенное на них оружие, он догадался, что лежит в своем доме на колесах.

Голова раскалывалась от боли, во рту скопилась горькая слюна с привкусом желчи, и Дементьеву страстно хотелось или немедленно застрелиться, или вести в дальнейшем только трезвый образ жизни. После довольно продолжительного обдумывания он пришел к выводу, что второй вариант несколько более заманчив, и попытался встать, но попытка не удалась: его мутило.

На слабый зов страдальца тут же явился его бдительный ординарец, окинул майора опытным оком, исчез, но вскоре вернулся и принес полстакана водки. Павел возражал – его тошнило от одного запаха спиртного, – однако ординарец настоял, ссылаясь на народную мудрость, проверенную веками и поколениями и гласившую: «Поможет».

Помогло. Дементьев, пошатываясь, встал, попил чаю, и ему полегчало. Восстановив координацию движений и вновь обретя способность мыслить, Павел потребовал от своих «телохранителей» подробностей своего вчерашнего безобразия, поскольку сам почти ничего не помнил: в памяти образовался зияющий провал.

Солдаты рассказали ему все по порядку – мол, вы встали изза стола и пошли к лесу. Не доходя опушки, остановились и вроде бы с кемто разговаривали; потом начали хвататься за кобуру, а затем, вытянув вперед руки и выписывая ногами, извините, кренделя, бросились в чащу, но тут же рухнули наземь и захрапели.

– А мы вас подняли и доставили сюда, в ваши апартаменты, – закончил свой рассказ ординарец.

Павел слушал, и в памяти его всплывали какието смутные воспоминания: да, он с кемто разговаривал, под деревьями и в самом деле ктото стоял, и встреча с этим «кемто» была очень важной для майора Павла Дементьева. Он силился припомнить, кто же всетаки это был, и почему это так важно, но воспоминания не поддавались – они ускользали, как меж пальцев вода.

И как сквозь вату, он услышал далекий, еле различимый голос ведуна:

– Ты будешь помнить только то, что тебе можно помнить. Остальное – забудь…

Война кончилась.

Эпилог. Год 1990й

Автобус был не то чтобы переполнен, но народу хватало. И в последнее время – с началом перестройки со всеми ее прелестями вроде гласности и экономических неурядиц – разговоры в транспорте сменили окраску, приобретая порой характер чуть ли не стихийного митинга. Глядя в окно на огни домов, Павел Михайлович думал о своем и не заметил, когда в автобусе появилась шумная молодежная компания. Нет, парни и девчонки вовсе не вели себя развязно и нагло, а если они и были чуток под хмельком, то именно чуток – для веселья, что называется. Однако говорили ребята громко, и он невольно прислушивался к их разговору. Перипетии студенческой жизни и подробности многочисленных любовных треугольников Павла Михайловича не очень интересовали, – разговор стал частью звукового фона, подобно ворчанью автобусного двигателя, – но тут тема дискуссии неожиданно изменилась: новое поколение волновали не только вечные молодежные проблемы.

– Наш военнопромышленный комплекс… Да ты хоть представляешь, сколько денег пожирает этот монстр? И кому это все надо? Нам и нашим братьямнеграм в развивающихся по социалистическому пути странах? Нам – не надо! Да если бы мы не тратили столько на ракеты и самолеты, мы давно бы… – увлеченно доказывал какойто парень.

– …жили бы не хуже, чем в Америке, – встрял уверенный девичий голос, – это точно!

– А если война? – возразил пацифисту ломающийся басок. – Ты чем, оглоблей отбиваться будешь, да?

– Да какая война! Кому мы нужны – Америке? Германии? Они вон, помощь нам гуманитарную шлют. Война… Прям, у американских морских пехотинцев другой мечты нет, кроме как пройтись парадом по Невскому проспекту! Весь мир застращали своим железом, а сами сидим с голой задницей на морозе. Ты что, сильно служить рвешься? Только не надо ляля про патриотизм и гражданский долг! Мне эта армия – как чайке вытяжной парашют!

– Так чего ж вы тогда с Ленкой мышей не ловите? Склепали бы детеныша на скоротушечку, и все дела – вот тебе и отсрочка! А то уже скоро год, как зря простынки мнете… – взрыв молодого хохота подтвердил позитивное отношение всей честной компании к высказанному парочке (вероятно, молодоженов) предложению.

– Слушайте, а если бы немцы победили? Ну, тогда, в войне? Повесили бы Сталина и построили у нас нормальный капитализм «с человеческим лицом», как наш «минеральный секретарь» говорит. И жили бы мы, как весь мир живет – без бредней о светлом будущем и прочих заморочек…

Сердце кольнуло. Павел Михайлович хотел встать и сказать этим глупым детям – пусть даже считающим себя очень умными и эрудированными – все, что он об этом думает, но передумал. Кому и что он докажет? А выглядеть нелепым и смешным ему совсем не хотелось…

На следующей остановке веселая компания вышла. Провожая взглядом обнявшиеся парочки, Павел Михайлович подумал: «А сколько таких парнишек «выбитого поколения» двадцатых, в котором выжил один из десяти, – из тех, что остались лежать по обочинам моей долгой дороги от Ленинграда до Берлина, – и девчонкуто толком по сеновалу повалять не успели… Ребятаребята, неужели вы и в самом деле думаете, что немцы пришли к нам тогда только лишь для того, чтобы угостить нас своим баварским пивом? Или что наши нынешние новоявленные «друзья» – победители в «холодной войне» – питают к нам исключительно теплые дружеские чувства? Эх, ребята…»

…Вернувшись домой, он долго смотрел на висевшую на стенном ковре старую шашку с медным темляком, спасшую ему жизнь в мае сорок пятого. И на миг ему вдруг почудилось, что исчезли потертые ножны, а вместо потускневшего узкого лезвия шашки полыхнул ослепительным голубым огнем широкий клинок колдовского Меча из древнего предания.