— Не знаю… Какая-то благотворительная организация?

Он улыбнулся.

— Доброта, девочка, это когда даже собственная дочь не подозревает о твоих добрых делах.

Я не знала, что сказать, но очередной раз почувствовала себя особенной только потому, что была дочерью своей мамы.

— Простите, я не знала. Как только буду в отеле, сразу отдам распоряжение службе доставки и на кухне, чтобы вам снова приносили еду…

— Не надо. Я просто хотел объяснить, почему не принял подарок этой милок леди Джонсон. А теперь не забивай свою хорошенькую голову всей этой ерундой и иди любуйся картинами.

— Спасибо, — сказала я и благодарно коснулась его плеча.

Я направилась к группе людей, стоявших у одной из картин, и сразу увидала, что это та самая картина, которую Матиас писал, когда был здесь.

Внимательно присмотревшись к ней, я поняла, что он вернулся сюда не из-за меня. Он ведь говорил, что устроит выставку гам, где напишет свою лучшую картину. А эта, без сомнения. была лучшей. Море на ней стало спс более бурным, а в правом углу парила одинокая чайка. Неужели пгицы не устают летать в одиночку?

И вдруг я увидела Матиаса. Он стоял спиной ко мне, окруженный людьми. Рядом с ним был мужчина с прайс-листом в руке. Я подоила поближе и услышала, что он говорит.

— Нам с женой очень понравилась эта картина, особенно жене, может, вы немного сбавите иену?

— Это моя любимая картина, — ответил Матиас. — И я бы с удовольствием…

Он вдруг заметил, что рядом стою я. Матиас молча уставится на меня, даже не поздоровавшись. Просто завороженно смотрел, словно увидел чудо из чудес.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он пришел в себя и повернулся к покупателю.

— Я бы с удовольствием, но не могу продать незаконченную картину.

— Тогда зачем вы включили ее в прайс-лист?

— Извините, сэр, но я понял это только что. — Он кивнул на море. — Я писал море в это время дня и с этой же точки… Вам не кажется, что оно светлее? Как я упустил это?

Разговаривая с мужчиной, Матиас все поглядывал на меня, что, похоже, раздражало покупателя. Он проворчал что-то на ухо жене, взял се под руку и повел прочь.

Матиас повернулся ко мне.

— Даже не знаю, что сказать, Диана. Правда, не знаю.

— А ты ничего и не говори.

— Не спрашиваю ничего, поскольку вижу, что все прекрасно, не могу только понять, что же случилось с тех пор, как мы виделись.

— Это долгая история, — ответила я. — Вполне достойная книги.

— Мне бы хотелось услышать се.

47

До моего дома было недалеко, и все это Бремя мы молчали.

— Располагайся, где поправится, но наобещай. что не поднимешься с места, пока я не закончу. Мне надо кое-что записать.

— Ладно, обещаю — Он уселся в кресле у окна и положил на колени незаконченную картину.

Нажав клавишу, чтобы распечатать первые несколько страниц романа, я тем временем принялась дописывать его, пока Матиас занимался своей картиной.

Едва я закончила часть, где мы пришли из парка ко мне домой, он опустил кисть и снова уставился на меня с видом счастливого ребенка. увидевшего чудо из чудес.

Может, пригласить его съездить вместе в Эфес?

Но как это сделать? Я ведь даже не знаю, чем буду заниматься в Эфесе. Госпожа Зейнеп так же твердо, как мама, отказывалась раскрыть мне секрет. Единственное, что я знаю, так это то. что там лучше смогу понять Мэри. И как все это объяснить Матиасу? Да и захочет ли он ехать в этот маленький городок на другом конце света? Что там может быть интересного для него? Руины древнего города… Храм Артемиды… церковь Богоматери… Хватит ли этого, чтобы он согласился?

«Опять задираешь нос?» — перебила мои мысли Мэри. Теперь это часто случалось. Как только во мне просыпалась Артемида, ей тут же возражала Мириам. Иногда Диана говорила во мне громче, иногда Мэри… Похоже, нужно время, чтобы они стати одной розой. Но пока я рада хотя бы тому, что могу различать их голоса.

Поедет ли Матиас в Эфес? И если да…

Возможно, однажды октябрьским вечером мы будем сидеть перед горой Балбул, на берегу Мелеса, и смотреть на закат. Может, я буду рассказывать Матиасу о событиях в Эфесе, случившихся дне тысячи лет наш. То. что я сама прочитала совсем недавно. А может, то, что поведает мне сам Эфес.

— Мы все как древний Эфес. — скажу я Матиасу. — В каждом из нас живет и Артемида, и Богоматерь.

И чтобы окончательно его сразить, расскажу о брате-близнеце Артемиды, Аполлоне. А потом произнесу строго:

— И не возражай, Аполлон. Ты ведь тоже ищешь потерянного близнеца.

И если все в этот октябрьский вечер случится, как я представляю, то я стану свидетелем правоты слов «Мечты — это дрожжи жизни».

48

Едва я начала печатать последнюю главу, как Матиас протянул мне свою картину.

Он закончил се одним прикосновением, добавив третье серебряное крыло между крыльев одинокой чайки, что подразумевало вторую чайку, которую не видно за первой.

Не могу оторвать взгляд от картины, но все равно продолжаю печатать. Еще несколько предложений… и еще… а потом я возьму то, что распечатает принтер, и отдам Матиасу.

Я посмотрю ему в глаза, думая о двух бутылках вина из первой главы… Я буду размышлять о начале и конце… Две волны из сказки Матиаса… Артемида и Мириам… Две чайки на картине… Мэри и я… И, самое главное, я буду думать о нас с мамой. Я прочитаю ему первые слова моей книги: «Две или одна?»

Эпилог

О Эфес! Этот город — как двуликий Янус. Здесь есть и храм Артемиды, и церковь Богоматери. Город, где уживаются грех и добродетель. Воплощение рабства и свободы.

О Эфес! Апофеоз скромности и тщеславия. Город единства противоположностей. Город, который так похож на каждого из нас.

Как- то октябрьским вечером они сидели на берету Мелеса неподалеку от этого города — древнего Эфеса. Солнце, клонившееся к горизонту. почти спрягаюсь за гору Балбул, окрасив ее в красноватые тона: небеса как будто обещали долгожданный дождь.

— Святой Павел опять проповедует о Богоматери, — сказала девушка. — Слышишь, как ревет и беснуется толпа, проклиная его? Тысячи людей восстали против новой религии, запрещающей им поклоняться их исконной богине. Слышишь, как они топают ногами и кричат: «Нам не нужна Дева Мария! Мы молимся Артемиде!»

— Артемиде? — переспросил юноша. — Той, кого римляне называют Дианой?

— Не имеет значения, — ответила девушка. — Она всего лишь иллюзия, которую создали и которой поклоняются люди.

— Похоже, ты много знаешь о ней.

— Я знаю ее как саму себя.

— Тогда, может, расскажешь и мне что-нибудь?

— Что ж… Артемида — богиня охоты, — начала девушка. — Настоящая охотница, чьи стрелы несли внезапную и легкую смерть ее врагам. Она была горда, но зависима, свободна духом, по порабощена. Под оливковым деревом Латона родила ее и… — девушка глубоко вздохнула, — ее близнеца.

Она коснулась руки Матиаса.

— Вернемся к этому позже. Аполлон. А пока я расскажу тебе о его храме и об удивительных словах «Gnothi Seauton»[1 - Познай себя (греч.). (Примеч. ред.)], высеченных на фасаде. Я расскажу тебе о великом философе Сократе, который не мог отвести глаз от этих двух слов, когда однажды заметил их, проходя мимо храма. «Gnothi Seauton». Два слова. объясняющие, зачем был создан этот мир. Но сначала я расскажу тебе о розе, близнеце Артемиды, о которой не слыхала ни сама Артемида, ни Гомер.

По легенде, Артемида узнала от матери, что у нее есть сестра-близнец, очень непохожая на саму богиню. Артемида покинула дом и отправилась на поиски сестры. Она пересекла океан и воина в розовый сад, где ей предложили убить себя мгновенной, легкой смертью. Говорят, она должна была услышать голоса роз, чтобы найти сестру.

Вернувшись из сада домой, она нашла ключ, который должен был привести се к сестре. Она очень радовалась, отыскав ключ, но се радость не была безоблачной, ибо она все время спрашивала себя: «Может, „искусство слушать голоса роз“ — это только миф?» Но потом она вспомнила, что сказал ей садовник, когда она впервые попала в сад. и это сразу успокоило ее. «На твоем сердце есть печать, и в свое время она проявится».