— Гражданин задержанный, — гипнотизировал его Иванов, используя годами наработанное. — Мы вам верим. Мы вам очень, между нами говоря, доверяем. Как никому другому. И мы вас немедленно выпустим и даже отвезем на машине домой, если вы нам скажете, в каком зеркале в данный момент отражается ваша подопечная София Савченко. И отражается ли она где-нибудь вообще.

— Вообще — да, а так — нет, — доверительно сообщил Ипсиланти, после чего был немедленно сопровожден обратно в камеру.

Тем не менее его пришлось выпустить. Но по причине совершенно иного свойства. Сокамерники стали угрожать Ипсиланти расправой и требовать, чтобы он тут же, в камере, соорудил черный зеркальный ящик. Как доложил сидящий на верхних нарах в этой же камере секретный сотрудник Колодкин, мысль о коллективном побеге давно овладела криминальными умами обитателей камеры предварительного заключения. Отсутствие подсобного материала для изготовления ящика в расчет не принималось. Карманник-рецидивист Ломидзе, сильно потерпевший из-за массового обнищания населения и в результате попавшийся на выкручивании цветных лампочек из светофора, объявил, что способен украсть все, что можно украсть, и открутить в камере все, что можно открутить. Лишь бы соорудить ящик. А если Ипсиланти не согласится вызволить его из заточения, то он и ему все открутит.

Из этой тюрьмы, как известно, никто еще не бегал. А если и бегал, то недалеко. И вот — такая возможность. Тем более что Ипсиланти, надо отдать ему должное, пообещал все сделать как надо. То ли испугался, то ли впрямь чего замыслил. Или совсем с катушек соскочил. Иванову только коллективных побегов не хватало.

А тут еще у парадной двери отдела по борьбе с исчезновениями возник стихийный митинг. Человек на пятьдесят. Откуда появились эти люди, Иванов поначалу так и не понял, хотя и догадался, что они из тех, кто всегда поперек. Что бы ни случилось. И еще опытным взглядом из окна он сразу подметил, что митинг, хотя, с одной стороны, и стихийный, а с другой — не совсем. Из-за спин выглядывал заводила-дирижер с мегафоном, и в этот мегафон орал всякие непристойности, включая требование вернуть богатства недр представителям народа. Фамилии представителей заводила не сообщал. Но Иванов, уже переживший в своей биографии исчезновение банка “Виадук”, и без того догадывался, что кому-то понадобился передел собственности. А для этого можно использовать все и всех — даже сумасшедшего фокусника. Собравшиеся размахивали заранее заготовленными плакатами, среди которых особо выделялись своей категоричностью идеологические призывы следующего содержания: “Свободу Ипсиланти!”, “Цирку — цирк!” и даже “Свободу народной иллюзии!” Пришлось Иванову пойти на диалог с народной массой.

Выйдя на крыльцо, он вежливо попросил изложить все требования письменно. Но в ответ немедленно загремел стройный хор: “Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!”

— Какую свободу? — возмутился Иванов. — Вам что, свободы не хватает?

— Немедленно выпустите иллюзиониста! — подскочил к нему заводила с мегафоном. — Он не виноват!

— А кто виноват?

— Виновата антинародная власть!

— А власть тут при чем?

— Власть при всем! — последовал исчерпывающий ответ. — Где наши деньги?

— Доказательства! — потребовал Иванов, привыкший инстинктивно защищать всякую власть.

— А протопопа Аввакума кто в яму засадил? — выступила вперед интеллигентная дама с портретом убиенного императора Николая II в руках. — А Пушкина кто убил? Пушкин всем нам свободы хотел.

Иванов хотел было возразить, сообщив невеждам, что поэта убили французы, но его слова опять покрыл мощный, хорошо отрепетированный хор:

— Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!

Пришлось Ипсиланти выпустить. Но не из-за стихийного митинга, а из-за очередного доклада Колодкина, доложившего, что уголовнички уже вовсю спорят, кому первому лезть в ящик, и доходит даже до прямого рукоприкладства. А это уже почти бунт, как говорится, за колючей проволокой. Тем более что в камере тем же Колодкиным под покровом ночи были обнаружены невесть откуда взявшиеся болты, гайки, дверная ручка, а главное, два треснутых зеркала. Поэтому, когда сокамерники наконец договорились, очередь была установлена, а рецидивист Ломидзе угрозами выторговал себе право первым залезть в будущий ящик, Иванов распорядился выпустить Ипсиланти, как говорится, на все четыре стороны. Тем более что начальник отдела по борьбе с исчезновениями все отчетливее понимал: все произошедшее — чушь собачья. Именно что собачья. Чушь. И кто вообще все это может объяснить? Какой отдел? Да нет такого отдела в природе.

Однако же где-то на краю сознания все-таки возникало сомнение: мало ли что бывает? Девка-то исчезла. И на всякий случай распорядился установить за Ипсиланти слежку, для чего был привлечен специально выделенный сержант из муниципального отделения.

Но каково же было удивление следователя, когда через два дня после того, как Ипсиланти был выпущен, у дверей отдела опять собрался митинг. Это были те же люди, тот же заводила с мегафоном, те же лозунги и плакаты и даже та же самая интеллигентная дама с портретом Николая, обвинявшая Иванова в смерти Пушкина и утверждавшая, что Пушкин для всех хотел свободы.

Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.

Как доложил специально выделенный муниципальный сержант, Ипсиланти свобода впрок не пошла. Уже через день он оказался в районном отделении. Сержант сообщил также отдельным рапортом, что на Тверской улице поднадзорный объект, небритый, с абсолютно безумными глазами, но во фраке и в цилиндре, долго бродил вокруг ларька, в котором продавали мобильные телефоны и жаренных на гриле цыплят. После чего этот же объект нецензурно бранился с двумя манекенами с витрины элитного магазина, где, помимо означенных двух манекенов в модных кальсонах, присутствовало в наличии огромное зеркало. Объект грозился разнести это зеркало вдребезги, если оно не перестанет искажать действительность, отчего прохожие граждане шарахались в стороны.

Сержант поначалу совершенно справедливо сделал вывод, что иллюзионист напился до такого состояния, что не узнал собственного отражения. Но, внимательно принюхавшись, запаха спиртного не обнаружил, а потому сделал другой вывод. Из этого другого вывода следовало, что человек во фраке и в цилиндре, в центре Москвы скандалящий с витриной, не может быть социально здоровым. А полностью наоборот. И вызвал “скорую помощь”. Примчавшиеся санитары, несмотря на буйное сопротивление больного, уложили его на носилки и прямо-таки закатали в машину. А сердобольный сержант сунул убогому на прощание палку реквизированной у злоумышленников сырокопченой колбасы из милицейских запасов.

— От сердца отрываю, — грустно сказал сержант.

“Скорая” стремительно доставила Ипсиланти в урологическое отделение ближайшей больницы. Почему в урологическое — не очень понятно. Ведь, как мы помним из доклада муниципального сержанта, ничего урологического возле витрины иллюзионист не вытворял. И тем не менее. Конечно, можно предположить, что эта больница находилась ближе, чем другие, а указанное отделение — на первом этаже, что тоже гораздо лучше, чем на пятом. Можно еще много чего предположить. Но есть ли в этом смысл? В этом нет никакого смысла. Факт так и остался фактом: его привезли в урологическое в том виде, в каком двумя днями ранее увезли с манежа — в цилиндре и во фраке. К этому, правда, добавилась палка сырокопченой колбасы, оторванной от сердца сердобольного сержанта.