Вовик и сам уже заподозрил что-то неладное. Вроде и лес тот, и речка та же самая, и поле, и пригорок. Как раз за этим пригорком и должна была появиться деревня. Но не появилась.

— Ладно, постой тут, я сам посмотрю, — смягчился Вовик, доставая лупу и выходя из машины.

С лупой наготове он спустился с пригорка и огляделся. Вокруг желтела и перешептывалась под легким сентябрьским ветерком стерня. Чуть подальше разноцветной осенней конницей мчался к реке лес. Все было таким же, как и сутки назад. Даже запахи те же. Только деревни не было. Сунув в карман явно бесполезную лупу, Вовик взял левее и… сердце зашлось радостью: на полянке он увидел колодезный сруб. Тот самый колодец, у которого он поливал из ведра поэта Никанора Сидора. Подбежав поближе, сыщик еще раз огляделся: ни домов, ни бабули, ни Никанора этого Сидора, никого. Только колодец. Кинулся было дальше, да споткнулся обо что-то и чуть не упал. Глянул под ноги — лукошко. С груздями. То самое, бабкино. Только грузди рассыпались по траве.

Урологическое отделение встретило следователя мертвой тишиной. То есть буквально мертвой. Потому что ни врачей, ни медсестер, ни даже нянечек, включая нянечку Протасову, он там не нашел. И это бы еще ладно — с медицинским персоналом всегда были проблемы. Но больных тоже не оказалось. С больными-то у нас всегда хорошо было. Больных всегда было в избытке. А тут исчезли.

Медленно пройдясь по палатам, Иванов все же обнаружил следы пребывания людей — бутылки из-под молока и кефира, апельсиновые шкурки, хлебные корки и даже включенный портативный телевизор, по которому как раз демонстрировали популярную программу “Под колпаком любви”. Остановившись у телевизора, Иванов с изумлением наблюдал за тем, как ведущая Муся Пинчук загоняла двух почти голых молодых людей под какой-то высокий стеклянный колпак, приковывала их наручниками к потолку и заставляла в таком положении изображать любовь. Под аплодисменты и крики других участников программы. Бедолаги извивались, мучились, но ничего изобразить не могли. Никак в таком положении любовь не изображалась.

“Кошмар! — изумился Иванов. — Даже наши до такого не додумались”.

И как только он изумился, экран вдруг пошел полосами, заскрежетал и потух. А из задней стенки телевизора выплыл легкий белый дымок. При этом полковника почему-то посетила странная мысль о том, что практикантка Людмила, взявшая на себя средства массовой информации, на телестудию может уже не ездить. Почему его посетила именно эта мысль, Иванов поначалу и сам не понял. Что вполне естественно: откуда знать людям, из чего берутся мысли?

Дальнейший осмотр тоже никаких результатов не дал. На всех прикроватных тумбочках в последней по ходу палате валялся всякий мусор в виде объедков и тары. На всех, кроме одной. Одна тумбочка была абсолютно пуста и чиста. Зато под кроватью сиротливо стояла баночка с анализом и прикрепленным к ней квадратиком бумаги, на котором шариковой ручкой была нацарапана фамилия больного. Нагнувшись и вглядевшись, следователь прочел: “Ипсиланти”.

Итак, Ипсиланти, как уже было сказано, побрел в темноту — в кальсонах, в халате, с молотком и в цилиндре. И в Москве его больше никто никогда не видел. Слухи, конечно, бродили разные. Некоторые говорили, что бедного иллюзиониста в больнице прямо-таки залечили. До смерти. Но этого, как мы уже знаем, быть не могло, потому что в урологическом не то чтобы до смерти — вообще никак не лечили. В принципе. Иные полагали, что он в больнице и вовсе не появлялся, а так и остался сидеть в камере. Без суда и следствия. И ссылались при этом на ежедневные митинги протеста у дверей отдела по борьбе с исчезновениями. Когда Иванову пересказали этот слух, он только криво улыбнулся и махнул рукой: он окончательно убедился, что народ неисправим. Суда, конечно, не было, но следствие-то по-прежнему ведется. Об этом Иванов знал лучше других. Не говоря уж о том, что Ипсиланти отпущен на все четыре стороны.

“Да и что такое народ?” — размышлял Иванов, расхаживая по кабинету в ожидании Людмилы и Сантехника, которым назначил встречу на восемь часов вечера. Он, конечно, получил уже от каждого из них телефонное сообщение и знал, что исчезли не только некоторые средства массовой информации, но и целая деревня. И это не считая больницы, из которой он недавно вернулся.

“Что такое народ? — думал Иванов. — Может, и нет никакого народа? Может, это тоже иллюзия? Фокус? И эти там, за дверью, пикетчики — иллюзия. И начальство вместе со всем министерством — иллюзия. Народ. Никакого такого народа в природе нет. Одна иллюзия. А иллюзии долго не живут. Вот все и исчезает вокруг. А вдруг! — предположил Иванов. — И сам немедленно испугался. — Вдруг и я иллюзия?”

Мысли следователя были прерваны стуком в дверь. Вошел дежурный и выложил на стол целый ворох распечатанных на бумаге новостей. Иванов стал читать. Так… Лежневка… урологическое отделение… Об этом Иванов уже знал, поэтому отложил листки в сторону. Об исчезновении газеты “Родина литературы” и журнала “Страстная пятница” тоже было известно — листки легли туда же. Следующий листок принес информацию о том, что исчезли еще два средства массовой информации — еженедельник “Факты и акты”, буквально на этой неделе сменивший владельца и переименованный в “Акты и факты”, и журнал… “Страстная пятница”. И когда только

успели? — поразился про себя Иванов. — Так, дальше… В прямом эфире сгорела телевизионная студия, из которой транслировалась программа “Под колпаком любви”. Знаменитая телеведущая Муся Пинчук, несмотря на усилия пожарных, исчезла в дыму и не найдена. Ну, об этом мы догадывались, — пробормотал не в меру догадливый следователь. Что еще… Штурмом взято здание банка “Акведук”. Ворвавшиеся в банк бойцы отряда особого назначения, однако, не обнаружили там ни документов, ни служащих, ни даже охранников. Одни только сейфы. Любопытно, кого же они штурмовали, если никого не было? Впрочем, полковнику это было безразлично. Он только молча порадовался, что не имеет больше никакого отношения к финансовым учреждениям, и отметил про себя то странное обстоятельство, что после штурма исчезли и все бойцы отряда. Вместе с сейфами. Заметка, взятая дежурным из какого-то Интернет-издания, так и называлась: “Они не вернулись из банка”. Следующее сообщение заставило полковника ухмыльнуться: почти в центре Москвы в результате неожиданного сдвига пород под землю провалилась церковь для особо важных персон. Целиком провалилась.

— Да, прогорели ребята, — сам себе вслух сказал Иванов. — Только приватизировали — и на тебе. Провалилась.

Очередной стук в дверь заставил полковника вздрогнуть. Дежурный на этот раз вошел уже с двумя аккуратно сложенными стопками листков и положил на стол полковнику.

— От наших зарубежных источников, — доложил дежурный.

— А это зачем? — не понял Иванов.

Дежурный только пожал плечами и вышел вон.

Полковник быстро просмотрел донесения, которые его уже мало заинтересовали. Банки закрывались и исчезали десятками. Эка невидаль. Знаменитый медиамагнат застрелился. Поделом. В Средиземном море ураган накрыл остров, на днях приобретенный российским олигархом. Причем, когда вода сошла, остров оказался целым и невредимым. Но ни усадьбы олигарха, ни обслуги, ни самого олигарха на нем не оказалось. Исчезли. Бывает. “Смыло, наверно”, — подумал полковник.