- Но это так и есть, - продолжал крыться Волков, - если наш бизнес спокойно и удобно живет с ними, закладывает их заранее в сметы расходов, то их такое положение вещей тупо устраивает. И я со своими установками полезу не в свой монастырь с новыми законами.

- Учти, я уверен, - заметил Максим, - что Теляткевич факт отправки письма засветил всем кому не лень.

- И не страшно, я с радостью ему отвечу, чтобы он написал такое же нашим замечательным бизнесменам. И посмотрим, что они ему ответят. А я знаю – они пожмут плечами и скажут – и что, мы с этим жили, так и будем жить.

- Какое дикое нежелание что-то менять. Как ты живешь с этим?

- А вот получается!

- Мне вспоминается одна из твоих очень смешных реформ, которая показала, что вы ничего не знаете о стране и народе.

- И какая же?

- Да ваш госэкзамен, которой централизовал всю систему поступления в университеты и институты. Раньше за одну сессию поступления каждый преподаватель покупал себе новую машину, а теперь тем же занимаются школьные учителя.

- Зато установили равновесие, - улыбнулся Волков, - разве нет? Пусть учителя теперь покормятся.

- А не проще установить им заработок, при котором им не придется жить на взятки?

- Нет. Когда есть сто, хочется двести. Есть двести, хочется пятьсот. Ты что, не понял еще этого? В этой стране всегда воровали, воруют и будут воровать. Это заложено вот здесь, - президент постучал себе кулаком по виску, - если ты хочешь их от этого отучить – пересади всем мозги. Так же и с твоими откатами. Запрети их, здорово. Но уже через год эти умельцы найдут другой способ присосаться. Серость и менталитет не истребишь. А когда в самом сознании народа заложена эта позиция, то делать что-то бесполезно.

- Иными словами, при подобных несправедливых условиях распределения ресурсов, у некоторых людей отсутствуют даже теоретические шансы на то, чтобы подняться и сделать что-то существенное? И они обречены всю жизнь копить на жилье, которое с нашими астрономическими ценами, многим просто не по карману.

- А ты хочешь вернуться назад и ввести государственное регулирование цен? Как в столь нелюбимые старые советские времена? Послушай меня наконец-то, не по моей вине у этих, как ты выразился, некоторых нет никаких шансов. Это и не их вина. Это обыкновенная жадность. И умение вовремя украсть. Вот и все. Если хочешь пойти выше, научись пробивать все необходимые заслоны, иди по трупам, открывай двери с ноги.

- Но эта философия ужасна, - проснулась Надежда, которая до этого времени просто слушала их беседу.

- Надя, - пожал плечами Волков, - вспомни свою карьеру.

- Но все свои награды я заработала сама! – парировала она, - потому что это спорт.

- Эм, - задумался Волков, - напомни мне кто был твой папа?

- Ну конечно, во всем папа виноват. Да, он был министром спорта республики.

- Еще бы его дочь не взяли в сборную страны. А теперь вспомни своих одноклассниц по спортивной школе, ты была лучшей?

- Я бы попросила, - сказала Надежда, - я была одной из лучших. Нас было четыре. Все одного уровня.

- Интересно, - потянулся Максим, - а где же остальные три бедняжки.

- Так, - Надежда задумалась и заметно погрустнела, - кажется я поняла, что ты имеешь в виду… Да, согласна. В сборную страны взяли меня. Потому что я была его дочкой, а результаты были равные.

- Ты сама подтвердила мою теорию. И я еще раз повторю, что это заложено уже на уровне подсознания. Никакой культуры соблюдения законов, которыми ты так грезишь не будет никогда. Просто люди привыкли жить так, и не иначе. А играть в Дон Кихота и драться с ветряными мельницами – по моему глупое занятие. Народ его не поймет. Те же откаты – рано или поздно они осточертеют, может за них оторвут парочку голов, но ничего не поменяется. Это как сицилийская мафия, только в масштабах отдельно взятого государства. И не говори мне про то, как это принято в других странах. Если тебе нравится – езжай туда и живи по их правилам, но не устанавливай их тут.

- Так ведь уезжают, и я тебе это говорил.

- Это прозвучит цинично, но я скажу тебе – и слава богу. Потому что для них подобный исход – лучшее, что они могут сделать для себя. Этой стране не нужны думающие люди. Мне всегда интересно общаться с такими. Но им не место в этой стране. Потому что, как только они начинают думать, то понимают, что так жить нельзя. Это осознаешь ты, я, все за этим столом. Небольшой процент. А всех остальных это устраивает, они живут как привыкли и не хотят что-то менять. Это тяжело, долго и невыгодно. В этой стране не ценится сила одного человека. А эгоизм считается едва ли не смертным грехом. Твоя любимая Айн Рэнд всегда писала про свою обожаемую Америку. И никогда не имела в виду свою Родину, которую ненавидела. И дело не в советском строе. Дело как раз в этом пресловутом менталитете. Именно его она не выносила. Терпеть не могла. И я во многом ее понимаю, представь себе. Но как невозможна реализация ее идей в этой стране, так и коммунизм здесь тоже невозможен. Так как воровать любят. И халяву.

Позже Сашка передал содержание разговора Полине, пока та завтракала вместе с Олегом:

- А что тебя удивляет, - спросила она, - Волков прав на 110 процентов. Как ты этого не замечал?

- Я во всех неприятностях винил только его.

- И зря, - заметил Олег, - не в первый раз тебе говорю об этом.

- Чтобы удержаться в этой стране у власти нужно быть очень умным, - заметила Полина, и не творить того, что толпа не потерпит, понимаешь?

Сашка снова отмахнулся от их слов, потому что, по прежнему, не был готов принять эту правду.

Тем временем Надежда проникла на кухню к Регине:

- Вы поговорили со своей знакомой?

- Да, - кивнула кухарка, - она готова вас принять завтра в час дня. Адрес я записала, - Регина подала Надежде карточку, на которой был записан адрес.

- Не думала, - заметила Надежда, - что у вас такой почерк.

Регина поняла, что чуть не попалась, но вовремя придумала отговорку:

- Я писала, прижав трубку рукой, потому такой почерк получился.

А Надежда даже не заметила подвоха и не обнаружила, что этот почерк подозрительно напоминает сашкин.

На следующий день, ровно в час дня она приехала по указанному в карточке адресу. Это оказался небольшой серый дом семи этажей. Разумеется, лифт отсутствовал, а заветная комнатка находилась под крышей. В связи с этим Надежде пришлось вспомнить о своих спортивных достижениях и преодолеть четырнадцать лестничных маршей. Подъезд выглядел немного запущенным и старым. В некоторых местах через окна не проникал дневной свет, а лампочки на стенах не справлялись с освещением. В результате сама лестница выглядела очень мистически и зловеще. Во время подъема в преисподнюю Надежда успела пропитаться страхом заочно. К пятому этажу ей даже стало казаться, что она слышит, как где-то капает с потолка вода…

Седьмой этаж был последним в здании. Его площадка освещалась тусклым светом красной лампы, одиноко висевшей под потолком и поскрипывавшей. Надежда не могла понять, как в ультрасовременном Озерске можно найти настолько старый и ветхий дом.

Дверь, с характерным знаком пентакля она отыскала безошибочно. Она выглядела наиболее аутентично на этаже. Толкнув ее, Надежда оказалась в небольшой прихожей, которую освещали свечи в подсвечнике. В воздухе висел тяжелое сочетание запахов ладана и красного сандала. Из-за освещения было невозможно рассмотреть стены. Аромат этой комнаты подарил Надежде некоторое количество спокойствия, отчего объем страха заметно снизился.

Из основной комнаты свет прорывался через бамбуковую занавеску, которая висела на дверном проеме. И Надежда, повесив плащ в прихожей, пошла туда.

За огромным столом, задрапированном красной тканью сидела женщина. Волосы были немного накинуты на лицо, длинные кудри струились по телу. Одета она была в бесформенное одеяние, которое спускалось до самого пола и было вышито красочными драконами в китайском стиле. По правую руку от нее стоял огромный стеклянный шар. По левую лежала огромная колода карт таро. На столе стояли три тяжелых подсвечника с горящими свечами. Саму комнату было сложно рассмотреть из-за тусклого света. Окно, судя по всему, было затянуто тугой темной тканью. Единственное, что было видно – это небольшой комод в глубине комнаты. На нем лежал небольшой деревянный пенал, который был открыт. Из него поднималась тонкая струйка ароматного дыма от благовоний. Это, разумеется, был сандал.