За пределами города грызлись между собой политические группировки, национально-освободительные движения, патриотические фронты, наемные армии и банды, и акции каждого из торгующих правительств зависели от перевеса сил. Дядя Сэм со своей голубой подругой мудро управляли ходом гражданской войны, не давая ей вспыхнуть и спалить весь свинарник, но и не позволяя ни одной свинье загрести под себя все корыто. Дядя Сэм с удовольствием загреб бы все под себя — но из-за бугра выглядывала одна из голов российского орла, пока другая висела пьяной, и следовало сохранять миротворческие приличия — чтобы не склюнули сдуру цилиндр.

По всей стране были натыканы военные базы, посты и блокпосты, образуя сеть, по которой текло влияние то к одной, то к другой из враждующих сторон, ни Вашингтон, ни Брюссель не могли придумать ничего нового, сценарий был давно отработан в Югославии, но там брать было нечего, а здесь — очень даже было чего.

Руля на своем драндулете в потоке «мерседесов» и «хаммеров» и через каждые три минуты предъявляя аусвайс, лысый ястреб размышлял: как неглупый, в принципе, народ мог вляпаться в такое дерьмо? И размышляя, был вынужден с прискорбием признать — так же, как он вляпывался всегда, от царя Гороха. Сколько раз уже били его по башке, но он так и не понял, что любая власть — плохая. И что до тех пор, пока он будет искать хорошую власть — его будут бить по башке. Потому что плохая власть опирается на его башку, когда свергает еще худшую власть - но сама не становится от этого лучше. Красные сменяют белых, желто- голубые — красных, оранжевые — желто-голубых, и каждая власть всласть пинает его, дурака, каблуком в темечко — и приходя, и уходя.

Теперь он дождался звездно-полосатого на свою дурную голову, теперь он будет воздыхать в сторону бело-красно-голубого, как о спасителе, и дождется.

Он дождется, что двуглавый и белоголовый схватятся и будут топтаться на его голове, и так уже вбитой в землю по самую маковку, пока от нее вообще ничего не останется. Он так и не понял, и уже не поймет, что только тогда мог бы вздохнуть по-человечески — если бы сам оперся о голову власти. Если бы сделал ее безвластной — просто исполнительной структурой, не издающей и не имеющей права издавать ни закона, ни звука. Просто исполняющей писанное на бумаге, раз и навсегда писанное — и никаких корректив. Какие могут быть коррективы? Сущность юриспруденции не изменилась со времен римского права, а человек, в сущности, не изменился за последние двадцать тысяч лет. Чем его не устраивает — не убий, не укради, не выбей глаз ближнему? Повторите эти заповеди на всех уровнях — политическом, экономическом, социальном, бытовом — и вы будете иметь свод законов на все случаи жизни, вплоть до того, как и в каком случае глаз ближнему надо таки выбивать. Не трогайте ничего в этих законах — и не надо будет никому выцарапывать глаза. Все революции, все кровопролития, вся несправедливость в мире - оттого, что одни люди пишут законы для других людей, а потом третьи люди переписывают эти законы для тех же самых людей.

«Что? — размышлял лысый ястреб, расклевавший не одну дюжину голов. — Что вращает эту кровавую мясорубку? — И с величайшим отвращением был вынужден признать, что фактором нестабильности, раз за разом смещающим центр тяжести, является сама возможность опереться на голову демоса — фактор демократии. Народ не может опереться на собственную голову — за него это всегда делает кто-то другой, тот, кто умнее народа. Весь так называемый социальный прогресс сводится к борьбе тех, кто умнее, за голову народа — на которую можно опереться. Но кто эти — те? Они невидимы, они — глас народа, их невозможно назвать по именам. Они неуязвимы, являясь язвой на теле самого человечества, больного этой язвой. Из мясорубки не было выхода — кроме как в виде фарша. Лысый ястреб усмехнулся — он не хотел быть фаршем.

- We all live on the yellow submarine, — тихо пропел он в трубку.

- О! — Сказала Таня. — Сколько?

- Отсюда и до луны. Плюс красный дракон.

- Сколько ты хочешь?

- Баш на баш.

- Сто тысяч башей пополам?

- Без проблем.

- Отсчитай семнадцать плюс единица.

- Сделано. Место встречи изменить нельзя?

- Нельзя. И прими меры.

- Я их всегда принимаю.

Ночью он сидел у лесного озера и смотрел на отражение луны в воде, о том, что машины движутся к точке передачи, ему сообщили по рации десять минут назад.

Песок тихо заскрипел под колесами, на берег выползла серая Танина «Нива» с синими заслонками на фарах. Вслед за ней подтянулся потрепанный микроавтобус «УАЗ», за ним — зеленая «Нива», инкассаторский вариант. На первый взгляд было незаметно, что машина охранения - бронированная. Он усмехнулся: детские игрушки для мирного времени, никакая инкассаторская бронезащита не удержит пулю из крупнокалиберного пулемета.

Дверцы тихо хлопнули, в свете луны появилась Таня и покупатель, охрана клиента затаилась в машинах, чуть приспустив стекла: профессиональная скромность! Но его бойцы сидели на деревьях с бронебойным оружием в руках, и предосторожности клиента ничего не стоили. Впрочем, клиент и сам это знал, однако — этикет есть этикет. Упаковки, взятые у американцев, были вскрыты, клиент открыл стальной чемодан.

Пока покупатель с помощником пересчитывал тубусы, заполненные желтыми таблетками и красными капсулами, перекладывая их в простые джутовые мешки, а Берта с помощником пересчитывала нежно разрисованные, похожие на французские акварели евро, они отошли с Таней в сторону.

- Никак не возьму в толк, — сказал он, — зачем штатникам столько «колес»?

- Ты что, действительно не понимаешь?

- Нет.

- Они их продают, — Таня усмехнулась. — Но с тобой дело иметь намного выгодней.

- Конечно. Но ты намекни клиенту, что на этом товаре — ведро штатовской крови, пусть имеет осторожность.

- Он имеет осторожность. А весь этот товар делают в Латвии.

- Я видел надписи на упаковках.

- И ничего, кроме надписей, на нем нет. Американцы покупают или крадут его там же, где и любой другой торговец, — она усмехнулась, - кроме тебя. Весь товар, который ходит здесь, произведен в одном месте, его невозможно отследить до военной базы. Если, конечно, ты не хранишь накладных.

- Не успел оформить бумаги — контрагенты умерли.

- Земля им пухом.

- Земля им рваным цинком и битым стеклом. Черт с ними, у меня есть просьба к тебе.

- Давай.

- Мне нужна пара автомобилей, любых автомобилей, но с документами и номерами из другой области.

- Какой области?

- Подальше отсюда, Житомирской, например.

- А имя владельца?

- Пусть будет какая-нибудь контора, какой-нибудь склад резиновых изделий № 13.

- Сделаю.

- Спасибо. Ты же не собираешься возвращаться назад с ними? - он кивнул на уже заканчивавших технологический процесс клиентов.

- Конечно, нет.

- Тогда — шашлык, коньяк и роскошь человеческого общения, идет?

- Идет.

Около полутора часов спустя они расположились под звездным небом во дворе усадьбы, мангал отбрасывал красные блики на их лица, вкусно пахло жареным мясом.

- Нет больших жлобов, чем американцы, — сказала Таня. — Они умудряются брать деньги даже у тех, против кого воюют. Как такие люди сумели завладеть половиной мира?

- Так же, как они завладели красненькими и желтенькими, — усмехнулся он, помешивая угли. — Купили или украли. Они вложили деньги в оранжевые витамины для нашей революции, теперь получают дивиденды от метамфетаминов для нашей войны.

- Это не было нашей революцией и это не есть наша война, — сказала Берта.

- Зато «колеса» — наши! — расхохотался он.

- Это единственное, что есть нашего в этой стране, — заметила Таня.

- Да ладно вам обоим! — он взял пару шампуров и вручил женщинам по шашлыку. — У меня две дырки в голове, за патриотизм, — он взял шашлык себе. — Плевать мне и на эту страну, и на любую другую, так же, как и вам. Но народ этой страны, включая и нас с вами, сам поджег свой дом с четырех концов. А то, что американцы спички дали — так не надо было быть идиотами и хвататься за спички, плюнуть надо было и на синих и на оранжевых.