И в который раз Мишель в душе пожалела о том, что Диана пошла в отца, хотя женщина и отдавала должное порядочности дочери. Ди поразительно походила на Джима — такая же высокая и нескладная, с огромными ступнями и большущими белыми руками. Она родилась в день бракосочетания Чарльза и Дианы[1], чем и объяснялось ее имя. И теперь, оглядываясь назад, Мишель видела, что ее дочь становится все больше и больше похожей на принцессу Уэльскую, да упокоит Господь ее душу. По крайней мере, сердца у обоих были одинаковыми — мягкими и любящими.

Октябрь 2004 года

— Ты только представь себе, — произнес Колин, забираясь в постель, — что теперь нам не нужно долгими часами лежать без сна, надеясь услышать, как в двери внизу поворачивается ее ключ. И уже завтра мы сможем поспать подольше, хоть до полудня, а после обеда пойдем на мессу.

Броуди ничего не ответила, хотя и подумала про себя, что уж она-то наверняка будет лежать всю ночь с открытыми глазами, беспокоясь о том, заснула ли уже Мэйзи, их дочь, которую они сегодня оставили в ее новой комнате в общежитии университетского студенческого городка.

Колин просунул руку ей под спину и привлек жену к себе.

— И когда мы будем заниматься любовью, ты можешь кричать так громко, как тебе вздумается, — заговорщическим шепотом сообщил он.

— Кричать?

Он поцеловал ее в плечо.

— Когда у нас еще не было детей, ты кричала во время секса во все горло.

— Неправда! Ничего подобного не было, — с негодованием отвергла инсинуации мужа Броуди.

— Было-было, дорогая. Я не вру. — Колин крепче прижал ее к себе. — Хорошо, что этот дом стоит на отшибе, иначе соседи непременно подали бы на нас жалобу.

— Ты преувеличиваешь. — Теперь, думая об этом, Броуди вдруг пожалела, что сдерживалась и действительно не кричала в экстазе. — А ты, похоже, ничуть не огорчен тем, что мы расстались с Мэйзи.

— У меня разрывается сердце, — просто и серьезно ответил Колин. — Я буду очень скучать по ней, но здесь есть и положительные моменты: мы ведь не расстались с ней по-настоящему, тем более что один раз мы уже пережили разлуку с Джошем. И я горжусь тем, что наши дети учатся в университете. А мы можем жить так, словно мы с тобой снова вдвоем, словно мы только что поженились, и для начала ты можешь кричать во весь голос, когда мы займемся любовью. Так что следующие несколько недель станут для нас вторым медовым месяцем.

— Ох, замолчи, пожалуйста! — Броуди недовольно завозилась, стараясь отодвинуться, и муж притянул ее к себе.

— Нет, я тебя никуда не отпущу, — прошептал ей на ухо Колин. Он поцеловал Броуди в шею, потом в плечо, и рука его скользнула к ее груди. — Для чего ты надела рубашку? Неужели на тот случай, если кто-нибудь из детей проснется среди ночи и тебе придется встать и подойти к нему? Если я правильно помню, ты назвала именно эту причину, когда перестала ложиться в постель обнаженной.

Ему удалось добиться невозможного: он разозлил и одновременно возбудил ее, и Броуди не знала, какому чувству поддаться в первую очередь. Поразмыслив немного, она решила, что второй вариант все-таки предпочтительнее первого. Откинув в сторону пуховое одеяло, она принялась стягивать с себя ночную рубашку.

Броуди проснулась ровно в четверть восьмого, когда первый луч забрезжил в щели между неплотно задернутыми портьерами. Ее ночная рубашка валялась на полу, небрежно сброшенная прошлой ночью.

Женщина встала, накинула на плечи невесомое одеяние и вновь опустилась на край постели, глядя на Колина, который лежал на боку и негромко посапывал. Ему уже исполнилось сорок четыре, но выглядел он намного моложе своих лет, особенно во сне, расслабленный и умиротворенный. Его прямые каштановые волосы, слегка растрепанные сейчас, ничуть не поредели, и в них до сих пор не появилось ни одной седой пряди. То же и с морщинами. Несмотря на то что Броуди была на три года моложе мужа, морщины уже густо разбегались в уголках ее глаз, в то время как мальчишеское лицо Колина оставалось все таким же гладким. Когда он бодрствовал, его чело бороздили морщины: он недовольно хмурился, словно весь окружающий мир и его обитатели вызывали в нем неимоверное удивление. Но во сне морщинки разглаживались, и его лоб вновь становился гладким и ровным.

Броуди вдруг поняла, что ей хочется разбудить Колина поцелуем, но она чувствовала себя слишком усталой для того, что должно было неизбежно последовать за этим — и это при том, что прошлая ночь оставила у нее самые приятные воспоминания. Вчерашний день выдался на редкость утомительным: им пришлось съездить в Лондон, машина была перегружена, багажник оказался доверху забит вещами Мэйзи, а заднее сиденье занимала сама Мэйзи в окружении остальных вещей. Броуди обнаружила, что держит на коленях стереофоническую систему. Словом, поездка выдалась нелегкой и долгой.

Они оставались с дочерью до четырех часов дня. Броуди застилала постель в крошечной комнатке, которая отныне должна была стать для Мэйзи новым домом, развешивала ее одежду во встроенном шкафу и раскладывала по ящикам миниатюрного комода. Туалетные принадлежности пришлось расставить на подоконнике, потому что больше девать их было некуда, а полотенца Броуди повесила под раковиной.

Пока она наводила в комнате порядок, Мэйзи вышла в переполненный коридор, чтобы познакомиться с соседями и обзавестись новыми друзьями и подругами, что, следует признать, получалось у нее исключительно легко и естественно. Ее голосок с ливерпульским акцентом легко различался в общем шуме, бормотании и воплях студентов-первокурсников.

— Оказывается, здесь, в общежитии, есть и мальчики, — заметила Броуди. — Неужели они будут жить на одном этаже с девочками? Я почему-то думала, что такое невозможно.

Колин включил стереофоническую систему в сеть и старался наилучшим образом расположить колонки.

— Когда я учился в университете, мальчики и девочки жили отдельно, но с тех пор, очевидно, многое изменилось.

— По-моему, они уже договариваются о том, чтобы отправиться сегодня вечером в какой-то ночной клуб в Вест-Энде. — Броуди оторвалась от распаковывания вещей и подошла к двери, чтобы лучше слышать.

— Не подслушивай! — Колин включил радио на полную громкость, и в комнате зазвучал джаз из Нового Орлеана. — На вот, слушай лучше приличную музыку, а не то, как подростки тайком договариваются провернуть незаконное мероприятие.

«Так ходила Мэйзи в лондонский ночной клуб или нет?» — думала Броуди. Ей очень хотелось взять в руки мобильный телефон и все выяснить, но здравый смысл подсказывал, что делать этого не следует. Как ни грустно признавать — откровенно говоря, у нее сердце разрывалось при мысли об этом, — но придется дать дочери возможность идти по жизни своей дорогой.

Итак, Броуди не стала будить Колина, а, надев шлепанцы, накинула на плечи халат и направилась вниз. Небо было водянисто-серым, и угадать, что принесет с собой грядущий день, было решительно невозможно, а вчерашний прогноз погоды они пропустили. Броуди приготовила чай, поставила приборы на поднос и отнесла их в гостиную. Там она включила торшер и удобно устроилась в уголке дивана.

На буфете, стоявшем у противоположной стены, выстроились многочисленные фотографии. Здесь были снимки, сделанные на свадьбе Колина и Броуди, а также фотографии детей, с момента рождения и до настоящего времени. Мэйзи на всех снимках кривлялась или улыбалась от уха до уха, тогда как Джош, их сын, и в двадцать лет сохранял серьезность, присущую ему с детства. Когда он уехал в Норвичский университет, Броуди, естественно, расстроилась, но при этом ничуть не волновалась. Джош был достаточно благоразумен, чтобы не влипнуть в неприятности; к тому же он сразу же нашел себе подработку в супермаркете. Сейчас он учился на последнем курсе и за все время учебы ни разу не попросил у родителей денег. Броуди не сомневалась, что Мэйзи будет регулярно обращаться к ним с подобными просьбами.