— Нечего и говорить, что они очень обрадовались, когда я вернулся, — продолжил Эмануэль. — Но сначала мне пришлось сесть на телефон и отменить сеансы. До всех дозвониться я не смог, и одну из пациенток у входа остановил полицейский, о чем я даже не знал. Но наверное, лучше так, чем если бы я вышел к ней посреди этого хаоса и сказал, чтобы она уходила. Как энергичны полицейские, но как мало они понимают!

Поздним вечером Кейт припомнила эти слова: «Как мало они понимают!» Вскоре после их беседы и этой фразы Эмануэля к Бауэрам снова заявился какой-то детектив. Он проводил Кейт внимательным взглядом. Однако, подумала усталая Кейт, ложась в постель, факты (если это действительно факты), касающиеся Эмануэля, были отнюдь не такими, которые могли бы понять полицейские — по преимуществу люди заурядные. Да, психиатр, даже если он человек неуравновешенный, никогда бы не совершил преступления в своем кабинете, так сказать, на своем поле деятельности; да, Эмануэль никогда бы не позволил себе вступить в связь со своей пациенткой, какой бы красавицей она ни была; да, Эмануэль вообще не способен кого-либо убить, тем более зарезать ножом; да, бывшие любовники, как она и Эмануэль, теперь могут быть просто друзьями… Но что из этого всего может извлечь полиция, которая понимает только сексуальные или брачные связи? А Никола? «Она была очень красивой». Но ведь Никола находилась у своего аналитика, у нее алиби.

Когда две таблетки снотворного, — а Кейт не принимала лекарство с того ужасного случая с ядовитым плющом, что произошел семь лет назад, — начали действовать, она стала думать о докторе, который жил на одной лестничной площадке с Бауэрами. Возможно, он и есть убийца. То, что он уж точно не имел ни малейшего отношения ко всем, кто замешан в данной истории, по мере того, как она погружалась в сон, оказывалось все менее и менее важным.

Рид Амхерст был помощником районного прокурора, хотя Кейт никогда не могла до конца понять, что входило в его обязанности. Знала только, что он часто бывал в суде и с огромным увлечением занимался своей работой. Они встретились с Кейт много лет назад, в тот короткий период, когда Кейт, увлеченная общественной деятельностью, работала в клубе политических реформ. Для Рида политика оказалась привлекательным и более постоянным занятием, а Кейт вскоре уволилась, совершенно вымотанная первой и единственной предвыборной кампанией, в которой она принимала участие. И все же время от времени они продолжали по-приятельски общаться. Они вместе обедали, Ходили в театр, им всегда было легко и весело друг с другом. Когда кому-нибудь из них требовался партнер для светского мероприятия, а идти туда с другими своими приятелями почему-то не хотелось, Рид и Кейт отправлялись на раут вместе. Поскольку оба были свободны, а мысль пожениться попросту не приходила им в голову, постепенно их случайное знакомство переросло в дружбу с более или менее регулярными встречами в суете жизни.

Так бы все и продолжалось без особых потрясений. Оба незаметно старели бы и когда-нибудь стали бы являться на эти встречи, опираясь на палочки и добродушно посмеиваясь над своей немощностью. Но однажды импульсивный Рид допустил непростительное легкомыслие и попал в невероятно сложное и, казалось, безвыходное положение. Кейт не старалась удержать в памяти подробности этой скандальной истории, убежденная, что способность забывать неприятности является краеугольным камнем дружеских отношений. Однако оба не могли не помнить, что именно Кейт вызволила тогда Рида из беды, удержав его буквально на краю пропасти. Рид оказался ее вечным должником, но, по счастью, он был из тех редких людей, которые, приняв помощь от друга, не затаивали на него зла.

Надумав теперь обратиться к Риду, Кейт понимала, что дело выглядит так, будто она просит отдать долг, а это было глубоко противно ее натуре. Вот почему, несмотря на вчерашнюю решимость, наутро она битых два часа провела в мучительных сомнениях.

С другой стороны, ее подталкивало желание помочь Эмануэлю. Сделать это сумеет только тот, в ком соединятся ее уверенность в невиновности Эмануэля и осведомленность полиции. Для Кейт единственной возможностью узнать все, чем располагает следствие, было обращение к Риду. Кейт проклинала себя за излишнюю щепетильность, проклинала самого Рида, которого ей когда-то пришлось выручить. Но после нескольких чашек кофе, двух таблеток аспирина и бесцельного метания по комнатам она наконец решилась. К счастью, сегодня был четверг, ее свободный день. С тоской вспоминая о не замутненном никакими переживаниями утре вторника, проведенном в книгохранилище, где остался ее бедный Томас Карлейль, к которому теперь она неизвестно когда вернется, Кейт набрала номер Рида.

Она поймала его в тот момент, когда он собирался куда-то умчаться. Разумеется, он уже слышал о «теле на кушетке», как в полиции окрестили этот случай. Кейт с трудом подавила стон. Когда Рид услышал, что она хочет получить «полное досье», если она правильно это называет, он замолчал секунд на двадцать, которые показались ей часом.

— Он что, твой друг? — спросил наконец Рид.

— Да, и попал в чертовски сложное положение! — ответила Кейт и тут же снова обругала себя за бестактное напоминание. «Ну и что из того, — со злостью подумала она, — некогда ходить вокруг да около!»

— Сделаю, что смогу, — сдержанно ответил Рид, и Кейт догадалась, что он не один. — Похоже, сегодня у меня будет напряженный день, но я постараюсь посмотреть это дело и смогу прийти к тебе около половины восьмого. Тебя это устроит?

Что ж, подумала Кейт, в конце концов, он зарабатывает на жизнь. Неужели он должен, бросив все, тут же ринуться все выяснять? Может, ему и так придется изворачиваться, чтобы выполнить ее просьбу.

— Я буду ждать тебя, Рид. Спасибо огромное. — И она повесила трубку.

Впервые за много лет у Кейт оказалась уйма свободного времени. Обычно ее жизнь была настолько заполнена самыми разнообразными делами, что возможность полениться воспринималась ею как нежданное счастье. В другой ситуации она занялась бы проверкой студенческих работ и, почувствовав, что сходит с ума, сбежала бы от них в кино. На этот раз она их не захватила, и перед ней встала жуткая перспектива, всегда вызывавшая у нее содрогание: просто убивать время до прихода Рида.

Кейт мужественно поборола желание позвонить Эмануэлю и Никола, решив, что лучше подождать, пока она сможет сообщить им что-то конструктивное. Работать она была не в состоянии; она поняла, что не сможет ни приготовиться к лекции, ни просмотреть свою рукопись. Бесцельно послонявшись по квартире и каким-то внутренним чувством ощущая, что это — ее крепость, которую она не должна ни под каким предлогом покидать, она прибегла к средству, которым обычно пользовалась ее мать, когда Кейт была еще ребенком: занялась тщательной уборкой туалетной комнаты.

Грязная и тяжелая работа непостижимым образом заставила Кейт внутренне взбодриться, особенно когда оказалось, что уже два часа. Она прошлась по комнатам, смахивая невесть откуда берущуюся пыль, приняла душ и, усталая, раскинулась в кресле с «Очерками по истерии» Фрейда, подарком Никола на Рождество несколько лет назад. Полностью сосредоточиться на чтении Кейт не могла, но ее внимание привлекло одно замечание, сделанное Фрейдом пациенту: «Можно достичь хороших результатов в вашем лечении, если превратить ваши истерические страдания в обычное горе». «Хорошо было бы, — подумала она, — если бы я привела эту фразу Эмануэлю тогда, когда мы беззаботно обсуждали Фрейда, не обремененные теперешними проблемами».

Ничего удивительного, что современным психоаналитикам так тяжело приходится: слишком редко они стали сталкиваться со случаями чисто истерических заболеваний, но зато им то и дело приходится заниматься последствиями пережитых пациентами потрясений, а в этих случаях, как прекрасно знал Фрейд, клиническое лечение не очень помогает. Ей стало ясно, что сейчас ее цель — по возможности помочь Эмануэлю осознать происшедшее просто как несчастный, хотя и ужасающий случай, а не как фатальную катастрофу. На этой удручающей мысли она незаметно погрузилась в ленивую дремоту.