— Зубы, — запричитала Семеновна, — а тут отчет составлять надо, а-а…

Закончить фразу она не успела. Дверь со скрипом отворилась, и Шнырь ввел в кабинет согнувшегося пополам Сафонова. Виктор посмотрел на него и вдруг вспомнил его кличку…

Капитан Внучек был в квартире один. Жена с утра ушла к секретарше отделения Байметовой, у которой была подшивка «Бурда моден». Внучек, вымыв пол, вылил грязную воду в унитаз, сполоснул ведро, принял душ, завалился на диван и стал ждать жену, мучаясь от безделья.

Должность Внучека, согласно штатному расписанию Каминского горотделения КГБ, значилась так — старший оперативный уполномоченный. В Каминске он работал всего три месяца. Первый из которых, как и положено, он прожил в гостинице, следующие два в общежитии местного техникума. В конце декабря подошло время очередного отпуска, и к нему из Н-ска приехала жена. Общежитие — не то место, где можно было принять молодую женщину. А раз так, то Внучек договорился с одним своим другом, имевшим однокомнатную квартиру, пожить пару-тройку дней у него. Друг перебрался в комнату Внучека, а Внучек встретил и препроводил жену в квартиру друга, где они прожили три дня и сегодня собирались уехать в Н-ск, а оттуда с «поездом здоровья» в Лужбу, которую называли не иначе, как сибирской Швейцарией.

— Горы, солнце, искрящийся снег, — все это запомнится тебе на всю жизнь, — говорила жена. Она до замужества ездила на Алтай в составе такого же поезда.

Внучек, сладко потянувшись, посмотрел на две сумки с теплыми вещами, поверх которых были привязаны новенькие ботинки для лыж, еще без дырочек на подошве. Ботинки были куплены специально для поездки, их можно будет приспособить к любому креплению.

Зазвонил телефон. Внучек снял трубку, надеясь услышать голос жены, но ошибся.

— Федор Степанович?

— Да, — сказал Внучек.

— С трудом вас разыскал, — обрадовался шеф.

Внучек был опером, и интуиция мгновенно подсказала ему, что горы, солнце, искрящийся снег и смех Наташки для него не приятное будущее, а несбывшееся прошлое.

— В Тараканино, — говорил между тем шеф, — двое или трое заключенных захватили заложников.

Шеф, в отличие от Внучека, не работал в местах лишения свободы и не знал, что в СССР нет заключенных, а есть только осужденные…

— При чем тут мы, — перебил его Внучек, — до Тараканино сто пятьдесят по прямой, а по кривой и того больше…

— Начальство звонило из Н-ска, — сказал шеф, — просило отслеживать обстановку и войти в штаб по освобождению заложников.

— Мне собираться в Тараканино?

— Да нет, — возмутился шеф непонятливости подчиненного, — штаб создают в Каминске, в СИЗО.

— Но я в отпуске, у меня на руках билеты в Лужбу… меня жена съест, — сказал Внучек, а про себя подумал: и чего бы тебе самому не войти в штаб…

— Федор Степанович, вы же единственный человек — специалист по местам лишения свободы… сбор через полчаса в следственном изоляторе…

— Хорошо, — сказал Внучек, чуть было не выругавшись.

Здесь нужно сказать, что Внучек не ругался матом. Несколько лет назад в одном ксерокопированном издании он прочел статью о том, что известный всему миру русский мат — вовсе не русское изобретение. И возникло сие универсальное и уникальное явление во времена татаро-монгольского нашествия… А значит, пользоваться им было не патриотично…

Внучеку не хотелось сообщать о случившемся жене по телефону, и он попросил ее срочно прийти домой…

Спустя полчаса Наталья появилась в квартире раскрасневшаяся от мороза и предчувствия чего-то недоброго.

— Что произошло? — спросила она с порога.

— Происшествие небольшое… — начал он.

— А при чем тут ты? — безапелляционно заявила Наталья, — ты же в отпуске…

— Ну, сама понимаешь…

— А начальник?

— Он занят, — солгал Федя.

— И что?

— Придется задержаться на сутки… на двое…

— Но у нас поезд в три часа…

Ему хотелось сказать: поезжай одна, я тебя догоню; но жизненный опыт подсказывал, что давать такие обещания нельзя, за этим происшествием может последовать другое или это же продлится не сутки, а вдвое-втрое больше…

— Что же делать? — спросила она.

— Может, все-таки одна поедешь? — спросил он, надеясь, что она откажется.

— Хорошо, — решительно ответила она, — я поеду одна, а ты работай, работай и, может, когда-нибудь орден «сутулого» получишь, им как раз таких как ты награждают…

Такой реакции Федор не ожидал. «Вот тебе и подруга жизни…» Но погасив в себе огонек злости, он только сказал:

— Езжай… ключ я возьму с собой, а ты дверь захлопнешь.

Решив самый трудный вопрос, он направился в СИЗО.

В том, что он вспомнил кличку, не было ничего удивительного. У таких, как Сафонов, она написана на лице, а не вспомнилась в коридоре потому, что Сафонов сидел, наклонясь… и Виктор не разглядел его. Его кличка была Хряк.

— Витя, — сказала Валентина, увидев, что Шнырь еле тащит Сафонова, — помоги…

Виктор поднялся со скамейки, подхватив Сафонова под мышки.

«До чего тяжелый», — подумал он и вдруг почувствовал, что мышцы Сафонова мгновенно превратились в сталь. Сафонов выпрямился и ударил Виктора головой. Удар пришелся Виктору в ухо…

Звон, как от боя настенных часов, раздался в голове начальника тарного цеха, потом его словно закутали в плотное мягкое одеяло, и он перестал что-либо слышать и ощущать.

Очнувшись, он почувствовал сильную боль в левой половине головы и непонятную тяжесть в области поясницы. Повернув голову направо, он все понял. Шнырь и Хряк уложили его и женщин вниз лицом на пол, а сверху положили вверх ножками скамейку, на которой только что сидел Виктор.

«Предусмотрительные ребята», — подумал Виктор, будто это и не его захватили осужденные, а он смотрит приключенческий фильм, сочувствуя героям.

— Я сказал лежать, всем лежать, — жестко произнес Хряк, расхаживая возле голов лежащих, — будете лежать тихо, останетесь живы… Шнырь, дневального!..

Шнырь выскочил в коридор и вскоре появился с дневальным по санчасти — высоким парнем в чистой робе, с аккуратной биркой над одним из нагрудных карманов, на которой была четко видна фамилия, и в шапке, лихо сдвинутой на затылок.

— Видел? — сказал Хряк, кивнув в сторону Виктора и женщин.

— Ага! — ответил тот. Дневальные в зоне — не последние ребята. Он сразу все понял и готов был выполнить все, что скажет Хряк.

— Скажешь дежурному, — продолжал Хряк, — что мы взяли заложников. Ко входу пусть никто не подходит… сунутся — всех кончим!

И Хряк показал дневальному заточку, а стоящий рядом Шнырь движением фокусника вытащил из рукава телогрейки еще две…

Парень кивнул, но Хряка это не устроило.

— Повтори… — потребовал он. Дневальный, путаясь, повторил.

Потом Хряк долго и не мигая смотрел в глаза парня, от чего тот побелел как стена, и прорычал:

— Теперь пошел…

По коридору загрохотали сапоги с подковами, и все затихло. Шнырь закрыл двери санчасти на ключ, взятый у Валентины, оттащил ко входу стол.

«Дверь подперли, чтобы ее сразу не смогли открыть», — подумал Виктор и опять удивился, что не воспринимает события как реальность.

Начальник колонии, Зубов и дежурный появились перед окном кабинета начальника санчасти. Первые двое были без шинелей и шапок, последний — одет по полной форме.

— Сафонов! — заорал начальник колонии. — Прекрати дурить, отпусти людей…

В это время раздался звон разбитого стекла и из окна второго этажа появилась обмотанная шторой рука Сафонова.

— Не пыли, начальник, — крикнул Хряк в разбитую шибку, — людей я тут же отпущу, а ты выпусти из ШИЗО Бузу…

— Прекратить! — закричал начальник, но голос его сорвался, и он некоторое время беззвучно шевелил губами.

Зубов пытался остановить его, но начальнику словно вожжа под хвост попала. Он снова обрел голос и стал грозить Сафонову…