— Рассусоливать с тобой много не будут, Павел Иванович, — веско сказал Болдырев. — Или безропотно добро свое отдай, или жизнь кончилась. Ты письмо-то прочти. Слышал про Баракова из Западного улуса? Большой делец был. Бодайбинские прииски мясом и маслом снабжал. Обозы по сотне подвод туда отправлял. Красные нагрянули, самого шлепнули, хозяйство разорили. А он товарищам не вредил! Середины нет, Павел!

Павел скрипнул зубами. Лицо его усыпали крупные капли пота и струйками сползали по щекам: Волосы разлохматились, дышал он тяжело, прерывисто, словно пробежал версту. Над столом чуть покачивалась лампа-молния, и тени на стене сдвигались то вправо, то влево.

— Нет, это не выход! — произнес Павел решительно после недолгого размышления.

— Возможно! — стараясь казаться равнодушным, согласно кивнул Макар Иванович. — Я ведь пострадал от царского режима, мне беспокоиться нечего. Меня не тронут, а тебе крепко думать надо. По ихнему понятию, ты эксплуататор, классовый враг, чужим горбом богатство наживаешь... Эверов и не собирается уезжать. Зачем убегать? Он будет бороться, и правильно поступает: свое защищать богом предпослано!

Похоже было, что Павел его не слушал, он нервно катал в ладонях хлебный шарик и шевелил губами.

— Значит, я могу стать хуже последнего хамначита? — спросил Павел и зло крякнул. — Нет, врешь! Своего я не отдам!

Он с грохотом придвинул свой стул ближе к столу, залпом выпил стакан вина и сунул в рот кусок котлеты.

— Откровенно говоря, — вкрадчиво продолжал Макар Иванович, — Эверов делает совершенно верно. Первым не лез, но раз такое дело, он поневоле вынужден ввязаться в драку. Между прочим, запомни, Павел: покорного цыпленка щиплют в первую очередь. Тебя в стороне не оставят ни так ни этак. Выход у тебя один.

— Да, придется, — раздумчиво промолвил Павел. — Я не лез. Меня трогают, на меня наседают, а на обиду я шибко злой.

— Знаешь, легче срубить годичную сосну, чем столетнюю. Молоденькую что — одним замахом подсечешь под самый корень. А люди растут быстрей, чем деревья. Если намерен бороться, не медли. Притом учти: помощь может прийти неожиданно, откуда-то со стороны. О нас помнят и беспокоятся...

— Кто?

— Наши верные друзья... И вообще, кому охота лезть сюда, в этакую глухомань. У большевиков в России дел по горло — дай бог им захлебнуться! Главное — с местными справиться. Кроме тебя, пожалуй, некому будет стать во главе движения. Не забывай, Павел, у тебя высокое призвание — возвеличить якутскую нацию.

Несколько минут оба молчали. Павел барабанил пальцами по столу и упорно смотрел в пустой стакан. Заметно было, что гость опьянел. Болдырев опустил подбородок на составленные друг на друга кулаки и, не мигая, глядел на собеседника, словно что-то выискивал в его лице.

— Хорошо! — нарушил наконец молчание Павел. — А если мы не устоим? Может так быть?

— Все может быть, но будет то, что будет! — уклонился от прямого ответа Болдырев. — Откровенно говоря, я боюсь начинать эту кутерьму. Поднять восстание — не шутка. Тут все обмозговать надо, чтоб потом не раскаиваться, не кусать локти.

— Что? Или ветер с другой стороны подул? — спросил насмешливо Павел, наливаясь хмельной ненавистью к этому непонятному человеку. Он был похож на мелкую скользкую рыбешку, которую никак не удержишь. Ссыльные жили бедно, в нужде, прирабатывали кто чем умел, а у Болдырева всегда водились деньги, притом немалые. Не один раз ссужал он ими Павла и других тойонов. Как-то Павел поинтересовался, откуда у него столько денег. Болдырев усмехнулся: «У меня были три тетушки, и все богатые. Они умерли, а наследство досталось мне». Иногда он куда-то надолго исчезал.

— Давно ли ты говорил, что надо непременно воевать, середины нет! — продолжал Павел сдавленным шепотом. — Или думаешь, я забыл? Ненадолго достало твоего пыла! — Павел вплотную приблизил свое побагровевшее лицо к сосредоточенно-спокойному, с застывшей полуулыбкой на губах лицу Макара Ивановича. — Ты эти шутки брось! — забыв про осторожность, возвысил он голос. — Погибать, так погибать вместе! Кашу заварили сообща, а расхлебывать нам! Штабс-капитан Артомонов уже отряд собрал. Ты же подталкивал, торопил, а теперь — взад пятки? Врешь, дорога у нас единая! Вместе пойдем под пули. А нет, так...

Павел рывком приподнялся и, как клещами, схватил Болдырева за высунувшийся вперед кадык. Макар Иванович шарахнулся от него, испуганно заморгал глазами, затем натренированным приемом вывернул руку Павла.

— Чего ты рассвирепел! Разберись сначала. И потише! — возбужденно зашептал Болдырев и указал на дверь, за которой спала жена. — Я эсер. Понимаешь! То есть я идейный противник большевиков. Честно говоря, враг их. Ты просто не понял меня. Я хотел сказать, что действовать надо обдуманно, быстро и беспощадно. Главное — беспощадно. Хамначитов на свете много. Давить их надо, пока не поздно, пока они не разобрались, что к чему.

Он выбросил по направлению к Павлу руку с выпрямленными пальцами и с силой свел их в кулак.

— Вот так! Чтоб вздохнуть им нельзя было! Никакого общения с товарищами. Вдолбить им в головы, будто красные — губители якутов!

Павел криво усмехнулся.

— Ты как лисица, и еще хуже. Натравливать любишь, а сам в сторонку, — сказал он, но уже без злости.

Макар Иванович помолчал, потрогал шею и качнул головой.

— Что делать, подскажи мне твердо!

— Что делать?.. Идти за Эверовым. — Болдырев передохнул. — Собирай отряд. Вам необходимо слиться воедино, создать таежную армию, и чтобы тактика у нее была особая, незнакомая совдеповцам. Но я заскакиваю вперед. Сейчас собирай силы. Ты имеешь влияние, за тобой пойдут.

— Отец мне поперек дороги стал! — жалобно, расслабленно произнес Павел.

— Убери! — жестко посоветовал, почти приказал Макар Иванович.

— Правильно! Раз на то пошло: пан или пропал. — Павел откинул с глаз густой черный чуб, мрачно улыбнулся. — Так и так конец!

— Ты, Павел Иванович, выпил лишнее. Почему конец?— возразил Болдырев. — Можно сделать так, что победа останется за нами.

— Как?

— Послушай — как! В России кругом установилась власть большевиков. Нас мало, но есть верный выход...

Павел внимательно слушал. Макар Иванович замолчал.

— Какой выход — договаривай!

— Можно будет обратиться за помощью к какому-нибудь государству. Только попроси!

Макар Иванович хохотнул и заерзал на стуле. Спохватившись, шлепнул себя по губам. Павел упорно думал, уставившись отупелым взглядом в одну точку. Левая щека мелко дрожала.

— В последнем случае — неплохо, — согласился он. — С теми, однако, сговориться легче, чем с разными босяками. Верно ведь?

— То-то и оно! — засмеялся Макар Иванович.

— По правде сказать, я и сам подумывал об этом... Ты упоминал, будто винчестеры достал? Не выручишь ли?

— Толково решил! — обрадованно потер ладони Болдырев. — Оружие бери хоть завтра. Я его недалеко, на заимке припрятал.

Павел встал, устало потянулся, взглянул на часы, мелодично отсчитывавшие на стене секунды. Позолоченные стрелки показывали без пятнадцати три. Он упруго вскинул вверх руки, с силой согнул их в локтях.

— Хватит! Мирно пожили, теперь повоюем. А оружия завтра же немного возьму, на первый случай.

Макар Иванович приготовил гостю постель. Павел снял сапоги и, не раздеваясь, лег на чистую простыню. Болдырев заметил, как он сунул под подушку нож. «Не доверяет», — подумал он.

— Артомонова мне надо повидать. Ты, Макар Иванович, постарайся это устроить, — попросил Павел.

— Завтра на совете он будет! Славных молодцов навербовал себе штабс-капитан!

Утром Макар Иванович и Павел отправились в город, строго наказав Назарке никуда не убегать.

Назарка покорно залез на телегу и терпеливо стал ждать. На дворе, обнесенном сплошным дощатым забором, было жарко, душно. Легкий ветерок, залетавший невесть откуда, поднимал тучи пыли, гнал ее по улице, горстями швырял в раскрытые окна. Долго сидел Назарка, смотрел на крыши домов, на красные кирпичные трубы, на небо, которое казалось здесь не таким чистым, как над родным аласом. Назарка чутко прислушивался к звукам, доносившимся с улицы. По расхлябанным тротуарам редко пройдет человек. Назарка рисовал в воображении прохожего. Он представлялся ему женщиной, одетой пестро, как шаман.