Итак, хотя городка с названием Тарсус нет на американской земле, — каково же соотношение воображаемого и реального в романе Саттона? Скажу откровенно, мне не пришлось проводить глубоких исследований, чтобы дать ответ на этот законный вопрос читателя. Пока я писал этот памфлет, простое чтение газет внесло полную ясность. Вот телеграмма ТАСС из Вашингтона. Ее заголовок: «Преступные эксперименты».

Ее текст: «Достоянием гласности становятся преступные эксперименты Пентагона по подготовке к химической и бактериологической войне. Ссылаясь на документы Министерства обороны США, общественная организация «Черч оф сайнтолоджи» сообщила, что в районе городка Сиэрси (штат Арканзас) армейские вертолеты 131 раз распыляли токсические вещества». Были жертвы. Кто погиб, овцы или люди — неизвестно. Но Сиэрси не вымышленный Тарсус, он существует реально.

А вскоре после этого сообщения середины 1981 года мировую печать обошли зловещие корреспонденции из Испании. В этой стране возрастает беспокойство в связи с эпидемией, вызванной таинственным вирусом, поражающим легкие человека. В клиниках Мадрида, Вальядолида, Саламанки, Авилы, Сеговии и других городов находится уже около двух тысяч больных. Зарегистрировано 18 смертных случаев. Болезнь поражает в основном детей и подростков. Эпидемия началась в Торрехон-де-Ардос, городе-спутнике Мадрида. Здесь высказывают предположение, что утечка вируса произошла с расположенной в этом районе военно-воздушной базы США, где хранится биологическое оружие.

Столичная газета «Паис» отмечает, что в 1979 году именно на этой американской базе скончался в результате заболевания, напоминавшего по форме нынешнюю эпидемию, 26-летний сержант ВВС США Марсело Перес. Немногим позже при аналогичных обстоятельствах погибли еще двое американских военнослужащих. Военная администрация базы так и не разрешила испанским врачам произвести вскрытие, чтобы узнать причину смерти. Определить причину болезни и методы ее лечения врачи не в состоянии. В последние дни эпидемия перекинулась в Португалию.

Не знаю, смог бы Саттон вдохновиться испанской драмой в той же мере, как и страданиями соотечественников. Но следует твердо сказать: каким бы национально ограниченным комплексом чувств ни руководствовался автор «Грома среди ясного неба», как бы ни отсекал он свои выводы от мирового возмущения действиями Пентагона, его роман — жестокое продолжение жизни, а жизнь, в свою очередь, пишет новые трагические главы этой истории.

Я прочел фантастический роман двух английских авторов, Реймонда Хойхи и Роджера Бинэма, «Последний козырь», и он тоже кажется сколком с реально возможных событий. Его фабула с угрожающей логикой заимствована у современности. Дело происходит за океаном. На страницах романа президент и его окружение видят, что страна разделена на многие враждебные группировки. Социальное единство может быть достигнуто лишь в случае, если Соединенным Штатам будет угрожать враг. Он должен быть одинаково опасен каждому американцу в отдельности и всем вместе, независимо от их убеждений, цвета кожи и политических симпатий. Помощник президента по национальной безопасности разъясняет эту задачу группе ученых.

— Леди и джентльмены, — начал Нейдельман голосом даже несколько мрачным. — На нашу долю как раз и выпала задача создать этого опасного врага. В течение последних восьми месяцев мы должны произвести, именно произвести, доказательство, что вся планета, и США в частности, находится под угрозой нападения более развитой цивилизации из космоса.

Не обращая внимания на заметно оживившиеся ряды, он продолжал:

— Мы создадим космический корабль, создадим его экипаж, вооружим его несмертельным патогеническим оружием и доставим в Лос-Анджелес, где будет смоделирована картина его гибели во время разведывательного полета. А для того, чтобы угроза показалась реальной, воздействию патогена будет подвергнуто не менее десяти тысяч человек…

Помощник президента гарантировал ученым, что никто из них не будет участником фиаско, подобного Уотергейту.

В конечном счете все так и было сделано, с той лишь разницей, что патогеническое оружие оказалось смертельным. Правящим кругам США мало мифа о «советской угрозе». Они додумываются еще и до конструирования угрозы из космоса — пока в фантастическом повествовании.

Тревожные романы появляются в англосаксонском мире. В хоре антисоветской литературы их голос звучит негромко, но отчетливо. Их авторы задумываются над судьбой своих соотечественников и понимают, что от военно-промышленного комплекса США можно ожидать какой угодно подлости.

Теперь вернемся еще раз к началу романа, к продолжению беседы о речи президента двух сотрудников лаборатории в Дагуэе.

— А Женевская конвенция, — спрашивает Робертсон, несколько испуганный цинизмом доктора Дипа.

— Да, в свое время вы в Англии тоже подписали Женевскую конвенцию. Но от этого не пострадал бактериологический центр в Портоне, или Медиин Хейт в Канаде, или Куинсенд в Австралии.

— Тогда что же это все значит?

— Ничего или почти ничего. Я полагаю, что придется немножко ужесточить меры по сохранению секретности и быть еще более осторожными. А в остальном… ничего.

Спустя небольшой срок после этого разговора над Тарсусом грянул гром.

Тень друга, или Ночные чтения сорок первого года[4]

— Почему наши писатели не пишут крупных вещей? — недовольно спросил редактор, читая гранки уже не помню чьего очерка, предложенного мной для очередного номера газеты.

— Каких крупных?

— Таких! — И редактор развел руками тем манером, каким рыболов показывает мифический размер выловленной щуки.

— Вы имеете в виду рассказы?

— Я имею в виду повести, романы, — ответил редактор, и расстояние между его руками еще более увеличилось. Он раскинул их так широко, будто добровольно готовился к распятию.

— Не могу знать! — с машинальной молодцеватостью ответил я, пораженный позой дивизионного комиссара.

— Вы мне отвечаете, как хитрый ефрейтор, — вскипел редактор. — Говорите по существу.

— Почему нет романов? — тут уж развел руками я. — Но ведь идет война.

— Ну и что же?

Парировать такую реплику — нелегкое дело. Порывшись в памяти, я извлек из нее нечто классическое и был уверен в неотразимости своего ответа.

— Когда говорят пушки — музы молчат.

— Почему это они молчат? Где они молчат? — деловито осведомился редактор.

— Да так, вообще, — растерянно промямлил я, — молчат. По крайней мере, так было до сих пор. Молчат. Вот у союзников, по-моему, тоже ничего крупного не создано в этом смысле. Это и понятно, — витийствовал я, обретая понемногу спокойствие, — в громе пушек растворяется, так сказать, слабый голос муз…