Кремнев говорит:

— Можно искоренить уличную преступность. Нужно только, чтобы все дети были при родителях и родители трудоустроены. Можно искоренить жуликов и бандитов. Нужно только работой всех обеспечить, чтобы по силам и по уму. А вот кумовство победить нельзя, потому что у нас психология такая. Власть — она от слова «владеть». И чем меньше у тебя власти, тем больше усилий ты прилагаешь, чтобы её приумножить. Подарки начальству, подхалимаж, мелкие услуги. Закрыл глаза на мелкое нарушение, не дал ходу жалобе, стрелки с одного на другого перевёл. Рука руку моет, так издревле у нас повелось. Поэтому со всей этой чиновничьей сволочью ухо нужно держать востро. Понял?

Богдан это очень хорошо понял. Рассказов о том, что чекист или агент угро не мог прищучить контру, потому что запрещало начальство, передавалось изустно великое множество. Та же самая история с Бенуа — Комаров взгоношился на Кошкина, а Кошкин на Кремнева вовсе не из-за столкновения интересов двух контор, а потому что Бенуа был на короткой ноге с наркомом Луначарским, а Комарову не хотелось неприятностей.

Потому Перетрусов не стал рваться за Евой в «Асторию», а зашел в цивильную пивную, что стояла напротив, и принялся цедить кружку за кружкой. Если он не ошибался, то клиент для Евы давно подготовлен швейцаром, часика два подождать — и она сама…

Ева появилась через десять минут, испуганная и взъерошенная. Видимо, что-то у нее пошло не так. Лишь бы не убила там никого… Это был шанс ее подцепить и если не влюбить в себя, то по крайней мере обратить внимание. Перетрусов оставил пиво с корюшкой и пошел выручать барышню. То, что она попала в неприятности, сразу было понятно — швейцар держал ее за локоть.

Громко кричать и вырываться девушка не могла — сразу привлекла бы внимание постового. Мордатый швейцар задержал ее на всякий случай — слишком быстро она выскочила, не сперла ли чего? Скорей всего, ему проблем тоже не хотелось — неминуемо ведь будут спрашивать, как посторонняя внутрь помещения попала, но он жаждал мзды и выслужиться. Вдруг клиент прибежит?

Богдан успел раньше клиента.

— Ты куда? — спросил его швейцар, когда Перетрусов попытался пройти внутрь.

— Не твоего мелкого ума дело! — огрызнулся Богдан.

— А ну, стоять!

— Пошел ты, халдей.

Халдей, не отпуская Евы, попытался помешать Перетрусову пройти. Ева снова рванулась, и швейцар обернулся к ней:

— Стой и не дер…

Резкий удар в солнечное сплетение вышиб из стража дверей дыхание. Он отпустил девушку и упал на колени.

— Драпаем, — коротко приказал Богдан Еве и подтолкнул ее. — Ну…

Ева удивленно посмотрела на спасителя и тут же побежала прочь. Богдан тоже не стал задерживаться.

Догнал он барышню на Синем мосту.

— Че, тоже не пускают совдепы? — спросил Богдан, пристраиваясь справа.

— Я вас не знаю. — Ева ускорила шаг.

— Я вас тоже, так давайте исправим эту несправедливость, — не отставал Богдан.

— Я сейчас закричу.

— Товарищи, я люблю эту девушку! — закричал Перетрусов и приобнял Еву за талию.

— Только не здесь, шутник! — прикрикнул постовой.

Богдан в знак согласия приподнял и опустил кепочку, мол, я чту порядок и умолкаю.

— Убери руку, — краем рта сказала Ева.

— Сначала нужно спасибо говорить, — ответил Богдан, но руку с талии убрал и предложил держать его за локоть.

— И без тебя бы управилась. — Ева нехотя уцепилась за Перетрусова, чтобы не привлекать внимания прохожих.

— Ага, два раза. То-то халдей тебя отпускать не хотел, все ждал, когда же ты управишься.

— Ты куда меня тащишь?

— Да ладно тебе — тащу. Я щас на Сенную выйду, свистну — и с десяток таких, как ты, сбежится.

— Поржать?

Они свернули в Демидов переулок. Богдан стряхнул с себя руку Евы и сказал:

— Ну и иди к своим совдепам краснопузым, если такая гордая и неприступная, — и ускорил шаг.

Риск имелся. Она могла не остановить, не окликнуть, и тогда поди встреться с ней еще раз «как будто случайно». Но продолжать навязываться было куда рискованнее.

— Подожди, — сказала она.

Богдан остановился и обернулся через плечо. Ева догнала и снова взяла его за локоть. Уже не таким деревянным движением, как на мосту.

— Проводи меня до Сенной.

— Пошли, мне-то что.

Шли неторопливо, пару раз, будто уклоняясь от встречных прохожих, Ева задела Перетрусова бедром. Значит, решила после неудачи в «Астории» подцепить его. Ну что же, поиграем.

— Спасибо, — сказала она.

— Всегда пожалуйста, за подержаться за локоток денег не беру.

— Я про то…

— А… Я туда тоже никак попасть не могу. Гниды красные, сами винцо попивают, коньяки, а остальные, значит, пивом с корюшкой перебивайтесь… Ну и ладно, я тут другое место знаю.

— Понтуешься много.

— Не нравится — не держу.

Снова замолчали. У самой Сенной Богдан спросил:

— Зовут-то тебя как, прекрасная незнакомка?

— Ева.

— Ага. А я — Адам.

— Я серьезно.

— Брешешь. Да ладно, я не в обиде. Тут шалман один есть, там вино имеется. Пойдешь?

— А ты напьешься, так приставать начнешь?

— А че я, не мужик?

— Нет уж, с меня сегодня мужиков хватит.

— Как знаешь.

— Может, проводишь?

— Дудки. Я хочу пить и девок.

Выражение досады, промелькнувшее по лицу Евы, не ускользнуло от внимания Богдана.

— Не, ну ты не обижайся, ты видная, но я не для того в Питер приехал, чтобы всяких гордых до дому провожать.

— А ты не питерский, что ли?

— Не, с Тихвина. Я сюда только на интерес играть приезжаю да пошалить.

— А чем в Тихвине занимаешься?

— А не твоего мелкого ума дело. Ну давай, решай — идешь со мной или нет?

Ева сделала вид, что думает.

— Руки только не распускай.

— Че я, не мужик?

В этом шалмане Перетрусова давно знали как щедрого гостя. Что он был уже с подружкой, никого не смущало, хотя здешние девицы смотрели на Еву недобро — они-то теперь остались не у дел.

Играла музыка, водка мешалась с вином и пивом, по углам весело визжали барышни. Богдан пил, делал вид, что пьянел, и все время выигрывал в карты. Ему было важно, чтобы Ева заметила — он сегодня сказочно богат. И она заметила. Богдан покупал дорогое, вино, всех угощал и вел себя как душа общества.

Наконец Ева поверила, что он достаточно окосел.

— Может, пойдем? — спросила она.

— Мне здесь постелют! Пошли со мной, не пожалеешь!

Барышни испытующе смотрели на Еву — упустит ли она такой лакомый кусок или забудет про гордость и останется.

И Ева от жирного куска не отказалась. Она помогла едва стоящему на ногах Богдану добраться до продавленного кожаного дивана и закрыла дверь в комнату.

«Интересно, — подумал Богдан, — по башке огреет или дождется, пока засну? Надо ее как-то задержать».

— Эй, как тебя там!

— Что такое?

— Вина дай мне.

— Хватит, наверное!

— Дай, говорю!

Ева послушно налила полный стакан красного и подала Богдану. Тот потянулся и случайно выплеснул все содержимое на Еву.

— Ну ты кулема! — выругался Перетрусов пьяным голосом. — Налей еще!

Но Ева не слушала, она бросилась к рукомойнику, висящему на стене, на ходу снимая кофточку и проклиная пьяного кавалера. Того Богдану и нужно было. Он рухнул обратно на диван, что-то пробормотал и затих.

Какое-то время Ева не обращала на него внимания, пытаясь застирать пятно на кофте. Когда она кое-как справилась и повернулась, чтобы повесить кофточку на спинку стула, она увидела, что кавалер уже лежит, пуская слюну изо рта. На тонкой женской сорочке розовело пятно от вина, и Ева стянула ее через голову, оставшись в лифе. Сорочку Ева тоже застирала.

Богдан всхрапнул. Ева резко обернулась к нему, но он безмятежно посапывал. Она подошла к нему, помахала рукой перед лицом. Перетрусов никак не отреагировал.

Ева заглянула в сумочку, достала сигареты и спички. Закурила, выпустила в потолок дым, подошла к зашторенному окну, стянула с головы парик и положила на стол. Потом сняла лиф и бросила рядом с париком.