Когда он вышел из 'мерседеса' и смущенно пошел по ковровой дорожке, усиленно заработали затворами фотографы, а когда он стал подниматься по лестнице к портику - к нему уже кинулись журналисты. Ганин открыл рот от неожиданности, но тут уже подскочил юркий худенький смазливенький молодой человек, чем-то напоминающий кота - круглое лицо, пухленькие щечки, реденькие усики, зеленые хитрющие глаза, мягкие и грациозные движения, прилизанные расческой и гелем жиденькие волосики, - тоже одетый в смокинг, и тут же затараторил мяукающим голоском:

  - Господин Ганин не будет сейчас отвечать на вопросы... Его ждет губернатор... Будет пресс-конференция... Не сейчас... Не сейчас...

  А потом, ловко подхватив Ганина 'под локоток', повел его по лестнице вверх.

  - Ой, спасибо вам большое! - прошептал Ганин. - Вы меня просто спасли!

  - Ничего-ничего, Алексей Юрьевич, всегда к вашим услугам! Моя фамилия Тимофеев, я ваш агент, вот моя визитка.

  - А-а-а... Валерий Николаевич...

  - Да-да-да! Обо всем потом, на банкете... Сейчас вас ждет губернатор... - Тимофеев легонько подтолкнул Ганина в спину, прямо к толстощекому и круглому как шарик губернатору, который стоял у красной ленточки перед парадным входом в музей с ножницами в руках.

  А дальше - все было как во сне... Ему кто-то что-то говорил - и губернатор, и мэр, и их замы, и бизнесмены, и их жены... Все что-то говорили, пожимали руки - у Ганина все их лица сливались в одно: у мужчин - брыластые, щекастые, с густыми бровями, холодными металлическими глазками-пуговками, вторыми подбородками; у женщин - крашенные-перекрашенные, с глазами-стекляшками и фарфоровыми зубами, смердящие невыносимыми духами до тошноты... Ганин всем смущенно и приветливо улыбался, всем что-то жал, что-то говорил, а кому-то даже целовал ручки, а потом ему всучили ножницы и он перерезал красную ленточку, а потом вошел внутрь.

  Главный зал областного музея, располагавшийся на первом этаже здания, был уже оборудован его работами. Раскладушки, плакат и растяжки под потолком оглашали название выставки: 'Усадьба князей Барятинских - жемчужина архитектуры нашего края. Художник - Ганин А. А.', а на стенах висели его собственные картины, которые он нарисовал в усадьбе, начиная с улицы - фасад, вид на пруд, фонтаны со скульптурами, аллеи, беседки - и заканчивая внутренним убранством: библиотека князей, бальная зала, трапезная зала, спальня... Все в золоте, все в предметах роскоши XVIII века - золотые литые витиеватые канделябры, статуи и статуэтки в виде обнаженных нимф, голеньких амурчиков с крылышками, мускулистых аполлонов, картины с важными мужчинами в напудренных париках и томными женщинами в декольтированных платьях с высокими прическами на головах, столовое серебро, резная витиеватая мебель, персидские ковры... В общем, перед глазами посетителя представал удивительно прекрасный и живой мир 'елизаветинско-екатерининской эпохи', эпохи Великого века дворянства, роскоши и утонченности, мир, который был доселе скрыт за семиметровым зеленым забором со стальными воротами и автоматчиками в 'хаки', а теперь открылся перед зрителями во всем своем изяществе и непревзойденной красоте, усиленной гениальной кистью доселе неизвестного художника...

  Ганин был на седьмом небе от счастья, когда слышал восторженные возгласы и цоканья языком, легкий шум восхищения и громкую похвалу: 'Нет, ну просто фантастика', 'все как настоящее', 'кажется, я могу потрогать', 'я просто глаз не могу оторвать'... Вскоре зал был так заполнен людьми, что Ганину - вообще-то дремучему интроверту и большому любителю одиночества - стало не по себе. Ему было душно, хотелось куда-то убежать, а потому он и сам не заметил, как оказался на втором этаже здания, на галерее, откуда прекрасно можно было видеть происходящее внизу, при этом не страдая от того, что тебе дышат, так сказать, прямо в затылок, и здесь он смог, наконец, перевести дух. 'Никогда бы не подумал, что слава - это такая утомительная вещь! - подумал Ганин. - А ведь ещё пресс-конференция предстоит! Надо ещё придумать, о чем говорить, а о чем говорить не стоит, а то ещё ляпну... Эх, жаль, Пашки нет! Никто из этих журналистов так не напишет критический очерк о выставке, как он!'. При воспоминании о Павле Расторгуеве Ганину стало как-то грустно. Он внезапно почувствовал себя посреди этой толпы, этого огромного здания музея таким одиноким, таким не нужным, как забытый кем-то на спинке стула плащ, что даже на глаза навернулись слезы...

  - ...Вот Вы куда спрятались, звезда оперы и балета! - послышался откуда-то мелодичный женский смех. - А я ищу его, ищу... Мне нужна сенсация - и только она! - и снова поток чистых как слеза звуков.

  Ганин недоуменно повернулся и... чуть не упал прямо на пол: перед ним стояла... - ДЕВУШКА С ПОРТРЕТА! - фиалковые глаза, алые чувственные губы, золотистые волосы... Ганин схватился рукой за сердце и широко раскрыл рот, как рыба, выброшенная на берег - ему не хватало воздуха...

   - Эй, эй, эй, вам плохо? Я вас напугала? - тревожно спросила девушка. - Я всего лишь хотела взять у вас эксклюзивное интервью для нашего канала!

  - К-канала?.. Инт-интервью?.. - как сквозь сон проговорил Ганин и, внимательно присмотревшись к девушке, почувствовал, что ему полегчало...

  Да, девушка была очень похожа на его 'мечту поэта', но все-таки это была немного другая девушка. На ней не было соломенной шляпки, да и кружевного белоснежного платьица с юбкой-куполом, развевающейся на ветру, лукошка с цветами... Вместо них - легкие облегающие белоснежные летние брюки, такого же цвета рубашка с короткими рукавами, открытые туфельки без каблуков, а на голове - бейсболка с логотипом областного телеканала '2+2', в руках она держала микрофон с тем же самым логотипом, а весь аккуратненький, чуть приплюснутый носик и часть щек её были усыпаны... веселыми веснушками.

  - Вам плохо? - повторила девушка и, с тревогой взглянув на Ганина, взяла его за руку.

  - Нет, ничего... Я... ну... просто обознался... принял вас за другого человека...

  - А-а-а! Наверное, это был не очень хороший человек, если вы так испугались, хи-хи! Кстати, а мы не знакомы! Меня зовут Снежана, Снежана Бельская, - немножко фамильярно протянула она свою ручку Ганину, при этом обворожительно улыбнувшись. - Я веду репортажи про культуру, искусство, неординарных людей и всё такое прочее. Мечтаю организовать свое ток-шоу, между прочим... А вы - тот самый таинственный Ганин, о котором уже неделю трубит весь город, скрывающийся от общественного внимания в лесу?! - и снова мелодично рассмеялась.

  Ганин покраснел, но не стал говорить, что его убежище было гораздо хуже, чем лес.

  - У вас, у вас... такие чудные... веснушки... - прошептал он. - Они Вам так к лицу!

  Снежана с интересом стрельнула глазками в Ганина и сказала:

  - Первый раз в жизни кто-то восторгается моими веснушками, ха-ха! А в школе у меня из-за них чуть комплекс неполноценности не выработался...

  - Ну и зря! - ответил Ганин. - Веснушки происходят от слова 'весна', а 'весна' - это жизнь! Матово-белая кожа из-за тонального крема, который идеализирует лицо, делает его похожим на лицо призрака, восковой фигуры, куклы! Наличие изъяна, неровности - вот то, что делает человека человеком, а чересчур ровные и идеальные линии могут быть только на похоронных масках, которыми древние закрывали лица своих мертвецов! - выпалил речетативом Ганин свой экспромт - и тут же покраснел.

  Снежана покраснела тоже и её веснушки стали от этого ещё более яркими. Некоторое время она молчала, не зная, что и сказать. Снежана явно не привыкла к такого рода странным умозаключениям - мир журналистов гораздо проще мира деятелей искусства и науки... Но, быстро взяв себя под контроль и лукаво улыбнувшись, она подмигнула Ганину и весело сказала:

  - Вот об этом и многом другом вы мне и расскажете в эксклюзивном интервью для телеканала '2+2'! Идет?

  Ганин выпалил:

  - А без интервью - нельзя говорить?