Дорогая Мэри (если тебя зовут Мэри),

Ты наверняка очень удивишься, получив письмо от меня. Кстати, это действительно я, хотя должен признаться — твое имя почему-то выпало у меня из головы, Лора… или Сьюзи? Одиль? — да и свое собственное я, похоже, забыл. Наверно, лучше поискать знакомые сочетания: Джо любит Лолу, Вилли любит Сьюки, Генри любит тебя, милая… Джорджи?.. хорошая моя, солнышко. Что-нибудь из этого подходит?

Всю последнюю неделю у меня было такое чувство, — знаешь, как у пчел или муравьев, — будто что-то должно произойти. Что-то вот-вот должно было случиться. Я вел занятия, шел домой, ложился спать, всю неделю ждал, что же это будет, и вот в пятницу я умер.

Среди всего прочего из памяти стерлись и обстоятельства — или лучше сказать «причина»? — моей смерти. Та же история, что и с именами. Помню, мы жили вдвоем в домике на холме, в маленьком уютном городке, жили уже девять лет, детей у нас не было, то есть почти не было, кроме одного случая, помню, что ты ужасно готовила, милая моя… Кэролайн? Корали?.. Да и я тоже, и мы всегда ели в кафе, когда были деньги. Помню, я преподавал в хорошем университете… в Принстоне? в Беркли? в Нотр-Дам?.. неплохо преподавал, студентам нравилось. Однако я не могу вспомнить название улицы, где стоит наш дом, автора последней книги, которую читал, не могу вспомнить твою фамилию — это ведь и моя фамилия тоже, — не могу вспомнить, как я умер. Забавно… Сара?.. память удержала только два реальных имени: Лули Беллоуз, так звали девочку, которая как-то раз поколотила меня в четвертом классе, и еще кличку твоего кота. Не хочу просто так писать на бумаге это слово.

Младенца мы хотели назвать Беатрисой. Только что вспомнил. В честь твоей тетки, той, которая меня недолюбливает. Недолюбливала. На похороны-то она приезжала?

Я здесь уже три дня. Стараюсь делать вид, что это только отпуск, совсем как тот, когда мы с тобой ездили на остров… Санторини? Где-то в Великобритании? Там еще были скалы. И отель с двухъярусными кроватями, а в ванной квадратики розовой туалетной бумаги, как носовые платки. Помнишь, на окне лежали морские раковины — полупрозрачные, как матовое стекло? И пахли отбеливателем? Очень приятный остров. Ни одного дерева. Ты сказала еще — хорошо бы, когда умрешь, тот свет оказался таким вот островом. А теперь я умер, и вот я здесь.

По-моему, это тоже остров. Тут есть пляж, и на пляже почтовый ящик, куда я брошу это письмо. Кроме пляжа и почтового ящика есть еще здание, где я сижу сейчас и пишу тебе. Приятный курортный отель, хотя нет ни туристов, ни дежурных в фойе, ни хозяев, ни экскурсоводов, ни горничных. Один я. На первом этаже есть телевизор, очень старой модели. Я повозился с антенной, но настроить изображение так и не смог. По экрану плывут одни помехи. Долго всматривался в них, пытаясь разглядеть картинки, людей. Казалось, оттуда мне кто-то машет.

Моя комната на втором этаже. С видом на море. Здесь все комнаты с видом на море. В моей есть стол, где лежит пачка гладкой глянцевой бумаги и стопка конвертов. Лорел? Мария? Гертруда?

Пока стараюсь не отходить далеко от отеля… Люсиль?.. — вдруг его уже не будет на прежнем месте, когда вернусь.

Всегда твой,

ты знаешь кто.

Мертвец лежит навзничь на гостиничной кровати, беспокойно шаря ладонями по телу, будто оно принадлежало когда-то вовсе не ему. Одна рука накрывает яички, вторая крепко обхватывает торчащий пенис. Ноги упираются в матрас, глаза открыты, рот тоже. Силится произнести вслух чье-то имя.

Небо за окном очень низкое — какое-то свинцово-бежевое вещество, неохотно пропускающее свет. Мертвец заметил, что на острове не темнеет и не рассветает, но иногда воздух будто сгущается, и небесное вещество падает на землю — рыхлые сероватые комья размером с кулак. Валятся, пока не закроют весь пляж, а потом начинают растворяться в песке. Первый небопад застал мертвеца на улице. Теперь он сидит в отеле и ждет, когда комья уйдут в песок. Иногда смотрит телевизор, хотя тот почти не ловит сигнал.

Море набегает на пляж, ходит вверх-вниз, шипя и сворачиваясь пенным кольцом вокруг почтового ящика. Что-то в этом шипении не нравится мертвецу. Нет соленого запаха, какой должен быть у моря.

Кара? Жаклин? Пахнет то ли сырой обивкой от старого дивана, то ли жженым мехом.

Дорогая… Мэй? Эйприл? Ианта?

Кровать у меня в комнате с тонким шелковым бельем, а над ней любительский рисунок красками — женщина под деревом. У нее красивые груди, но очень странное выражение лица, странное для картины над кроватью. Даже в таком отеле, как этот. Она будто чем-то очень недовольна.

Еще у меня есть ванная с горячей и холодной водой, полотенцами и зеркалом. Долго в него смотрел, но лицо не показалось знакомым. Впервые я так внимательно рассматривал умершего. У меня темные волосы, редеющие на висках, карие глаза и хорошие зубы, белые, ровные и не очень крупные. На плече небольшой синяк… Селеста? — помнишь, там, где ты меня укусила, когда мы в последний раз занимались любовью? У тебя тогда не шевельнулось предчувствие, что это в последний раз? Ты была грустная и, кажется, злая. Твой взгляд так и стоит перед глазами… Элиза?.. ты смотрела на меня в упор, не мигая, и когда кончила, выдохнула мое имя — хотя я забыл его… Кэтрин?.. но помню, что ты произнесла его с ненавистью. Кажется, перед этим мы очень долго не занимались любовью.

Рост у меня примерно пять футов одиннадцать дюймов, и хотя вид не отталкивающий, выражение лица какое-то озабоченное, застывшее. Видимо, в силу обстоятельств.

Интересно, меня зовут случайно не Роджер, Тимоти или Чарльз? Помню, когда мы ездили в отпуск, был такой же кавардак с именами, правда, не с нашими. Имя подбирали ей, Беатрисе. Римма, Петруччия, Соланж? Мы писали имена на песке — посмотреть, как они выглядят. Начали с самых простых, вроде Джейн, Сьюзан или Лора. Потом попробовали практичные имена типа Полли, Мередит, Хоуп, и ударились в экстравагантность. Водили прутиком по песку, изображая целый выводок хмурых девчонок по имени Гадран, Иезавель, Иерусалим, Зедеения, Зерилла. «Как насчет Лули? — спросил я. — В нашей школе была девочка по имени Лули Беллоуз». У тебя растрепались волосы, жесткие и вьющиеся от морской соли. На лице целые галактики веснушек. Ты так хохотала, что повалилась на бок и сломала прутик. Наверняка вот так же выдумали, сказала ты.

С любовью,

ты знаешь кто.

Мертвец пытается вести себя так, будто просто отдыхает здесь, на острове. Пытается жить как обычно, соответственно месту. Насколько это вообще возможно. Старается быть хорошим туристом.

В кровати никак не уснуть, хотя картину он повернул к стене. Он не уверен, что кровать действительно кровать. Когда закрываешь глаза, там уже будто и не кровать вовсе. И мертвец перебирается на пол — пол в комнате как-то больше похож на пол, чем кровать на кровать. Он лежит на полу без одеяла и представляет, что не умер. Что спит дома рядом с женой и видит сон. Очень интересный сон — о том, как забыл имена всех гостей и хозяев на чьем-то дне рождения. Мертвец ощупывает свое тело. Потом встает и смотрит, как выпавшие сероватые комья на пляже впитываются в песок, собираются у почтового ящика — рыхлые, легкие, как пена.

Дорогая… Эльсбет? Дебора? Фредерика?

Тут становится все более неуютно. Если б вспомнить наконец, как тебя зовут, стало бы лучше, я знаю.

Я писал тебе, что попал на остров, но сейчас сам не уверен в этом. Отель и кровать тоже вызывают сомнения. Даже небо и море меня беспокоят. Я точно помню названия вещей и предметов, но не уверен, что они — это действительно они, понимаешь… Мэлори? К тому же я не уверен, что дышу. Когда я об этом думаю, дышу исправно. А думаю я об этом только потому, что, когда не дышу, становится слишком тихо. Знаешь… Элисон?.. в тех горах — в Беркшире? — на большой высоте даже реальные, живые люди начинают забывать дышать. Есть такое явление. Только как оно называется, я забыл.