— Слушай, драгоценнейший господин Федоров. Вся твоя жизнь до этого часа и все твои махинации нам досконально известны, и стоит мне пальцем шевельнуть, как завтра от тебя и всего этого, — Булатов повел рукой вокруг, — останется один прах.

— А собственно говоря, какое право, товарищ Булатов, ты имеешь так разговаривать со мной? — разъярился Федоров.

— А вот имею.

И верно, имел на то право Булатов, начальник милиции.

Прошлое и настоящее Федорова он действительно знал в малейших деталях и ни один шаг его не ускользал от внимания Булатова. Прошлое господина Федорова было не очень красивым, настоящее — тем более.

Родители готовили ему большую карьеру и определили в училище правоведения, откуда императорское правительство посылало молодых людей из родовитых и богатых семейств на высокие административные посты. Что случилось, почему молодого Федорова вдруг изгнали из привилегированного учебного заведения — никто не знал. Поговаривали, будто будущий вице-губернатор или даже губернатор участвовал в отвратительных оргиях.

Расставшись с правоведением, Федоров появился на тамбовском горизонте адвокатом, женился на молодой красивой певичке из кафешантана. Скоро звезда его воссияла. Он брался за самые рискованные дела, охотно вел запутанные процессы сельских обществ с помещиками, не брезгал скользкими бракоразводными процессами.

Со временем репутация его сильно поблекла, а потом адвокаты и клиенты стали шарахаться от него. Не случись революции, кто знает, не пришлось ли бы господину Федорову вылететь из адвокатуры, как вылетел он из правоведов.

Чем он занимался в дни Временного правительства, покрыто, как говорится, мраком неизвестности. Одно достоверно, он нисколечко от переворота не пострадал, а напротив, приумножил свое достояние, купив приличный особнячок на Тезиковской улице в глухом углу города и на славу его обставил.

В конце семнадцатого года тамбовчане прослышали, будто Федоров от адвокатских дел отказался и занимается исключительно… лошадьми. Оказалось далее, что он поступил на службу в некую Петроградскую контору Автогужтранспорта б качестве уполномоченного, отправлял из Тамбова куда следует косяки лошадей, загребая и на том немалые денежки.

Лишь много спустя узнали, что, помимо своей собственной фамилии, бывший адвокат имеет еще одну, мало кому известную, и является уполномоченным не только автогужевой петроградской конторы.

Кратко и выразительно Булатов перечислил все крупные и мелкие дела Федорова, никак его не украшающие, а тот бесстрастно сосал мундштук чубука. Когда Булатов окончил перечень прегрешений адвоката, тот, прищурив глаза, сказал несколько брезгливо:

— Вы меня, товарищ Булатов, не пугайте. И если я вам нужен, прошу выложить зачем. Вы знаете мои убеждения: я ваш.

Булатов иронически осмотрел Федорова с ног до головы.

— О твоих убеждениях, драгоценный, мы еще поговорим, — сказал он ядовито. — Впрочем, они не так уж важны.

— Ну, как сказать! — хладнокровно возразил Федоров. — Очевидно, все-таки важны, раз вы выбрали этот дом для конспиративной встречи со своими молодчиками.

— Мы выбрали этот дом, — отрезал Булатов, — не только для случайной и конспиративной, допустим, встречи с моими товарищами, но и для того, чтобы сделать этот дом отныне и навсегда нашим.

— То есть? — переспросил озадаченный Федоров.

— То есть, любезный, здесь будет конспиративная квартира центрального и губернского комитетов партии социалистов-революционеров. Здесь мы будем назначать явки, встречи нужных нам людей с тобой и без тебя, через тебя же мы будем получать и переправлять, куда нам надо, различные документы. Через тебя же, любезный, если в том окажется нужда, пойдут транспорты оружия…

Федоров, не спускавший глаз с Булатова, рассмеялся.

— Но, милый мой, для этого нужно по меньшей мере согласие хозяина этого дома.

Холодный и резкий тон Федорова не обескуражил Була-това.

— Я уже изложил, почтенный, что последует, если ты не согласишься, — угрожающе проворчал он.

— А я не боюсь ваших угроз и разоблачений! — с тем же брезгливо-высокомерным видом отрезал Федоров. — Я, милейший, попадал и не в такие переплеты, и уж лучше со мной поосторожнее. Я, знаете, тоже человек идеи.

— Знаю я твою идею! — резко ответил Булатов. — Она рублем зовется.

— Хотя бы, — огрызнулся Федоров. — У вас свои идеи, у меня свои. Да, положим, она зовется рублем. Так что из того?

Булатов разразился громовым хохотом — второй раз за этот вечер.

— Ну, если только в этой идее дело, — сказал он, отдышавшись — все проще пареной репы. Будешь получать чистоганом.

— Ввиду неустойчивости валюты, — снисходительно заметил Федоров, — предпочитаю иметь дело с золотом. Сейчас ему эквивалентны всевозможные продукты, в сыром виде предпочтительно.

— Сойдемся, — весело смеясь, бросил Булатов. — На этом мы сойдемся! Кстати, — насмешливо прищурив глаза, осведомился он, — сколько тебе платят за подобные услуги кадеты, которым ты отдал этот дом под конспиративную квартиру?

— Полагаю, они не помешают вам? — уклонился Федоров.

— Напротив. Они ведь тоже против большевиков, — Булатов осекся на полуслове, поняв, что проболтался.

— И, стало быть, ваши союзники, так, что ли? — сразу ухватился за эти слова Федоров. — И я становлюсь не только доверенным человеком вашего центрального комитета? Мне придется, как я понял, не только осуществлять связь местной организации с вашим центром, но и быть связным между возможными вашими союзниками и вами? Вы понимаете, что эта двойная работа требует иной, более высокой оплаты?

— Что ж, всякое дело требует расходов, и мы не хотим слишком прижимать тебя, — с досадой пробормотал Булатов.

— Ваше заявление совершенно удовлетворяет меня, — заявил Федоров.

— Очень хорошо. Но и у меня есть заявление, — резким и желчным тоном проговорил Булатов. — Если ты… понимаешь… если хоть один наш человек, хоть один наш документ попадет к большевикам…

— Ну, это разумеется само собой, — хладнокровно заметил Федоров. — За конспирацию отвечаю головой. Ах, — прибавил он с сожалением, — если бы я был увлечен какой-либо идеей вроде тебя, друг Булатов! Но меня одна идея греет: жить так, чтобы в самую последнюю минуту сказать себе: «А и здоровый же кусок жизни, господин Федоров, ты отхватил в этом бренном мире!» Да нет, вам этого не понять, вы человек прозы.

— Однако мне пора, — сказал Булатов; последнюю тираду хозяина он слушал, откровенно зевая. — И вот что скажу напоследок. Для нас с этого дня ты будешь Горским. Понятно? Горским.

— Какая разница! — пожал плечами бывший адвокат. — Кстати, фамилия, я бы сказал, символическая и изобличает в вас хороший вкус. Что ж, выпьем за дружбу, и да сгинут наши враги! — Федоров произнес это в патетическом тоне и, очевидно, опять хотел разразиться речью, но Булатов, чокнувшись с ним, остановил готовящееся словоизвержение.

Переведя дух, Федоров, ныне окрещенный Горским, покачивая ногой в домашней туфле, снисходительно сказал:

— Что ж, с удовольствием помогу вам, милейшие. Это забавно — быть начальником тыла несуществующей армии.

— Дай срок, — проворчал Булатов, — будет и армия.

— Подай бог!

Выпили еще. Потом уже у двери хозяин, запахивая полы роскошного халата, спросил:

— Этот скуластый… Антонов или как там его… Что за фигура?

— Прет на рожон и давно бы споткнулся, если бы мы его не придерживали.

Он распрощался и вышел, и тьма поглотила его.

…Утром большевики с возмущением заявили исполкому губсовдепа, что ночью разгромлен артиллерийский склад, а со двора городской управы неизвестно кто увез большое количество винтовок. На собраниях и заседаниях шла горячая перепалка, противники не стеснялись в выражениях, партийные фракции назначали комиссию за комиссией.

В комиссию, назначенную городской управой, вошли Булатов, Антонов и представитель большевиков. Заседала она три дня, опрашивала сторожей, железнодорожников, милиционеров. Исчезло оружие, словно в воду кануло!