Карсыбек сиял. Уж теперь он утрет нос ненавистному Тентекбаю! Ведь тот не перестает хвастаться тем, что он помощник самого «главного начальника» в степи. Вот так самый главный! Оказывается, товарищ Жаркенов все строит для Матвея Ивановича. Значит, Матвей Иванович поважнее начальника станции. И он просительно сказал:

— Матвей Иванович, возьмите меня к себе помощником!

Серьезный тон Карсыбека, ясные глазенки, которые с такой мольбой смотрели на Матвея Ивановича, заставили его подавить смех. Но он, конечно, ничего не понял. Каким помощником? Для чего?

И тут Карсыбек, волнуясь, а оттого еще больше коверкая русскую речь, рассказал Матвею Ивановичу о выскочке Тентекбае, задравшем нос оттого, что начальник станции назвал его помощником по ребячьей части. Не удержался он и от замечания насчет того, что начальнику станции куда как далеко до него, до Матвея Ивановича.

Матвей Иванович слушал все это с очень серьезным видом, пряча в усах улыбку, но, когда Карсыбек заговорил о том, кто из двух начальников важнее, мягко прервал его:

— Нет, парень, ты это забудь. Начальник станции товарищ Жаркенов — замечательный человек! И примерный работник. Он за зиму сделал для всех совхозов, которые будут тут, так много, что другому на это же самое потребовался бы немало год. А без того, что сделали Ильяс, его товарищи, а вместе с ними твой отец, нам бы пришлось, ой, худо! Так что, кто из нас важнее — это еще неизвестно.

— А мой отец?

— И у него очень важная работа. Если бы твой отец плохо следил за своим участком, не проверял бы каждый день… да что там каждый день! — несколько раз на дню, целы ли рельсы, нет ли в них трещин, в сохранности ли шпалы, нет ли оползней на насыпи, в порядке ли мосты, сигнализация, — ты понимаешь, что бы могло случиться? Выскочит какой-нибудь болт, расшатается гайка, пойдет по тому месту поезд — ну и пиши пропало: лететь ему под откос. И люди погибнут и государственное добро.

— Он очень следит за рельсами! — горделиво отозвался Карсыбек, вспоминая, с каким напряженным вниманием его отец ходит из конца в конец своего двухкилометрового участка, то и дело постукивая молотком по рельсам и осматривая крепления шпал.

— То-то и оно! — заметил Матвей Иванович. — Он ведь и в холод и в жару, в дождь и буран должен быть на своем участке. Он тоже очень важный человек, уж поверь мне!

Карсыбеку очень польстило то, что Матвей Иванович так уважительно говорит об его отце. Ему самому было жаль отца, когда тот, порой в самую дрянную погоду, выходил на участок, а мать со страхом и нетерпением ждала его возвращения. Ведь иные зимние бураны сбивали человека с ног. А однажды буран повалил три телеграфных столба и унес так далеко, что лишь весной обнаружили их.

— Ну ладно, — сказал Матвей Иванович. — Давай вынем колышки и поедем на разъезд. Теперь у меня, Карсыбек, будет столько дел, что только знай поворачивайся!

— А как же… как же с помощником? — с тревогой спросил Карсыбек.

— Была не была! Назначаю!

— Я вам столько ребят соберу в помощь, сколько этому Тентекбаю и не снилось!

— Только, чур, не переманивать! — предупредил его Матвей Иванович. — Пусть Тентекбай со своей командой помогает Жаркенову, а ты мне. Слышишь? Переманивать ребят не надо!

Карсыбек усмехнулся про себя. Ха! «Не переманивать»! Уж этим делом он сам распорядится. Вот вернется домой, расскажет Соне о своей поездке и разговоре с Матвеем Ивановичем, и они вдвоем уведут от Тентекбая половину ребят.

Ну и гомон же стоял на Степном разъезде однажды апрельским утром!

Пиликали гармошки, звучали песни, кто-то трубил в пионерскую трубу, кто-то бил в барабан, отовсюду неслись крики, взрывы смеха, команды, приказы и распоряжения, все полотно железной дороги заняли сотни людей, молодых, задорных, веселых…

Тут были девушки и парни, мелькали косынки, шляпы, шапки всяких фасонов, платья разных цветов, куртки, бушлаты, шинели, кожанки, пальто и полушубки…

Карсыбек прислушивался к разговорам парней и девушек и ничего не понимал. Вроде бы по-русски говорят, а в то же время и не по-русски. Кое-кто сильно нажимал на «о», другие, напротив, на «а», иные отчетливо «гакали». А многие разговаривали на языках, совсем не знакомых Карсыбеку.

А вагоны, в которых они приехали!.. Самые обыкновенные — их Карсыбек видал-перевидал. Но эти были украшены плакатами, разрисованы смешными человеческими фигурами, увешаны красными полотнищами, а на них — надписи большими белыми буквами.

«Возьмем целину с боя!» — кричало с одного полотнища.

«Превратим целину во всесоюзный хлебный амбар! Да здравствует партия, открывшая путь на целину!»

Были и другие надписи на стенках вагонов, и флаги разных цветов трепыхались на ветру.

И все шумело, кричало, пело, смеялось. Приехавшие выгружали из вагонов разные вещи, — и чего только тут не было! Ведра, миски, корыта, кровати, тюфяки, удочки, ружья, одеяла, подушки, раскладные стулья, тазы, умывальники, патефоны, радиоприемники… Какой-то завзятый рыболов притащил рыболовную сеть, а вон там волейбольную сетку сбрасывали прямо на платформу.

Целые охапки перевязанных ремнями постелей, горы чемоданов, сундучков, рюкзаков, ящиков, туго набитых мешков, сотни термосов, котелков и прочей посуды, лес лыж… Да всего не пересчитать! Вдоль вагонов ходил озабоченный Матвей Иванович, а с ним еще четыре человека. Это были ближайшие помощники Хижнякова: главный инженер седоволосый Павел Иванович Судаков, главный агроном Барташвили, главный бухгалтер Иванов и секретарь партийной организации совхоза Габит Нурманов. Они только что приехали, и дел у них — ну, просто не пересчитать!

Молодежь засыпала их сотнями вопросов, а Матвей Иванович и его штаб надорванными до хрипоты голосами не успевали отвечать. Их тащили то сюда, то туда — прямо разрывали на части.

Часа три продолжалась несусветная кутерьма. Потом все успокоились, собрались в кучу, и Матвей Иванович начал говорить о том, зачем они сюда приехали и какие трудности их ждут.

Карсыбек и Соня со всей маленькой командой стояли в сторонке. С ними был Омар. Этот ленивый толстяк не усидел дома. Еще бы! Такое творится на разъезде, что и не понять! Он глазел на суматошную толпу, засунув палец в нос, пока Соня не ударила его по рукам, сердито шепнув;

— Стыдно!

Тогда Омар перенес палец в рот. Соня махнула на него. Да и до того ли ей было… Она просто не представляла, как бы ей помочь Карсыбеку сколотить команду не хуже той, что была у Тентекбая.

Тентекбай тоже околачивался здесь с двумя десятками ребятишек, презрительно поглядывал на худосочную команду Карсыбека, нахально смеялся и перешептывался со своими подначальными. Шесть человек вместе с этим ленивым Омаром! Ну и команда! Тентекбай, уже знавший, что Карсыбек «навязался» Хижнякову в помощники, высмеивал его и Соню. Команда Тентекбая поддерживала своего вожака и отпускала в адрес противников разные шуточки. А Тентекбай выдумывал всё новые остроты. Глупые, конечно, — так, по крайней мере, казалось Карсыбеку и Соне… И хотя они просто дрожали от гнева и жажды мщения, но делали вид, будто все эти дурацкие насмешки и громкий хохот вовсе не касаются их.

Когда Матвей Иванович кончил речь, вперед выступил секретарь партийной организации, плотный и медлительный Габит Нурманов. Он говорил о том, что коммунисты и комсомольцы должны работать лучше всех.

Потом главный агроном Барташвили — небольшого роста, тощий человек — начал читать длиннющий список, называя фамилии приехавших, города и села, где они жили до того, как отправиться на целину. Вызванные откликались коротким «Да!» или «Здесь!», а иные поднимали руки. Соня тут же объяснила Карсыбеку, что эти люди приехали из Казахстана и еще из многих областей и республик и среди них — представители разных народов Советского Союза.