ее глаза, ощутить запах ее тела, поэтому единственное, что тревожило его теперь, это боязнь, что ей снова не удастся уйти из дома.

Вот почему с таким тщанием ловил он каждый звук, доносившийся со стороны дороги, в надежде услышать стук лошадиных копыт или шум приближающегося экипажа. Но в знойном воздухе будто застыла гнетущая тишина. А после ночи, проведенной фактически без сна, Дмитрия все больше одолевала дремота, глаза его слипались, в затуманенном сознании теснились какие -то неясные образы, картины, лица. Он старался отогнать их как мог. Но вот уже и ветви ивы слились в кузнечный горн, и снопы искр посыпались из-под молотка Егора, и сам кузнец поднялся во весь рост, что -то бурча себе под нос.

Дмитрий хотел уже спросить своего названого отца, чем он недоволен. Но тот вдруг крикнул чужим, незнакомым голосом:

-Тпру -у! Приехали...

И сразу сон долой! Так это же экипаж Анастасии подкатил к домику, это ее кучер осадил лошадь! А он, Дмитрий, чуть не проспал все на свете. Вот была бы история!

Он мигом вскочил с земли. Но заросли хмеля не позволяли видеть, кто сошел с экипажа. Не слышно было и голосов возле домика. Приходилось снова только ждать. Однако оставаться тут, под сенью ивы, Дмитрий уже не мог. Он сбежал к реке, на бечевник, и -о радость! -сразу увидел идущую по берегу Анастасию.

-Настасыошка! -он бросился ей навстречу, готовый тут же заключить в свои объятья. Но она лишь шаловливо погрозила ему пальчиком:

-Постой, постой, Митя! Лучше возьми вот эту корзиночку и пойдем подальше от людских глаз.

-А что в ней, в корзине? И зачем она?

-как зачем? Ты же наверняка еще не завтракал сегодня. И мне было не до этого. Вот сейчас и закусим здесь на свежем воздухе.

Они быстро укрылись под сенью ивы, и Анастасия принялась колдовать над разостланной ею скатеркой.

-Это вот холодная телятина, в этом горшочке топленые сливки, а это вместо чая, -она подала ему небольшую плоскую фляжку, в которой булькало что -то явно покрепче названного ею напитка.

Все это было, конечно, более чем кстати: Дмитрий, уходя из дома, действительно даже забыл о завтраке. Но сейчас он

видел перед собой лишь глаза и губы Анастасии, с которых не сходила сводящая его с ума улыбка. А та, казалось, только и думала, как получше накормить Дмитрия, подкладывая ему все новые и новые кусочки различных деликатесов, которым не видно было конца.

Так они сидели друг против друга, нежась в лучах полуденного солнца и обмениваясь не столько словами, сколько взглядами, которые были красноречивее всяких слов. Дмитрий был одет ради праздника в новую сатиновую рубаху, на Анастасии была легкая сильно открытая блузка с крупными перламутровыми пуговицами и шелковая плиссированная юбочка, из-под которой нет -нет да и показывались изящные ножки, от одного вида которых у Дмитрия перехватывало дыхание.

Место они выбрали безлюдное, надежно скрытое от посторонних глаз, и казалось, ничто не может нарушить их затянувшегося пикника.

Так по крайней мере думалось Дмитрию. Но вдруг все вокруг как -то сразу потемнело. С реки потянуло резким ветерком. А где -то вдали глухо пророкотал гром.

-Ой, Митя, -вскочила Анастасия, -смотри, что делает - -ся!

Он поднял глаза вверх и увидел, что огромная черная туча обложила полнеба и стремительно приближалась к ним, словно сминая и проглатывая оставшуюся часть голубого небосклона.

-Да, сейчас польет! -подосадовал Дмитрий.

-Что же делать?

-Что делать? -он с минуту подумал. -А вот что. Видишь вон те стога? Бежим к ним.

-Но что толку...

-Там увидим. Обычно косари под одним из стогов всегда делают что -то вроде норушки. В ней и укроемся.

-А если никакой норушки не будет?

-Должна быть. Бежим, бежим!

Они вихрем помчались по лугу, подбежали к одному стогу, второму, третьему, и когда Дмитрий потерял уже всякую надежду найти то, на что рассчитывал, а сверху посыпались первые капли дождя, в четвертом, самом большом, стоге ясно обозначился узкий, полузаваленный сеном лаз, идущий далеко в глубь стога.

Он быстро обеими руками расчистил его от обвалившегося сена и, не раздумывая, нырнул в открывшуюся темноту.

Норушка оказалась вместительной. В ней можно было даже сидеть, прижав голову к коленям. Но лучше было, конечно, прилечь на мягкое, душистое сено.

-Вот это да! -удовлетворенно хмыкнул Дмитрий и начал выбираться наружу. Но в узком просвете лаза показалась уже голова Анастасии:

-Ну, как там?

-как в сказке! Лучше не придумаешь. Лезь сюда, Настасьюшка.

Она опустилась на колени, нерешительно протянула руки вперед, но он быстро обхватил ее талию и помог протиснуться в узкий лаз. И в тот же миг снаружи раздался такой грохот, будто раскололось само небо, и сплошная стена дождя отделила их от всего мира.

-Страсти какие! А тут действительно неплохо, -промолвила Анастасия, поудобнее устраиваясь на мягком сене. -Представляю, что было бы с нами на воле. А ты чего согнулся там в углу? Двигайся ко мне поближе -места хватит, -она взяла его за руку и потянула к себе.

-Настасьюшка! -он приобнял ее за плечи и прижался губами к пышным волосам. Но тут же снова приподнялся. -А тебе не жестко? Сейчас я подстелю тут немножко, -он сорвал с себя рубаху и попытался подсунуть ее под спину Анастасии. Но та лишь рассмеялась счастливым звонким

смехом:

-Что ты! Здесь мягче, чем на пуховой перине. А уж коль ты все-таки снял рубашку, положи ее мне под голову, чтобы сена в волосы не набралось. Вот так... А теперь ляг ко мне поближе. Слышишь, как там льет? От одного этого у меня мурашки бегут по спине. Погрей меня, Митюша.

Он лег с ней рядом, легонько приник к ее бочку:

-Будь покойна, здесь нам никакой ливень не страшен.

-Особенно с тобой, -прошептала Анастасия. -А какой ты, оказывается, горячий, Митюша, -она провела рукой по его голой груди, плечам, обхватила его шею и вдруг прижалась к нему всем телом.

-Желанный ты мой! Любовь моя! Ох, Митюшенька... -голос ее прервался, по телу прошла волна страстной неги.

Дмитрий также почувствовал, что все в нем напряглось в каком -то страстном порыве, выплеснулось за грань того, что было в его власти. Он почти бессознательно прилег ей на грудь, начал целовать глаза, шею, плечи, ласкать спину, живот, бедра. А она все теснее прижималась к нему, шепча какие -то теплые слова и мелко вздрагивая в ответ на его ласки.

Тогда он принялся целовать ее в губы, нее жарче, пса напористее. Она отвечала ему тем же, и теперь уже сама старалась прижать его к себе. Дыхание ее стало частым, прерывистым, глаза почти закрылись в сладкой истоме. И вдруг тихий стон вырвался у нее из груди.

Он словно очнулся:

-Что с тобой, Настюша?

-Пуговки, Митя... Пуговки на блузке... Больно от них

мне. И тебе, наверное...

Теперь и он почувствовал, как что -то жесткое, неудобное

впивается в тело.

-Сейчас, сейчас! -он приподнялся над ней, нащупал злосчастные пуговицы, расстегнул одну, другую, попробовал

сдвинуть их в сторону.

-Нет, -замотала головой Анастасия. -Так не получится. Сними совсем... Блузку сними!

Он расстегнул оставшиеся пуговицы, осторожно стянул с нее блузку и так и замер, потрясенный тем, что увидел в полумраке тесной норушки. Под блузкой оказалась лишь тонюсенькая шелковая сорочка и кружевной лифчик, а под ними... Под ними отчетливо проступили тугие, упруго -округлые холмики грудей с темными, будто подсиненными, упрямо упершимися в ткань сосками и узкая разделяющая их ложбинка с крохотной родинкой у основания шеи.