Написали Адаму Шираху письмо с просьбой принять в ученики двух — трех молодых людей и обучить их всем секретам пчеловодческой науки. Ширах ответил согласием.

Найти подходящих молодых людей оказалось не так просто. Будущий ученик Шираха должен знать немецкий язык: ведь он поедет учиться к немцу. Он должен знать и латинский язык: в те времена языком ученых была латынь. Дворяне обучали своих детей французскому языку; можно было найти среди такой молодежи знающих латинский и немецкий языки, но… Какой же дворянин поедет учиться пчеловодству? А если и поедет, если и овладеет пчеловодным искусством, то разве станет он потом обучать пчеловодов? Вряд ли…

— Нужно искать среди семинаристов, — решили члены общества. — Они не дворяне, с ними хлопот не будет. Прикажут им — и они поедут.

Послали запросы в разные семинарии. В смоленской семинарии нашлись два подходящих семинариста: они отлично учились, хорошо знали немецкий и латинский языки и были благонравного поведения. Так, по крайней мере, их аттестовало семинарское начальство.

Морские рыбы и чудовища в изображении ученого XV века.

Семинаристов вызвали в Петербург. Здесь два академика — Штелин и путешественник Эрик Лаксман — устроили им экзамен. Семинаристы бойко переводили с латинского языка на немецкий, с немецкого на русский, а с русского — на латинский, знали грамматику и синтаксис. Заодно их проэкзаменовали и по другим предметам.

— Они вполне пригодны для заграничного вояжа, — доложили экзаменаторы обществу. — Из них будет толк.

Семинаристов приодели и дали им по сто рублей на проезд.

— Ну, поезжайте! Ведите себя смирно и благопристойно, учитесь и почаще пишите о своих занятиях. Помните, мы отсюда будем следить за вами.

Молодые люди — это были Афанасий Каверзнев и Иван Бородовский — сели на корабль и поплыли на Запад.

С самого начала путешествие не ладилось. В Балтийском море корабль потрепала буря. Хорошо еще, что крушение произошло вблизи от острова Рюген и пассажиры и команда уцелели.

От Рюгена до саксонского городка Бауцен, в котором жил Ширах, около 350 километров.

Денег у будущих учеников Шираха было мало. Пришлось идти пешком, а под конец двухнедельного пути продавать свое белье и одежду, чтобы кое-как прожить.

— Добро пожаловать! — встретил Ширах путешественников. — Как только отдохнете от длинного пути, мы начнем наши занятия.

Бывшие семинаристы превратились в студентов. Они прилежно изучали немногие в то время системы ульев: колоды, «сапетки» — изготовленные из соломы ульи, имевшие форму колокола, и дощатые. Изучали медоносные растения. Ширах знакомил их с жизнью пчел, а эту жизнь он знал великолепно. Ведь именно он сделал замечательное открытие: узнал, почему в одних ячейках выводятся рабочие пчелы, а в других — матки. Наблюдательный стеклянный улеёк с одним сотом был уже придуман, и он-то позволил узнать ряд пчелиных секретов.

— Все дело в пище и величине ячейки, — рассказывал Ширах своим русским ученикам. — Посмотрите, насколько ячейки будущих маток крупнее, чем ячейки рабочих пчел. Но ячейка — это еще не все. Пища! — и Ширах поднимал указательный палец и морщил брови. — Пища — вот что важно. Пчелы кормят своих личинок по-разному. Личинка рабочей пчелы только в первые дни получает особо питательную пищу — «царское желе». Более взрослых рабочих личинок пчелы кормят медом и пыльцой — менее питательной пищей. Личинки маток все время получают «желе». Маленькая ячейка, худшая пища дают недоразвитую, бесплодную самку — рабочую пчелу. В большой ячейке, при отборной пище выводится матка. Вам понятно, почему это важно знать?

Каверзнев и Бородовский переглядывались и молчали.

— Не смущайтесь! — успокоил их Ширах. — Не так давно этого не знал ни один пчеловод, даже самый опытный. Смотрите, — он подвел их к наблюдательному улейку и показал сот. — Похожи эти ячейки на маточные? Не совсем. А почему? Это рабочие ячейки, переделанные на маточные. Я взял отсюда матку, а личинок в маточных ячейках не было. И вот рабочие пчелы надстроили несколько обычных ячеек с только что выведшимися личинками и кормят этих рабочих личинок «царским желе». Выведутся матки. Нужно только, чтобы рабочая личинка была не старше трех дней: более взрослую рабочую личинку в матку уже не превратишь, чем ни корми ее.

Каждый день будущие пчеловоды узнавали что-нибудь новое. Они интересовались естествознанием все больше и больше. Ширах был очень доволен прилежными учениками и хвалил их в своих письмах обществу.

Плохо было одно: денег, которые студенты получали от общества, не хватало на жизнь, а им хотелось поучиться не только пчеловодству. Чем платить учителям?

«С крайней нашей охотой и нетерпеливостью желаем упражнение иметь в обучении натуральной истории и в других науках, полезную часть экономии составляющих, также к распознанию прочих, окроме пчелиных примечаний, нужных знаний», — писали студенты в Петербург, прося об увеличении жалованья и о разрешении остаться за границей еще на некоторое время. Ширах тоже писал в общество, что его русские ученики очень интересуются естествознанием и что им полезно было бы поучиться не только пчеловодству, но получаемых ими денег не хватит на оплату учителей.

Общество, довольное успехами Каверзнева и Бородовского, разрешило им остаться в Саксонии еще на два года, а их жалованье увеличило до трехсот рублей в год.

Осенью 1772 года студенты переехали в Лейпциг и начали там изучать естественные науки. Они не только учились: Каверзнев перевел на русский язык руководство по пчеловодству, составленное Ширахом. Этот перевод был издан в Петербурге, а переводчик получил в награду сто рублей. Так появилась книга «Саксонский содержатель пчел, ясное и основательное наставление к размножению пчел, сочиненное г. Ширахом. Переведено с немецкого Афанасием Каверзневым» (1774, 338 страниц). Ширах не увидел этой книги и не смог порадоваться сразу и успехам своего ученика и тому, что его книгу издали в России: в 1773 году он умер.

В Петербурге были так довольны студентами, что, когда они попросили разрешения остаться в Лейпциге еще на один год, им это позволили.

Урок зоологии (рисунок 1491 года).

Наступил 1775 год. Именно в этом году Каверзнев издал свою книжечку, которая несколько позже так удивила Бюффона. И в этом же году истек срок: нужно было возвращаться в Россию.

Осенью 1775 года Каверзнев и Бородовский были в Петербурге. Снова, как и четыре года назад, им устроили экзамен. Теперь их экзаменовала целая комиссия: знаменитый путешественник по России и переводчик сочинений Бюффона на русский язык Иван Лепехин, натуралист и путешественник по Сибири, великий знаток минералов Эрик Лаксман, исследователь Кавказа Иоганн Гильденштедт, все трое — знаменитые натуралисты-академики. Четвертым экзаменатором был физик и астроном Иоганн Альбрехт Эйлер, сын крупнейшего математика Леонарда Эйлера, красы и гордости Российской Академии наук.

Каверзнев прекрасно выдержал экзамены, и академики написали похвальный отзыв о его успехах. Мало того: за труды по переводу книги Шираха общество наградило его серебряной медалью.

Казалось, перед Каверзневым открылась дорога будущего ученого. Увы! Все испортили письма из-за границы.

Жизнь в Лейпциге не была уж очень дорогой, да студенты и не привередничали, но половина годового жалованья в триста рублей уходила на оплату профессорских лекций. Каверзнев и Бородовский наделали долгов: нельзя же было ходить оборванцами и не обедать (а что сделаешь на полтораста рублей в год?). Долг был не такой большой: всего триста семьдесят один талер. Пока Каверзнев и Бородовский жили в Лейпциге, портной, сапожник и трактирщик терпели и ждали, но когда русские студенты уехали в Россию, испугались, что их талеры пропадут. Они принялись писать жалобы в русское посольство.