Мария восхищенно вглядывалась в хищные черты сидевшей на ее руке птицы. Сокольник и царь удивленно переглянулись, отметив, как уверенно горянка держала охотника. Сокол, по-прежнему в клобучке, крепко вцепился в толстую кожу. Мария не удержалась, цокнула языком от восхищения:
— Красавец какой!
Быков улыбнулся:
— Красавица!
Мария вопросительно изогнула брови, и сокольник пояснил:
— Женской породы она, таких мы и зовем «соколами» — лучшие добытчицы именно они. Видишь, крупная какая, сильная! А мужички у них помельче, их мы «чегликами» кличем. Впрочем, и они резвы, как до дела дойдет.
Мария прислушалась к легкому звону и приподняла руку, рассматривая птицу. Сокольник продолжил пояснения:
— Вот тут, матушка государыня, бубенчик на хвост присажен, чтобы разыскать легче было. А еще, видишь, на лапу суконные кольца надеты — это опутенки называются. А в них ремешок продет, другим концом, смотри, к перчатке твоей крепится. Должик это. Его мы перед тем, как клобучок с головы снять, отстегнем — когда напуск делать станем.
— Сними сейчас колпак этот! — приказала Мария.
Быков повиновался, аккуратно освободил сокола от бархатного, расшитого жемчугом клобучка. Увидев свет, птица повертела черной головой и приоткрыла загнутый клюв, уставившись злым темно-карим глазом на царицу.
— Хороша! — восхищенно произнесла Мария.
Иван с любопытством смотрел на двух хищниц, находя между ними много общего. Обе хороши! Сильны, красивы, своенравны. Таким угодить попробуй сумей!
Быков, словно вторя мыслям царя, продолжил:
— Еще как хороша! Чай, не кошка или псина… Такую не погладишь, не потетешкаешь, не прижмешь к себе. В этом ее прелесть вся. Не потому не поиграешь с ней, что ударить может, а по той причине, что ей тетешки эти не нужны. Гордая птица. Это собака человеку служить приучена, дичь загонит и ждет, для хозяина оставляет. С соколами иначе все. Тут приказами ничего не выйдет. Сокол добычу бьет для себя. А уж отдавать тебе — это как сумеешь договориться, тут все на равных. Упаси Бог силой или обманом забрать! Считай, потерял птицу.
— Волка взять сможет? — раздувая ноздри и не отводя глаз от сокола, спросила Мария.
Быков усмехнулся:
— Нет, матушка, сокол для другой добычи. Утку бить сегодня ему.
— А этот? — кивнула Мария на вторую птицу, покрупнее, все еще сидевшую в клобуке и на клети.
— Кречет-то? — пожал плечами Быков. — Лису возьмет, а волка не будет. Не его зверь, ему это ни к чему. На волка разве что беркута напустить можно. Так то уже не соколиная порода, это ведь орел! Когти у него подлиннее твоих пальцев будут.
Мария бегло взглянула на пальцы левой руки.
— Вот так беркут схватит волка, и восемь ножей тому под шкуру войдут! — раззадорился рассказом и сам сокольник, замахал руками, изображая то крылья, то лапы птицы. — У волка зубы тоже как кинжалы, и жилы крепкие, и шкура каленая, но боя промеж ними никакого не будет. Или сразу серому конец, или перехватит беркут его вот так… — сокольник крепко сжал свои пальцы, — с лютой силищей, что только ему и дана! И снова восемь ран сделает, глубоких и страшных! Но, врать не стану, не всякий беркут на волка пойдет. А сам по себе — так вообще никогда. Сначала обучить как следует надо, бить такого матерого зверя. Тут и хитрость нужна, и терпение.
Мария, столь же горделивая, сколь и любопытная, как все горцы, поборолась с собой и не выдержала.
— Как учить надо? Расскажи, обещал секреты! — потребовала она, возбужденно облизнув губы. Быков пожал плечами:
— Так секретов особых нет. Чучело из шкуры волчьей мастерим. А чтобы азарт в птице был, в глазницы чучела свежего мясца кладем…
— А откуда у тебя птицы эти? Сам ловил? — не унималась Мария. — Сокола ты поймал?
— Дашку я неподалеку отсюда, возле Кунцева взял. Приучал потом потихоньку. Тут главное, чтобы с рук еду взяла. Коль приняла, то можно и за учебу браться. Учишь ее подходить к тебе — сначала совсем вблизи, аршин или два. Потом десяток аршин одолеть надо. Потом еще длиннее подход делать учится. А чтобы привыкала к тебе, по нескольку часов ее на руке носить надо. А первые дни так вообще без отдыху, не спишь, с руки не спускаешь. Вот уж самое, пожалуй, тяжелое и муторное в нашем деле. Плечо отваливается, а терпи, носи. Зато характер закаляет, силу развивает — все от птицы берем.
— А если еду не возьмет? — спросила Мария.
Быков усмехнулся:
— Голод не тетка, обычно берет. Ну а если попадется такая, что ни в какую, — лучше не мучить, пустить восвояси.
Иван, краем уха слушая разговор жены и сокольника, оглядел окрестности. Широкий луг с озерцами, вдали — неровная гряда деревьев, начало соснового бора. Высокое небо в разбросанных по нему почти неподвижных облаках. Воздух напоен прохладой, светом и радостно-тревожными запахами осени.
— Ну, хватит разговоры вести! — нетерпеливо произнес царь. — Пора и веселью быть!
На руке его уже была надета расшитая золотом рукавица. Быков снял с клети кречета и пересадил на руку Ивана.
Охота началась.
Оглушительно лая, кинулись в луговую траву собаки, поднимать из укрытий дичь. Далеко-далеко раздались птичьи крики, донеслось хлопанье крыльев. Взлетели и потянулись над лугом испуганные утки, уходя в сторону леса.
Сокольники, к тому времени уже разойдясь по лугу, принялись делать первые напуски — подбрасывали с руки птиц, и те стремительно уходили ввысь. Группа охотников расположилась у лесной кромки и выпустила соколов, отсекая уткам путь к спасению. Утки заметались, шарахнулись снова к воде. Освобожденный царский кречет шумно взмыл с рукавицы, в одно мгновение превратившись в крохотную точку. Подкинула своего сокола и Мария. Задрала голову, наблюдая, как набирает высоту крылатый охотник.
— Видишь, государыня, — снова подал голос Василий Быков. — Кречет «на хвосте» в высоту уходит, ровно что пуля из пищали, а твой сапсан «на кругах» поднимается. У каждой породы своя повадка.
— Все как у людей у них, да? — не отрывая взгляда от птицы, что с каждым кругом взбиралась все выше в небо, усмехнулась Мария.
— Все, да не все. Нет у них забот да грехов человеческих, — вздохнув, перекрестился Быков.
— Грехи грехам рознь! — рассмеялась царица.
Развеселился и царь:
— Видала, Машка, какие у меня сокольники? Чисто архиерей! С такими и духовник не нужен!
Подумав, царь добавил:
— Кстати, через неделю в Суздаль поедем, на богомолье в монастырь, грехи отмаливать. Будь готова.
Мария, оторвав взгляд от забравшегося уже в самую высь сокола, посмотрела на мужа и кивнула. При этом не удержалась и напоказ зевнула. И вновь запрокинула голову, выискивая в высокой синеве птицу.
«Дикарка, как есть дикарка!» — восхитился Иван, поглаживая рукоять плети. Уже не раз приходилось пускать ему в ход эту плеть в попытках обуздать буйный норов супруги. За то, что к малолетним царевичам Ивану и Феденьке неласкова и никудышная мачеха им. За то, что золотой крест-складень, подарок его на крещение, когда из Кученей стала Марией, носит без почитания, а будто одну из монет в своих украшениях. За многие дела провинные гуляла плеть Ивана по узкой спине, тонким рукам и ногам жены, да толку мало. Любит Машка боль, не боится ее. Во всех проявлениях любит — и принять, и другому причинить всегда рада. А не может когда — так хоть глазком на мучения взглянуть. Повадилась на казнях присутствовать — глазищами, что горящие угли, впиваться в казнимого, каждое движение его жадно ловить и страшно улыбаться при этом. Анастасия — та видеть-слышать не могла, на Иване висла, отговаривала его от очередной потехи медведной или псовой, от спуска в подвальную пытошную, куда тот любил заглянуть — «нутро человечье почуять». Да что там! Даже охотничьих забав разделять с Иваном не желала. Котенка приласкать, кенара вертлявого покормить, с щенком, псарями принесенным для нее, поиграть — тут Настенька резвилась, как дитя. Пару раз все же удалось Ивану вывезти ее на охоту, но и на ней забавы жена предпочитала детские. Мария же — другое дело. Она из краев, где к оружию с младенчества приучаются. Отец ее, черкесский князь, дочку воспитывал наравне с сыном. Салтанкул в седло, и Кученей следом. Княжеский сын кинжалом колоть и резать учится, и дочь княжья в умении не отстает. Охоту Мария любит всем сердцем, мила эта забава ей. Премудрости охоты вторая жена Ивана постигала быстро и принимала без труда. Добычу жалеть нечего: преследуй, стреляй, поражай!