— Эх, попался бы он мне в руки! Керосином бы его облил и поджег! — скрипнул зубами Игнатов.

— А вдруг нам и повезет?! — Манев выпрямился, бросил быстрый взгляд в окно и спросил: — Где багаж Слановского?

— В чемодане под кроватью и в этом ящике, — показал Игнатов и потрогал замок.

— Он скоро вернется? — Манев осторожно выглянул из окна.

— Через час. Осмотрим его багаж?

— Да, — резко ответил Манев и вытащил связку больших и маленьких ключей. — Надо запомнить, как все лежит, нельзя, чтобы он догадался, что мы осматривали его вещи, — сказал Манев вполголоса.

Около двадцати минут оба внимательно осматривали его вещи, но не нашли ничего предосудительного. Манев задвинул ящик, опустился на стул и продолжал ровным голосом:

— Из сведений о Слановском, которыми мы располагаем, ясно одно: на него полагаться нельзя.

— Дайте мне другого офицера, — прервал его Игнатов.

— Сейчас это исключено. У полковника Додева осталась еще кое-какая надежда.

— Так что же получается, — нахмурился Игнатов, — будем ждать, пока он не натворит чего-нибудь?..

— Прошу вас, выслушайте меня, господин поручик, — прервал его Манев. — Полковник Додев очень рассчитывает на ваше содействие.

— Как?

— Очень просто. Поручите Слановскому такое дело, чтобы у него не было возможности для лавирования. А в предстоящих операциях вам такая возможность представится. Иными словами, он должен узнать запах крови.

— Ясно, — кивнул Игнатов.

— Господин поручик, имейте в виду, что задача у вас довольно деликатная. Нельзя выпускать из виду любой его поступок, и хороший, и плохой. Понимаю, что такая задача вам не по вкусу. Вы — человек крайностей, середины не терпите. Но вы должны знать, что полковник Додев очень рассчитывает на вас.

— Хорошо, Манев, — облегченно вздохнул Игнатов, довольный доверием своего полкового командира.

— Слежку за солдатами ведете? — продолжал Манев.

— С первых дней.

— Враждебные настроения есть?

— Пока нет. Но у меня создается впечатление, что службу они несут без желания. Не вижу у них никакого энтузиазма. В часы занятий сидят в классе, а мысли их бродят бог знает где.

Манев молча достал сигарету, чиркнул спичкой раз-другой, закурил и небрежно бросил спичку через окно.

— Поддерживают ли солдаты связь с населением? — спросил он.

— Какая связь! — удивленно воскликнул Игнатов. — Ни одной живой души даже близко не бывает около школьной ограды.

— Не сомневаюсь, — самодовольно покачал головой Манев. — Сколько солдат у вас из Камено-Поля?

— Вместе со Слановским — шесть.

— К ним проявите особый интерес. У полиции есть данные, что партизаны нуждаются в оружии и этой весной будут стремиться установить контакты со своими единомышленниками, мобилизованными в армию…

— Ну и что? — изумленно прервал его Игнатов.

— От неожиданностей и вы не застрахованы.

Игнатов тяжело вздохнул:

— Ох, знаю! Я потому и не нахожу себе места, что эти безоружные бандиты играют с нами, как с котятами. Попадись кто-нибудь из них в мои руки, кожу с живого сдеру!

— Генерал Янев и полковник Додев очень рассчитывают на вас.

— Когда же мы начнем действовать? — спросил Игнатов.

— Позавчера генерала Янева вызывали к регентам.

Скоро будет предпринято нечто невиданное до сих пор. Или мы, или они!

— На меня всегда можете рассчитывать. — Игнатов встал и закрыл своей широкой спиной распахнутое окно. Банка с полевыми цветами, блеснув стеклом, упала с подоконника.

Слановский был знаком с учительницей несколько лет, но почему-то теперь у него было странное ощущение, что он встретил ее впервые. Действительно ли она так изменилась? Он не был в состоянии дать на это точный и определенный ответ. В ее взгляде было что-то задумчивое и нежное, а губы загадочно улыбались, когда она серьезно разговаривала или шутила. Иногда Слановскому казалось, что это ему просто померещилось после их продолжительной разлуки или это результат его склонности к преувеличению, как бывает с влюбленными.

Она умела говорить тонкими намеками, не всегда высказывая вслух то, что думала.

И сколько бы раз Слановский ни пытался поделиться с ней своей радостью по поводу того, что их часть перевели в Лозен, она каждый раз ему отвечала:

— Как было бы хорошо, если бы вы вообще никогда не приходили сюда!

— Но поверь мне, — спешил пояснить он, — здесь мои дни наполнены и осмысленны.

— Да, — усмехалась она, — все равно, где бы вы ни находились, кто-нибудь тревожился бы из-за тебя…

После этих намеков его радость омрачалась навязчивым беспокойством. И если перед другими ему удавалось скрыть это, то обмануть себя он не мог. Ведь в течение нескольких лет, за исключением редких случаев, он не снимал военной формы. Не успел он этой зимой демобилизоваться с турецкой границы, как весной его опять призвали. Любой честный человек не был бы польщен, попав в роту поручика Игнатова, потому что своим поведением тот вселял только страх и не мог пробудить чувства уважения к себе. В душе Слановского не было даже намека на авантюристическую жилку или, например, на рабское, угодническое преклонение перед сильными. Его связь с жизнью была достаточно крепкой и земной, чтобы не верить ни Игнатову, ни Додеву, стремящимся суровыми и жесткими мерами испугать народ.

Но когда его охватывало тревожное беспокойство, он чувствовал, что бессилен проникнуть в тайну девушки. Тогда ему казалось, что ее голубые глаза, ясные и улыбающиеся, восторженные и правдивые, удаляются от него, скрываются за какой-то непроницаемой пеленой. В такие минуты он еще более сильно и страстно любил ее.

И эта теплая майская ночь, напоенная свежим благоуханием цветущих акаций, была словно подарена им судьбой, чтобы положить конец всем сомнениям и догадкам.

Давно наступил комендантский час, а они все гуляли по тропинке вдоль реки Осым, но берегам которой буйно росли кусты. В ветвях вязов около бахчи пели влюбленные соловьи. Время от времени доносился лай собак, гремело пустое мусорное ведро или из какого-нибудь двора слышался чей-то сонный голос, а потом все затихало в лунной тишине.

Они остановились на мосту над Осымом, оперлись на деревянные перила. В этом месте под ними река разливалась широко и текла спокойно, и казалось, что звезды купаются в воде.

Лиляна говорила не переставая, в ее голосе звучали ласковые, нежные нотки; заглядевшись на спокойное течение реки, она шутливо обратилась к Слановскому:

— Посмотри, посмотри! — и показала на отражающиеся в зеркальной поверхности реки звезды. — В какую попадешь? — Она нагнулась и взяла маленький камушек.

Он молчаливо придвинулся к ней и слегка дотронулся ладонью до ее теплого плеча. Она не отстранила его руку. Замахнулась. Камушек бултыхнулся в воду, отражающую звездный рой, и разбил его на мелкие куски.

— Ты разбудила мою звезду! — Он всматривался в ее лицо, и оно казалось ему теперь, с игривыми огоньками в глазах, еще более милым и пленительным. — Ты меня любишь? — Он прижал девушку к себе, приятная теплота ее тела и прикосновение упругой груди опьянили его. — Я сделаю все, что ты захочешь, чтобы доказать, как сильно я тебя люблю…

Она попыталась высвободиться из его рук, но он еще крепче прижал ее к себе, продолжая шептать:

— Может быть, ты сомневаешься, но, поверь, я очень, очень люблю тебя…

Где-то со стороны площади донесся отрывистый мужской говор. Клацнул затвор винтовки. Блеснул огонек спички. Лиляна испуганно обернулась. Инстинктивно прижалась к нему. Слановский чувствовал удары ее сердца. Он попытался успокоить девушку, но она смущенно прошептала:

— Нехорошо, что нас увидят в это время.

— Пустяки, это ночной обход…

Чьи-то бесшумные, почти кошачьи, шаги заставили их вздрогнуть. В нескольких шагах от них на середине моста стоял поручик Игнатов. Лиляна стиснула руку Слановского. Он почувствовал, как волнение девушки передалось ему.