За исключением тяжелого пробуждения Радюкина, все развивалось крайне успешно.

И очень тревожно. Слишком много незапланированной удачи. А так не бывает - море всегда соблюдает баланс.

Проходили часы, субмарина шла строго на юг.

- Все чисто, винтов нет, - доложил акустик.

Крамневский снял трубку внутренней связи и нажал кнопку вызова. Ответили немедленно

- Мы готовы, - отозвался Александр Трубников, командир группы радиоэлектронной разведки. Вместе с подчиненными он заперся в своем отсеке, защищенном и экранированном от всех помех.

- Еще полчаса, - произнес Илион.

- Поняли.

«Пионер» сбавил ход до минимума, оставив ровно столько, чтобы сохранять нулевую плавучесть без балансировки балластными цистернами. На тридцать минут субмарина почти неподвижно зависла в толще воды, лениво шевеля лопастями винтов, как кашалот плавниками, прослушивая окружающий мир чуткими, внимательными ушами гидрофонов.

- Хрень какая-то, - с чувством сообщил, наконец. Светлаков. – Ничего не понимаю. Есть обычный фон, но он слабее нормы раза в два, как минимум. Океан словно вымер. Крупной живности нет вообще.

- Техника? – отрывисто спросил Илион. – Суда?

- Пусто, - уверенно отозвался акустик. – На все сто.

- Тогда начали.

- Отпускаем, - произнес по внутренней вязи голос Трубникова, и сразу же вслед за этим отточенное чутье Крамневского уловило мельчайшую дрожь, передавшуюся по корпусу.

«Пионер» нес три буксируемые антенны, размещенные в специальном контейнере за рубкой, каждая в своем собственном отсеке. Повинуясь командам электрических сигналов, раскрылись створки первого, и «поплавок» скользнул вверх, удерживаемый сложноставной упряжью из тросов и эластичных лент. Лебедка отматывала метр за метром, антенна поднималась к поверхности.

- Штормит, аккуратнее, - посоветовал акустик.

Почти тридцать минут понадобилось, чтобы осторожно вывести антенну к поверхности и провести проверку системы. Удивительно, но Крамневский нервничал едва ли не больше, чем во время перехода. Тогда не было времени на рефлексию и волнение, а сейчас решалась сама судьба рейда – имели ли смысл месяцы тяжелейших трудов и невероятный риск путешественников.

- Сейчас попробуем поискать на основных частотах, - сообщил Трубников, Илион не видел его, но хорошо представлял разведчика, склонившегося над панорамным индикатором.

Снова потянулись минуты ожидания. Недаром же «Пионер» нес тонны специального оборудования…

Крамневский обозрел командный мостик, задержался на бритом затылке рулевого, покрытом каплями пота. Все участники перед походом постриглись «под ёжика» и тщательно побрились, только Шафран, как обычно, холил окладистую бороду и густую шевелюру, уверяя, что в ней его сила и фортуна.

- Странно, - Трубников говорил почти виновато. – Ни любительских станций, ни развлекательных передач…

Почему то вспомнился давешний диалог с ученым, точнее момент с абстракцией за бортом. Илион подумал, что это странно – снаружи не просто какая-то другая география, там иной мир – воплощенная мечта поколений фантастов, подтверждение смелых гипотез отдельных физиков, пользующихся славой чудаков и маргиналов от науки. Но как все… обыденно! В глубине души командир ожидал чего-то необычного, фантазийного. И обманутое подсознание бунтовало, требуя зримого подтверждения, что они «там »

- Есть, - ликующий возглас ударил из телефонной трубки, словно молотком по уху. – Есть! Похоже, мощная станция на американском побережье. Хорошая, четкая передача.

Прождав минуту, Крамневский строго спросил:

- И что?

- Командир… - в голосе радиоразведчика звучало безмерное удивление и растерянность. – Это…Послушайте сами.

В микрофоне скрипнуло – Трубников переключил канал на внутреннюю передачу, и в телефонной трубке зазвучал голос другой вселенной. Он говорил по-английски, с неприятным, жестковатым акцентом, но с отменной дикцией и прекрасно поставленным стилем.

- …Феррик забыл про Беста - он перешел в иное измерение, в собственную вселенную, где не было ни времени, ни пространства - ничего, кроме грязных отвратительных зверей, наседающих под автоматный огонь, под огнеметы, под гусеницы его танка. Ноздри Феррика вдыхали аромат паленого мяса, приправленный острым запахом пороха. В уши бил грохот орудий, треск пулеметных очередей, рев двигателей, крики, хрипы и стоны. Плоть Феррика стала частью пулемета, из которого он палил. Очереди трассирующих пуль, казалось, вылетали из самой глубины его души; Феррик буквально чувствовал, как они впиваются в плоть зверосолдат, падающих перед его стволом, толчками выплескивающим свинцовое семя смерти. Сквозь броню танка он ощущал хруст костей под гусеницами.

Он бросил мимолетный взгляд на Беста: казалось, юный герой навек обручился с рычагами танка и с гашеткой пулемета. Лицо его было стальной маской крайней решимости. Голубые глаза сияли священной яростью и железным экстазом. На мгновение глаза Феррика встретились с глазами Беста. И в тот же миг они обручились священным союзом боевого братства. Их души слились на мгновение в величайшем порыве расового волеизъявления, вобрав и растворив в себе танк - их совокупный орган возмездия. Все это длилось лишь мгновение, так что ни Феррик, ни Бест, ни на миг не отвлеклись от своей священной и героической работы. Тысячи тысяч актов величайшего героизма демонстрировали ежесекундно ратники, увлекаемые вперед могучим зовом здоровой евгеники, истинно человеческим фанатизмом и трансцендентной славой. Моторциклисты в черных куртках неслись навстречу раскаленным от непрерывной стрельбы стволам противника, дробя смердящие ноги зверосолдат, давя их колесами своих стальных скакунов, убивая их десятками, в то время как вражеские пули рвали на части героическую плоть воинов…

[Здесь и далее цитируется (с некоторыми изменениями) роман «Железная мечта» («The Iron Dream») Нормана Спинрада (1972г.).]

- Что это? – спросил Крамневский в никуда, понимая, что ответа не будет. И все же ему ответили.

- По-моему, ответ очевиден, - сказала трубка знакомым голосом, и Илион вспомнил, что лаборатория ученого так же подключена к общей сети. Наверняка Радюкин уже пришел в себя и слушал радио вместе с командиром.

- Очевидно, - повторил доктор наук. – Это культура.

Глава 14

Былое

- Не понимаю!

Профессор Айнштайн мерил шагами лабораторию, в белом халате он походил на огромного нескладного аиста. Айзек размахивал руками как ветряк, чудом ничего не задевая.

- Не понимаю! – повторил профессор, резко остановившись. – Франц, ну что же не так?!

Франц Пропп утомленно присел в углу на шатком трехногом стульчике, судя по истершимся от времени цветочкам, предназначенном для ребенка. Когда-то соседи выставили этот ненужный предмет мебели во двор. Ассистент подобрал его сугубо во временных целях, когда лаборатория в первый раз пострадала от эксперимента с резонаторами. С тех пор минул не один год, а стул прижился, став неотъемлемым предметом обстановки. Франц обнаружил, что разрушительные опыты профессора словно из жалости щадят страшного колченогого уродца и в кульминационные моменты старался держаться к нему поближе. Глупое, конечно, суеверие, но как писал Шекспир, «Есть многое на свете, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам…».

– Франц, ну что же мы делаем неправильно?

Вопрос, как и следовало ожидать, оказался риторическим, светило науки и не ждал от помощника гениальных прозрений.

- Мы перепробовали все, - рассуждал вслух Айнштайн, возобновляя метание меж громоздких агрегатов. – Черт побери, я так надеялся на новую фокусировку… И снова неудача…

Пропп критически взглянул на лабораторию. После того как год назад сбежали оставшиеся соседи, весь дом оказался в полном распоряжении Айнштайна, который без промедления переместил лабораторию в крепкий и надежный подвал со стенами из бутового камня. Предосторожность оказалась уместной, ныне обширный зал с узкими окнами под потолком более походил на поле боя – закопченный потолок, выщербленные стены и короба прочных защитных кожухов на аппаратуре.