Одесса — такой город. Говорят, в Одессе камни солоноватые от ветра, который доносит капли морской воды. А в камнях, из которых сложены дома, впаяны перламутровые ракушки. И под улицами, домами, площадями есть еще одна Одесса — подземная. Называется она — катакомбы. Фашисты шли на одну Одессу, а их встретили две: наземная и подземная. И было еще две Одессы, обрушившие на врага огонь, — морская и воздушная.

Но это было давно, а теперь раны затянулись. Светит раскаленное солнце. Прибой перекатывает камешки с одного места на другое. Корабли здороваются и прощаются с городом.

Но, может быть, камни города соленые не только от морской воды, но и от крови?

— Здравствуйте, нам нужен Петр Ильич!

Марат и его друзья замерли на полутемной лестничной площадке, а в открытых дверях перед ними стояла черноволосая женщина с темными ввалившимися глазами. Она молча смотрела на ребят, потом сказала:

— Вы опоздали.

— Мы подождем, — сказал Марат, — у нас есть еще время.

— Понимаете, мы прилетели издалека, — пояснила Зоя Загородько.

— Он умер, — сказала женщина. — Вчера его похоронили.

— Как же быть?! — вырвалось у Марата.

— Пошли, ребята, — тихо сказал Василь. — Простите за беспокойство.

Надо было уходить, но какая-то сила удерживала ребят у порога дома бывшего партизанского командира, который умер накануне их приезда. Словно стены дома хранили тайну судьбы Зимородка. Хозяйка тоже не торопилась закрыть дверь. Наконец она нарушила неловкое молчание:

— Чего вы хотели от Петра Ильича?

— Мы разыскиваем одного бойца. Мы были на его могиле…

— Как его фамилия?

— В отряде его звали Зимородок.

— Зимородок?! — Хозяйка дома произнесла это имя на свой лад, делая ударение на первом слоге. И на лице ее отразился слабый отблеск улыбки. — Зимородок! Забавный был паренек. Он ходил в мою школу.

— Какой номер школы? — не удержался Василь.

— У школы не было номера… Это была партизанская школа. Днем я учила ребятишек. Вместо счетных палочек были стреляные гильзы… А вечером учились бойцы.

В большой землянке были низкие, давящие потолки, а две коптилки, сделанные из медных артиллерийских гильз, стояли на столе и высвечивали небольшое пространство и классную доску, настоящую классную доску. Парты тоже были настоящие: видимо, их вывезли из уцелевшей школы. Но они казались очень маленькими и тесными, потому что за ними сидели здоровые дяди. Некоторые бородатые. При свете коптилок эти бороды выглядели как-то зловеще. Еще коптилки освещали лицо учительницы, молодое, удивительно красивое. Гладкие черные волосы были заплетены в косу. Учительница выглядела очень молодой, а ученики очень старыми, хотя были они одногодками.

— У нас кончился мел, — сказала учительница, — не знаю, как быть.

— Я раздобуду вам мел.

Из-за парты поднялся невысокий парень в пиджаке, застегнутом на три пуговицы. Его глаза весело горели: в каждом зрачке играл уменьшенный огонек коптилки.

— Где ты раздобудешь?

— Военная тайна. Завтра будет у вас мел.

— Как твоя фамилия? — спросила учительница. — Ты в отряде новичок?

— Новичок! — ответил парень. — Зовут меня Зимородок.

Бородатые ученики захихикали.

— Разве человека не могут звать Зимородком? — спросил он, поворачиваясь к товарищам. — Я могу свистеть иволгой.

Все снова рассмеялись.

— Вот чудаки, — чуть обиженно сказал парень. — Я дело говорю, а они смеются…

— Послушай, Зимородок, ты сколько классов кончил? — спросила учительница.

— Восемь.

— А мы за пятый класс проходим. Зачем ты пришел?

— Учиться хочется! Я и в школе любил учиться. Честное слово! Каждый день узнаешь новое. Решаешь задачу, которую вчера не мог решить. В первый раз читаешь стихи, и кажется, Лермонтов написал их специально для тебя, еще чернила не высохли…

Бородачи притихли. А молоденькая учительница слушала с широко открытыми глазами.

— По-моему, когда человек перестает учиться, он перестает жить. А на войне так хочется жить!

И тут он замолчал, смутился и, чтобы скрыть свое смущение, спросил:

— Так показать, как свистит иволга?

Учительница кивнула, и он засвистел. Свист был похож на голос флейты. И стены землянки как бы раздвинулись. И огромный густой лес с высокими деревьями и низким подлеском возник из этой птичьей песенки. Этот лес жил, двигался, одни деревья сменялись другими, маленькие делянки переходили в орешник, за орешником вставали медноствольные сосны. А свист иволги то приближался, то удалялся, такой родной и такой недоступный.

Комната партизанского командира Петра Ильича Лучина была небольшой и еще хранила устойчивый запах лекарств. У стены в углу стояла солдатская койка, застеленная серым одеялом. Над койкой висела тяжелая сабля с червленым эфесом и трофейный кинжальный штык, тоже в ножнах. На окне стояли растения с темной мясистой зеленью. Еще в комнате был рабочий стол с тисочками: видимо, бывший командир что-то мастерил.

Ребята сидели на стульях, а хозяйка дома — «партизанская учителка» — стояла у окна.

— Когда он взорвал Новый мост, — рассказывала она, — я долго не вычеркивала его из классного журнала. Я вообще никогда не вычеркивала погибших. Ставила «нет». На всякий случай.

«Партизанская учителка» подошла к койке и опустилась на самый краешек, по привычке, боясь потревожить больного. А больного-то не было.

— Петр Ильич умер от старых ран, — вдруг сказала она. — Последнее время старые солдаты часто умирают. Догоняют их военные пули.

Ребята молча слушали хозяйку дома, все еще не решаясь задать ей главный вопрос.

— Человек ко всему привыкает. Но привыкнуть к утрате друзей никогда не сможет, — тихо произнесла партизанская вдова и замолчала.

Ребята переглянулись. Эти слова показались им знакомыми, прозвучали сейчас как эхо.

И тогда Марат сказал:

— Мы были в Жуковке, на братской могиле, где похоронен Зимородок.

— Зимородка нет в этой могиле.

— Как нет? Там написано… — вмешался в разговор Василь.

Партизанская учительница покачала головой:

— Мы знали, что немцы расстреляли его. И чтобы имя его не затерялось, написали его на доске рядом с именами других, погибших в бою. Но в могиле его нет.

Ребята посмотрели на Марата и заметили, что глаза его тревожно светятся, словно видят то, чего в эту минуту никому не дано было увидеть.

За его плечом встал Зимородок. А впереди зажегся огонек надежды. Он горел вопреки всему. Да здравствует надежда! Как бы жили на свете люди, если бы не было надежды? Как бы они сражались, достигали цели?

— Люди-человеки, а не пойти ли нам в лес? — сказал Сергей Иванович, переступая порог.

Неожиданное предложение учителя класс встретил дружным «ура».

— Тише! Парад не начался. Хочу, чтобы вы знакомились с природой не только по учебнику… Вы когда-нибудь держали в руке птенца? Теплый, вздрагивающий комочек, полный упругой жизни. Тот, кто не держал в руке птенца, не сможет взять в руку сердце, а будущим врачам придется держать в руке сердце человека… Сейчас в лесу много невезучих птенцов. Положить выпавшего птенца в гнездо — полезное занятие… Собирайтесь. По школе идем с закрытыми ртами. Решено?

— Решено! — за всех отозвался Марат и хлопнул крышкой парты.

Класс мгновенно опустел. Ребята двинулись цепочкой по коридору. Василь нес под мышкой бумажного змея.

Школа была на окраине города, и добраться до поля не составляло труда.

Учитель шел впереди по высокой траве, а ребята, вытянувшись в длинную цепочку, шли за ним. Цепочка эта была неровной. Она местами выгибалась, местами рвалась и нехотя тянулась в сторону леса. А над ними в вышине вился бумажный змей с нарисованной кривой рожей. Змей послушно плыл на веревочке за ребятами. Сергей Иванович остановился, и ребята, наталкиваясь друг на друга, тоже остановились.

— Слышите легкий звон? Это вьется над полем жаворонок. Весенняя полевая птица. В лесу мы обязательно встретим дятла.