Но так и не научилась принимать чужое участие.

С тех пор как погиб её спаситель…

Книга и записи были оставлены. Девочка уставилась в бездонную синь неба, которое казалось особенно ярким в каменной рамке двора с высокими стенами. И вспоминала.

Ретромотив. Валентино Киош

Невысокий мальчишка с белыми волосами. Худощавый и жилистый, похоже, не слабак, но выглядит неопасным, безобидным и смешным в своей попытке заступить пусть отряду. Так почему же несколько десятков людей пятятся перед ним, смешивая ряды?..

Крики, шум, топот. Острый запах мятой травы. Воздух пропитан ужасом.

В коричневой толпе мелькает белое. Кто-то не поддался панике, он кричит на своих, понуждая собраться, и всё-таки перебарывает готовую обратиться в бегство толпу.

Сам идёт впереди.

Беловолосый стоит и смотрит прямо на него.

Тёмные тяжёлые волны мощи расходятся от него кругами, забивают дыхание, гасят разум. Он создаёт ужас, от которого можно умереть.

Патэ идёт, склонив голову, идёт через давление взгляда беловолосого мальчишки, словно против сильного больно секущего песчинками ветра.

Беловолосый вскидывает лук. Держит в правой — левша. Стрела на тетиве. Наконечник горит солнечной искрой, прямое светлое древко, пёстрые перья. Скрип натягиваемой тетивы, казалось, слышал весь мир. Мгновение — и стрела срывается в полёт.

Она летит медленно-медленно. Удар — и, словно стрела-молния титанов, проходит насквозь. На белой одежде человека нет ни капли крови. Но он вздрагивает, лицо становится спокойным, лишь в застывших глазах скрывается удивление. И горечь.

Его убил его собственный ученик.

У окна стоял эльф. Белая одежда облегает стройное до худобы тело, лицо без возраста покрыто растительным орнаментом — как будто житель леса собрался на войну…

Тания сделала ещё шаг от двери, и наваждение рассеялось, лесное видение обернулось человеком. Всего лишь решётка причудливой ковки бросала тень на тонкое лицо, белая одежда — не знак траура и мести, указывает на церковный ранг.

— Патэ Ирек, — поприветствовала она его.

— Тания, — патэ чуть поклонился в ответ, теневой растительный орнамент сбежал с его лица. — Как?.. — указал глазами вниз. Женщина покачала головой.

— Сидит, читает, пишет. Хмурая, как небо над лесом эльфов, и злая, как василиск в самый жаркий полдень.

Патэ Ирек посоображал, отдавая должное сравнениям, кивнул задумчиво:

— Я даже знаю, почему. А вы помните, какой сегодня день?

— Такое как забыть, — женщина улыбнулась печально. — Ровно два года назад вы напали на нас.

— И погиб патэ Валентино Киош.

— Тот самый учитель Александра? — без особого интереса спросила Тания, подходя. Поставила колыбель на скамью у окна, выглянула.

Каменная комната была в крыле замка, выходившего во дворик с дельфином. Впрочем, отсюда его нельзя было разглядеть.

Мужчина и женщина молча стояли рядом, со стороны их можно было принять за супружескую пару. Она — стройная, синеглазая, с мягкими движениями. Он — невысокий, крепкий, с неторопливым рассудительным голосом и манерой действовать мгновенно и по наитию.

Но они были почти врагами.

Тания усмехнулась про себя. Хочешь помочь девочке, а в себе-то разобраться не можешь. Ради врага оставить родной дом, покинуть всех, кого любила. Единственное напоминание о прошлом — имя сына.

Потому что я целительница. Во имя и для жизни Живой.

— Не знаю, можно ли его называть учителем… Патэ погиб в первый же день Летней войны.

— От рук Александра.

— Не самое подходящее выражение. Патэ Киош пал не от рук, но от… Я читал воинские баллады Фременов, там есть дивное выражение, лучше объясняющее произошедшее. Сердцем убиваю. Вот так он и погиб.

Женщина закусила губу. Один из свёртков в колыбели захныкал, она взяла его на руки.

— Не самое подходящее время я выбрал для упоминания мёртвых, — спохватился патэ. — Извините, я напомнил вам о вашем горе.

Женщина бледно улыбнулась, механически укачивая малыша.

— В тех же балладах, — заговорить смогла не сразу, — в них попадается ещё одно выражение. Отпустите ваших мёртвых. Так поступаем мы, Воличи, Фремены. Помним погибших — но отпускаем их и живём для живых.

Патэ Ирек молча поклонился, как будто салютуя её мужеству. Тания задумалась, был ли случаен этот ранящий разговор. Носящий белые одежды был логиком, человеком, чей разум оттачивался специальными упражнениями. Охотник легко узнаёт зверя по нечёткому отпечатку, скажет всё — самец или самка, сколько весит, сколько лет, умный или дурной, был ли ранен и как. А логик по двум-трём фактам, обмолвкам, ненароком брошенному взгляду восстановит цепочку событий, поймёт скрытые мотивы поступков человека, чуть ли не мысли прочитает.

От размышлений её отвлёк другой ребёнок, завозившийся в пелёнках. Обнаружив, что один в колыбели, запротестовал, и Тания поспешила уложить рядом второго. Дети затихли.

Патэ Ирек неслышно подошёл:

— Где счастливые родители? — спросил, гадая, который из детей сын его господина. Совершенно неотличимые, один чуть младше, но попробуй угадай, который. Не спрашивать же, на такой вопрос Тания могла и обидеться.

— Где-то в городе, — женщина неопределённо повела рукой, словно указывая на раскинувшиеся за стенами жилые районы. — Скоро уже должны вернуться.

— По заданию или так?..

— Придут, спросите.

Патэ усмехнулся, оценив ответ. Родители младшего малыша не были склонны рассказывать о заданиях, которые поручал им отец старшего.

С тех пор, как стратиг Стагор Матис вернулся в свою резиденцию и публично разругался с посланниками Предстоятеля церковного совета, в городе Таноре началось некое тайное шевеление. Пятёрка пластунов осталась с опальным командиром и принимала в этой суете самое непосредственное участие, делая, собственно, ту работу, которой была учена. Разведка, добывание информации. Может быть — подкуп и шантаж, запугивания и убийства. Патэ Ирек не знал всего да и знать не желал. Иногда стратиг приглашал его к себе, скупо выдавал сведения (как добытые пластунами, так и полученные из других источников) и предлагал обдумать то или это, предсказать реакцию человека, спрогнозировать события. Логик добросовестно изучал проблему и выдавал прогноз и рекомендации. А потом забывал.

Его забавляло и даже немного трогало появление в мрачном полном тайн замке двух младенцев мужеска пола. Девушка из воличей, сначала пленная, потом по доброй воле оставшаяся со стратигом, подарила ему ребёнка. И мало того, словно вдохновлённые примером, двое пластунов в своей бесконечной тайной работе тоже умудрились найти время для совершенно посторонних занятий, закончившихся этаким результатом. Ирек, всегда гордившийся своей наблюдательностью, был совершенно ошарашен, узнав. Бета, конечно, великая лицедейка по долгу службы, но как ей удавалось скрывать такое? И ведь так же выполняла задания стратига… хотя, скорее, самые сложные брал на себя муж и коллеги по мрачному ремеслу. Женщина-убийца дала жизнь, благополучно разрешившись от бремени лишь неделей позже Тании. Субординация, сын простых пластунов не мог родиться раньше сына стратига…

Но Танию не интересовали глупые выдумки имперских военных. Презрев субординацию, она преспокойно взяла на себя заботу и о Дереке. У пластунов плохо получалось быть родителями — много работы, которую никто, кроме них, не сделает, и о сыне в основном заботилась Тания.

Своего ребёнка она назвала Рико. Так звали юношу, которого она любила когда-то, который любил её. Или они оба думали, что любили и любимы. Чего уж теперь гадать? Рико нет, нет и деревни, в которой они родились, её жители частью погибли, частью расселились по другим деревням. Или, может быть, воличи восстановили Тэнниа?.. В любом случае, дорога домой ей теперь отрезана. Как и Дикарке.

Империя не слишком жалует работорговлю, ходят слухи, что рабство собираются отменить вовсе… по крайней мере, всё к тому идёт. Конечно, Совету и Собранию не интересны соображения гуманизма. Иерархи Церкви и старшие купцы Гильдий — люди практичные, циничные и умеющие считать деньги. И, как таковые, сочли, что рабство — неэффективная форма общественных взаимоотношений.