Дыбок отрицательно качнул головой, и, что-то поняв, генерал сам двинулся к танку. Длинная лиловая тень от двести третьей была дорожкой, по которой он шел. Она растаяла, когда он добрался до цели; солнце зашло, сказка кончилась, вступали в свои права ночь и военная действительность. Как бы считая дыры, генерал обошел танк по жесткому войлоку обугленной травы. Он припомнил эту машину; сквозь копоть был достаточно различим ее номер, только теперь рваное отверстие зияло вместо нуля. Привстав на отогнутый клок брони, генерал заглянул в башню и снял папаху.

- Дайте-ка мне сюда вашу науку и технику, - приказал он адъютанту, потому что в однообразной черноте танка сумерки настали скорее, чем в остальном мире. - Ишь как они обнялись, - заметил он дрогнувшим голосом, как-то слишком спокойным для того, что увидел. - Вот они, советские танкисты. Вот они мы!..

За двое суток капитан удосужился наконец сменить батарейку, и командир корпуса сумел прочесть в танке все, что требуется для определения степени подвига. Надев шапку, Литовченко уступил место помпотеху. Пока остальные в очередь и подолгу глядели внутрь этого потухшего вулкана, генерал вернулся к экипажу. Теперь он признал и тезку, только этот был много старше того мальчика на железнодорожной станции.

- Узнаю. Значит, отца все-таки Екимом звали? Так... Кажется, брат у тебя в неметчине имеется?

- Точно... товарищ гвардии генерал-лейтенант, - ответил Литовченко с суровостью, какой не было раньше. - Трое нас было. Тот - младшенький, Остапом звать.

Генерал вопросительно взглянул на адъютанта, но, запутавшись в однообразии имен и горя, капитан уже не помнил, как ему называли угнанного паренька из Белых Коровичей.

- Помню командира вашего... кажется, Собольков? Такой, с седым вихорком был? Как же, помню Соболькова. Что ж, сгорела знаменитая ваша хата. Ничего, новую дам. Сам не ранен?

- Организм у меня целый... товарищ гвардии генерал-лейтенант.

- Это главное!.. Так вот: там, метров триста отсюда, танк без водителя стоит, - Он кивнул в меркнущую глубину шоссе. - Новичок... с открытым люком воевать хотел. Скажешь - я послал. Хозяин там тоже хороший, я его знаю Он тебя посушит, покормит... и воюй. Будет что рассказать внучатам! -Затем он обернулся и к Дыбку, потому что обоих нужно было поддержать словом товарищеского участия. - Дети есть?

Дочка... - неожиданно для себя сказал Дыбок, и желанная легкость вошла ему в сердце.

- Это хорошо. Дочка, - значит мать героев. Большая?

- Восемь... товарищ гвардии генерал-лейтенант, - ответил Дыбок, покосившись на танк, таявший в сумерках.

- Большущая. Верно, и читать умеет. Станешь писать - кланяйся от меня. Все. Записать фамилии!..

Молча подошли офицеры. Помпотех стал закуривать.

- Да... могила неизвестного танкиста, - сказал он раздумчиво, для самого

себя.

- Неверно! - немедля возразил Литовченко. - Это у них солдат одевают в форму, чтоб были одинакие, чтоб их не жалко было. А мы... нет, мы не забывчивые, мы все помним. Жена изменит, мать в земле забудет... но у нас каждое имечко записано. Кстати, - он показал на танк, - этих не закапывать. Выйду из боя, сам буду их хоронить... в Великошумске. Таким и поставлю на высоком камне этот танк, как есть. Пусть века смотрят, кто их от кнута и рабства оборонил... - И тут же подумал, что проездом на теплые черноморские берега всякий сможет видеть из вагона высокую, как маяк, могилу двести третьей.

"Виллисы" ушли и сразу пропали в сумерках. Пора было и Литовченке отправляться к месту новой службы. У товарищей не было даже кисетов, поменяться на прощанье: все осталось в танке. Они взялись за руки и стояли без единого слова; мужской солдатской силы не хватало им порвать это прощальное рукопожатие.

- Слушай меня, Литовченко, - глухо и не своим обычным голосом заговорил Дыбок, и сейчас не было в нем ни одного потайного уголка, куда не впустил бы товарища. - Что бы с тобой ни случилось... - Он помедлил, давая ему срок проникнуть в глубину клятвы. - Что бы ни случилось с тобой, приходи мне... Отдам тебе половину всего, что у меня будет. Меня легко найти, ты обо мне не раз еще услышишь Я знаю. Приходи!

Литовченко выбрался на шоссе и, задыхаясь, бежал прочь от этого места. Еще незнакомое чувств клокотало в нем и просилось слезами наружу. Лишь когда все, танк и товарищ, затерялось в потемках, о перешел на шаг; идти в обратную сторону было бы ему гораздо легче, но Литовченко тут же решил, за истекшее время он не мог уйти далеко, тот майор с зигзагами на рукаве!.. Новые, незнакомые люди ждали его где-то совсем рядом, и паренек испытал такую же щемящую раздвоенность, как и Соболько в ночном танке, когда он принял своего башнера Осютина.

Непонятная сила повернула его лицом назад. Война тянула к себе. Горизонт оделся в грозное парадное зарево, а над ним сияла одна немерцающая точка, на которую в эту минуту глядели все - и Дыбок, и черный Собольков из открытого люка, и разорванное орудие двести третьей, и сиротка на Алтае, простая, чистая и спокойная звезда, похожая на снежинку.

Январь - июнь 1944

Примечания:

1 Великий танкист (нем.). - Прим. авт.

2Покорно благодарю (нем.). - Прим. авт.

ЗПРБ - передвижная ремонтная база. - Прим сост.

4КП - командный пункт, - Прим. сост.