— И для того, чтобы этот остров являлся базальтовой скалой порфирородного черного сапфира или какой-нибудь другой аналогичной лавы, — поддерживал инженер. Температура плавления лавы в среднем равняется четыремстам градусам; она могла остыть, но железо, доведенное до состояния плавления — тысячи пятисот градусов, — было бы еще раскалено докрасна, несмотря на восемь дней дождя и холодного воздуха...

— Господин Фреснель, мне кажется, что вы заблуждаетесь, а что господин Грипперт прав, — заявил вежливо флотский офицер. — Посмотрите сюда.

И, вынув из кармана маленький компас, который он носил в виде брелока, он поднес его к стенке скалы. Магнитная стрелка заколебалась на своей оси, обозначая притяжение. Несомненно, что это была действительно железная черная скала.

Инженер присоединился к общему мнению. Окинув взглядом окрестность, он воскликнул, сразу просияв:

— Но тогда, господа, этот остров — рудник. Неисчерпаемый рудник. Здесь больше железа, чем во всех вместе взятых залежах железа всего мира. Да еще в самородном состоянии, не в форме минерала… У нас здесь хватит пищи для всей земной промышленности, даже если бы она утроила, удесятерила потребление втечение многих тысяч лет.

— Это целое состояние для Франции, — провозгласил де-Сильфраж. — Вы, капитан, не жалеете более, что не попали на южный полюс?

Минералог продолжал свои исследования. Его пронырливые глаза остановились на Лефебуре и на мне в ту минуту, как мы занялись обследованием малюсенького ручейка, который протекал по крутому склону ущелья. Забавный феномен — вода была кроваво-красная.

Лефебур попробовал ее, но тотчас выплюнул с отчаянной гримасой.

— Чорт, — пробормотал он. — Она здорово железиста. Но увидишь, старина Антуан, что эскулапы, твои собратья, объявят ее восхитительной для ревматиков и прочих калек и устроят здесь курорт.

Подойдя к ручью, Грипперт зачерпнул пригоршней воду и, дав просочиться жидкости, с интересом стал рассматривать на своей ладони, окрашенной в красный цвет, три-четыре желтоватых камешка, величиной с кукурузное зерно.

— Золото! — воскликнул я, подпрыгнув от удивления.

— Золото! — повторил Лефебур своим звучным басом. — О боги! Золотые самородки! Я видел такие в Капштадте… Это золото!

Магическое слово в одну минуту привлекло к нам всех наших спутников, в том числе и; матросов.

— Это действительно не может быть ничем иным, как золотом, — подтвердил инженер, взвешивав зерна, которые минералог, не говоря ни слова, высыпал ему на ладонь.

Они переходили из рук в руки. При их холодном и плотном прикосновении энтузиазм охватил нас. Огромная надежда!

— Золото! — подхватил капитан Барко. — Где вы это взяли, господин Грипперт?.

— Там, в ручье, очевидно, берущем начало у подножия этой вершины, увенчанной снегом. Эта вода насыщена хлористым золотом — легко растворимой и даже расплывчивой солью. Следовательно, повидимому, вершина эта, вся или частично, представляет собой пудинг или, если вы предпочитаете, густые выжимки из хлористого золота и золотых самородков. Это кажется мне правдоподобным, но, повторяю, чтобы убедиться, следует подняться на вершину и проверить мою гипотезу на месте.

— Вперед, вперед! — прогремел де-Сильфраж.

Но прежде всего капитану пришлось призвать к порядку четырех матросов, которые с увлечением рылись в ручье и набивали себе карманы самородками, и приказать механику, под угрозой кандалов, не покидать шлюпку.

Подъем начался. Не прошли мы и ста метров, как ущелье стало суживаться между высокими железными стенами, постепенно превращаясь в узкий зигзагообразный коридор, наконец, в узкую щель в один-два метра ширины. Нам пришлось растянуться индейской цепью, бредя по красной воде, под дождем и градом, которые еще больше сгущали зловещий сумрак. Наши амиантовые подошвы, предназначенные для хождения по снегу и льду, рвались на шероховатостях этой металлической почвы.

Пожираемые любопытством, мы все же продолжали подвигаться вперед, не обращая внимания на приближающиеся сумерки.

Но, по прошествии получаса этого убийственного подъема, матрос, шедший впереди в качестве разведчика, испустил крик бешеного отчаяния: проход упирался в вертикальную стену, с которой каскадом ниспадала красная вода, смешанная с подскакивающими самородками. Стены были гладкие, как ладонь, и достигали высоты ста метров. Не было никакой возможности преодолеть это препятствие. Пришлось отступить. Подобрав несколько зерен золота, мы спустились обратно по ущелью, окутанному почти абсолютным мраком. Промокшие, разбитые, с израненными ногами (потому что наши амиантовые подошвы превратились в лохмотья), мы заняли места в шлюпке, а пятью минутами позже были опять на «Эребусе II», где каждый поспешил в свою каюту, чтобы переодеться.

Все сошлись в кают-компании с восклицаниями благодушного удовлетворения. Электричество блестело, радиаторы, наполненные горячей водой, поддерживали температуру, приятно контрастировавшую с холодом и и сыростью снаружи. Крепкий грог окончательно вернул нам душевное равновесие, и когда задымились трубки и папиросы, разговор, доселе обрывистый и беспорядочный, стал наконец более связным. Мы рассказали оставшимся на борту товарищам о нашем открытии. Каждый выражал нетерпение. Всем хотелось поскорее дождаться завтрашнего дня, чтобы снова попытаться подняться на верхнее плоскогорье железного утеса, добраться до снежной вершины и убедиться, что из нее именно происходит золото, катящееся по красному ручью.

Но никто не решался верить в это сказочное богатство. Несмотря на образцы, которыми каждый любовно побрякивал на ладони, нас не оставляли сомнения. Остров из железа и золота, вынырнувший из пучины при извержении и остывший после восьми дней существования до температуры окружающей атмосферы… Нет, это абсурд! Капитан явился выразителем общего желания: — Господин Грипперт! Вы, несомненно, составили себе определенное мнение на этот счет? Я буду вам очень обязан, если вы нам его сообщите.

Минералог, со вторым стаканом грога в левой руке, грел у радиатора правую, обожженную кислотой. Он повернулся к нам:

— Охотно, капитан! Я убежден твердо и могу вам резюмировать в двух словах. Этот остров не есть результат вулканического извержения. Он даже не земного происхождения. Лишь кислород, который облек его поверхность тонким слоем железистой окиси, заимствован у газа, которым мы дышим, впродолжение нескольких секунд, когда его поверхность — только она — была раскалена добела, вследствие своего трения об атмосферные слои… Другими словами, господа, если не замечается никакого повышения температуры на почве этого острова, состоящего из массы железа и золота, повидимому, оторванной от геологических слоев, существующих уже втечение сотен или тысячи веков, то это потому, что в этом острове мы имеем глыбу вещества, явившегося из глубин пространства. Осколок какой-нибудь неведомой планеты, крошечное светило, упавшее с небес… гигантский аэролит… болид!

Последовал общий взрыв негодования:

— Что вы хотите сказать? Это абсурд! Болид таких размеров? Да он бы проломил земную кору! Видали вы его падение? Его бы заметили, как всякое другое светило, в предшествующие ночи…

Но Грипперт выдержал бурю.

— А почему бы нет? Если этот болид упал в море наискось, рикошетировал, как камушек? Перевернувшись, быть может, несколько раз вокруг собственной оси, он истощил первоначальную силу падения до того еще, как достиг дна океана и земной коры, которая к тому же имеет добрых пятьдесят километров толщины.

— Господин Грипперт, — подхватил капитан, — не можете ли вы выражаться понятнее?

— Так вы желаете лекцию?

— Да, да! Просим, просим! Начинайте, Грипперт!

— В таком случае я попрошу немного внимания, господа, — заявил минералог, скрестив руки и приложив указательный палец к губам.

Он сосредоточился. Всё замолкли. И, как в аудитории, он начал, протянув обе руки на стол: