Прежде всего нужно было внимательно приглядеться к светлейшему князю Меншикову. Сын конюха из Владимирской области, Меншиков стал в челе той новой дружины, которою окружил себя преобразователь, тех прибыльщиков, против которых так вооружались приверженцы старины, приписывая все зло им и преимущественно Меншикову. Наружность светлейшего уже останавливала на себе внимание каждого: он был высокого роста, хорошо сложен, худощав, с приятными чертами лица, с очень живыми глазами; он любил одеваться великолепно и, главное, что особенно нравилось иностранцам, был очень опрятен, качество редкое еще тогда между русскими. Но не одною наружностью мог он держаться в челе прибыльщиков: люди внимательные и беспристрастные признали в нем большую проницательность, удивлялись необыкновенной ясности речи, отражавшей ясность мысли, ловкости, с какою умел обделать всякое дело, за которое принимался, искусству выбирать людей, выбирать себе секретарей неподкупных. Так являлся Меншиков своею светлою стороной; обратимся к темной. Это была необыкновенно сильная природа: но мы уже говорили, как становится страшно перед сильными природами в обществе, подобном нашему в XVII и XVIII веке; все, что было сказано о Петре, вполне прилагается к его птенцам, его сподвижникам; все это силы, для которых общество выработало так мало сдержек; в обществе подобного рода, как в широком, степном пространстве, где нет определенных, искусственно проложенных дорог, каждый может раскатываться во всех направлениях. Везде и всегда один и тот же закон: сила не остановленная будет развиваться до бесконечности; не направленная, будет идти вкось и вкривь. Что делывалось обыкновенно в Азии, которой общества, народы выработали мало сдержек для силы сильных? Ответом служит деятельность Киров, Омаров[59], Чингиз-ханов, Тамерланов; то же самое в Европе, когда для силы римлян остальные народы не могли выставить никакой сдержки; то же случилось, когда Рим одряхлел и не мог выставить никакой сдержки для Гензерихов и Аларихов[60]. Те же самые алариховские и гензериховские силы и стремления являлись и после у Карла. V, Филиппа II[61], Людовика XIV, Наполеона, но сломились о препятствие, о сдержки, выработанные новым европейским обществом. То же самое и у отдельных народов: если сила сильного не умеряется, не направляется на благо общества — значит общество юно, незрело или слишком уже дряхло; отсюда цель правительства в обществе зрелом — умерение и направление сил — moderatio rerum. У Меншикова и сотоварищей была страшная сила: потому они и оставили свои имена в истории; но где они могли найти сдержку своим силам? — В силе сильнейшего? Этой силы было недостаточно: лучшее доказательство тому то, что этот сильнейший должен был употреблять палку для сдерживания своих сподвижников, а употребление палки — лучшее доказательство слабости того, кто ее употребляет, лучшее доказательство слабости общества, где она употребляется. Силен был, кажется, Петр Великий лично, силен был и неограниченною властию своею, а между тем мы видели, как он был слаб, как не мог достигнуть самых благодетельных своих целей, ибо не может быть крепкой власти в слабом, незрелом обществе; власть вырастает из общества, и крепка, если держится на твердом основании; на рыхлой почве, на болоте ничего утвердить нельзя.

Выхваченный снизу вверх, Меншиков расправил свои силы на широком просторе; силы эти, разумеется, высказались в захвате, захвате почестей, богатства; разнуздание при тогдашних общественных условиях, при этом кружившем голову перевороте, при этом страшном движении, произошло быстро; Меншиков ни перед чем не останавливался; мы видели, как хлопотал он насчет Малороссии {См. рассказ «Мазепа», с. 604–616 настоящего издания. — Ред.}; видели, как после Петра, когда ему было еще более простора, хлопотал он около Курляндии; но и при Петре он уже потерял привычку сдерживаться от высказывания своих желаний в присутствии грозного царя: когда после отречения короля Августа от польского престола Петр обратился к Меншикову за советом, кого б выбрать на его место, тот, не задумавшись, отвечал: «Меня!» Но есть любопытное известие современников, что та разнузданная сила подстрекалась женщиной: говорят, что на Меншикова имела сильное влияние свояченица его, Варвара Арсеньева, возбуждавшая его честолюбие.

После Меншикова из самых жарких приверженцев Екатерины виднее всего был Петр Андреевич Толстой. Происходя из второстепенного московского дворянства, Толстые выдвинулись по родству с Апраксиными, когда царь Федор Алексеевич женился на Марфе Матвеевне. По смерти царя Федора Толстые держались Софьи и Милославских, были главными действователями против Петра, то есть против его матери во время смуты стрелецкой; но Апраксин, Федор Матвеевич, державшийся Петра, уговорил своего родственника, Петра Андреевича Толстого, переменить партию, отстать от Софьи, которой трудно было надеяться на торжество в борьбе с братом. Петр принял Толстого, но никак не мог забыть его предшествовавшей деятельности. Видя эту подозрительность со стороны царя, Толстой употреблял все средства, чтобы показать свое усердие, не дать затерять себя: он едет в Венецию, участвует в азовском походе, ухаживает за Головиным, который, как говорят, взял с него 2.000 золотых червонных и предложил царю отправить его на важный пост посланника в Турцию. Здесь-то случилась эта знаменитая история с секретарем: узнав, что секретарь донес на него в растрате казенных денег, Толстой, в присутствии всех членов посольства, обвиняет его в сношениях с великим визирем, приговаривает к смерти, велит священнику приготовить его к ней, и потом приказывает осужденному выпить яд. Возвратясь из Турции, Толстой дает 20.000 рублей Меншикову и является в числе тайных советников царя. Петр постоянно уступает ходатайствам Апраксина, Головина, Меншикова, ибо сам убежден в обширных способностях Толстого, прямо говорит, что не снимает головы Толстого с плеч потому только, что она очень умна, но не оставляет прежней своей подозрительности. «Петр Андреевич способный человек, — говорит он, — но когда имеешь с ним дело, то надобно всегда держать камень за пазухой». Но Толстой дождался своего времени, когда Петру понадобилось выманить несчастного царевича Алексея из-за границы. Толстой обделал трудное дело и получил щедрые награды, стал одним из самых приближенных людей к царю, получил 6.000 душ из конфискованных по делу царевича имений, Андреевскую ленту, графство; но, разумеется, этим самым Толстой неразрывно связал свои интересы с интересами Екатерины в ее деле, ибо чего ему было надеяться от сына Алексеева, от внука Лопухиной? И вот при смерти Петра Толстой, как говорят, действовал сильнее всех, одушевлял и Меншикова.

Сильно хлопотал за Екатерину и Ягужинский. Мы уже знакомы с его деятельностию; но при ясности ума и энергии, Ягужинский отличался вспыльчивостию, которая доходила до бешенства, особенно после свидания с Ивашкой Хмельницким. Противоположным характером отличался тесть Ягужинского, канцлер Головкин, никогда не выдававшийся вперед при важных вопросах, лоцман искусный, тихо и незаметно проводивший свою лодку между отмелями. Старший между вельможами, адмирал Апраксин своими личными достоинствами не мог отбить первого места ни у кого из птенцов Петровых и постоянно держался Толстого. Петр знал неограниченную преданность Апраксина к себе лично, но знал также, что великий адмирал вовсе не горячо предан его делу, делу преобразования.

Из старинных вельмож больше всех влияния по своему уму имел князь Дмитрий Михайлович Голицын. Знаменитый делец петровский, кабинет-секретарь Макаров сохранил и при Екатерине важное значение, как человек, пользовавшийся неограниченною доверенностию императрицы, посвященный во все тайны. Между этими знаменитостями петровского времени недоставало одного человека, с которым так часто встречаешься при жизни Петра, Шафирова. Императрица возвратила Шафирова из ссылки, но он не мог получить прежнего значения: светлейшему князю и Шафирову вдвоем было слишком тесно, да притом Шафиров был такой человек, который мог потеснить и других, кроме Меншикова. Шафирову придумали занятие: поручили писать историю Петра Великого. Новый историограф подал любопытный доклад: «Доношение, что по поведенному мне сочинению гистории о преславных действиях и житии его императорского величества Петра Великого потребно: 1) Для вспоможения в выписывании и переводе с иностранных языков из гистории прошу дабы определен был сын мой Исай Шафиров, который ныне до указу определен в герольдмейстерскую контору. 2) Дабы поведено было барону Гезену, да иностранной коллегии гистории описателю абату Крусали, когда я временем требовать буду для советов, или справки, о каких принадлежащих к той гистории делах, оные бы то по требованию моему исполняли. 3) Дабы даны мне были к тому делу: иностранной коллегии студент Алексей Протасов для письма латинского, немецкого, и других языков, да для русского письма копиисты. Чтоб сыну моему и вышеписанным трем человекам жалованье давано было, а о пропитании моем с моею фамилиею предаю во всемилостивейшее изволение ее величества; також прошу, дабы мне со всеми к сочинению той гистории потребными людьми определена была удобная квартира вместе, и определено б было давать на то потребное число бумаги и чернил. 4) Чтоб поведено было из кабинета, из иностранной коллегии и от барона Гезена те гистории ко мне прислать, и понеже к сочинению оной гистории потребны и другие книги российских великих государей и прочих фамилий российских, и летописцы письменные российские древние, которые збираны в кабинет, в иностранную коллегию и в герольдмейстерскую контору и инде. Книги на российском и иностранных языках, взятые в домах моих в С.-Петербурге и в Москве, которые отданы здесь в библиотеку, и на Москве чаю, обретаются в конторе вышнего суда; також чтоб поведено было из библиотеки петербургской, ежели к тому потребны будут какие книги, по письменном моем требовании на время мне давать. 5) Чтоб из разрядных и других записок дано мне было известие о избрании на престол Российского царства Михаила Федоровича, и о браках его и о рождении детей его величества также царя Алексея Михайловича, царя Федора Алексеевича и воспоследствующем пред его кончиною стрелецком бунте, и как оный бунт по избрании Петра Великого умножился, и каким образом потом царь Иоанн Алексеевич на престол купно произведен и о всех происшедших делах с рождения его величества по начатии гистории, которая в кабинете збирана. — Надлежит иметь по известной гистории о последующем известие: 1) Как содержался царь Петр Алексеевич, яко царевич с матерью своею по смерти царя Алексея Михайловича?.. 2) Какою болезнию болезновал царь Федор Алексеевич перед смертию и задолго ль был болен до кончины? И по смерти его как избрание царя Петра Алексеевича воспоследствовало, и что чинилось по избрании мая по 15 число, когда главный бунт начался? 3) Что во время того бунту с его величеством от бунтующих случилось? 4) Какие внутренние интриги в том и от кого были? 5) Каким образом Хованский казнен и с какого случая? 6) Какие интриги и умыслы на его величество до казни Шекловитого и от кого были? и как они и от кого открылись? и каким образом та перемена учинилась и царевна в монастырь сослана? 7) Каким образом царское величество охоту к воинскому делу и экзерцициям получил и набор Преображенского и Семеновского полков?» и пр.