В России остался товарищ Ории, архимандрит Минас Вартапет. В ноябре 1714 года он подал предложение: „Израиль Ория, в бытность свою в Персии, склонил армянского патриарха и несколько армянских духовных ехать с собою в Москву; но когда он умер в Астрахани, то патриарх и все другие духовные возвратились назад. Я нашел следующий удобный способ привести армян под покровительство России: на Каспийском море есть удобная пристань, называемая Низовая, между двух рек; значительных поселений тут нет, только много деревень; для того, чтоб царским войскам можно было безопасно тут пристать, пусть государь пошлет грамоту к шаху, чтоб позволено было построить здесь армянский монастырь, а строятся обыкновенно эти монастыри обширно и могут заменять крепости; и на построение этого монастыря изволил бы царское величество помочь деньгами. Для отвлечения подозрения от меня, государь благоволит приказать построить армянскую церковь в Петербурге: тогда будет ясно, что я занимаюсь только построением церквей“.

В начале 1716 года Вартапет отправился в Персию и повез письмо от Шафирова к Волынскому такого содержания: „В данной вам инструкции помянуто, что, будучи в Персии, наведаться о народе армянском, как он там многолюден и силен, и склонен ли к стороне царского величества; теперь для того же едет из Москвы в Персию известный вам Минас Вартапет, будто для отыскания пожитков, оставшихся после умершего Израиля Ории: оказывайте ему нужную помощь, только не возбудите подозрения“. Вартапет возвратился в архиепископском чине и привез грамоту от армянского патриарха Исайи, живущего в монастыре Канзасаре. В грамоте говорилось: „Когда ваше величество свои воинские дела начать изволите, тогда прикажите нас наперед уведомить, чтоб я с моими верными людьми, по возможности и по требованию вашему, мог служить и приготовиться“. Что же касается главного патриарха, живущего в Эчмиадзине, тот на словах обещал служить верно, но письмо дал в неопределенных выражениях, что Вартапет у него был и говорил с ним о делах, которые приняты любительно и приятно. Эчмиадзинский патриарх объявил, что он не может обязаться верности царю, опасаясь персиян и некоторых армян. В 1718 году Вартапет подал пункты, в которых просил, от имени всех армян, освободить их от басурманского ига и принять в русское подданство; объявлял, что теперь время приниматься за это дело, потому что варвары бедствуют извне и внутри; что этому делу много доброжелателей, но есть и противники, между прочими и епископ армянский, находящийся в Казани; из всего видно, что он и при“ хал в Россию для проведывания, и если возвратится в Персию, то все верные пропадут и патриарху может грозить смерть: поэтому епископа и слугу его надобно посадить в монастырь, держать честно, но не позволять ни с кем иметь сношения.

Неизвестно, как было поступлено с епископом; но известно, что, в начале 1722 года, посажены были по монастырям священник армянский Араратский и армянин Адам Павлов, которому священник открыл тайну сношений русского двора с армянами, а священнику открыл эту тайну Вартапет. Считая виновником своей беды Вартапета, Араратский подал императору просьбу, в которой указывал, что Вартапет — католик, ограбил армянскую церковь в Москве и подговаривал его, Араратского, чтоб он всех армян обращал в католицизм; когда русские девушки выходили за армян замуж, то Вартапет венчал их по католическому обряду. Этот донос, как видно, не повредил Вартапету, и в конце года тифлисский армянский епископ писал ему, что сто тысяч вооруженных армян готовы пасть к стопам императорским, и чтоб русские войска спешили в Шемаху; если же до марта 1723 года не будут, то армяне пропадут от лезгин. По прошествии означенного срока уже патриарх армянский Нерсес обратился прямо к императору с просьбою о заступлении, „как пророк Моисей освободил Израиля от рук Фараоновых“. Вследствие этой просьбы отправлена была „императорская милость и поздравление честному народу армянскому, обретающемуся в Персии“. В грамоте объявлялось, что армяне могут беспрепятственно приезжать в Россию для торговли; повез ее армянин Иван Карапет, которому велено было обнадежить армянский народ императорскою милостью, уверить в готовности государя принять их под свое покровительство и освободить из-под ига неверных; но прежде всего русским нужно утвердиться на Каспийском море, овладеть прибрежными местами, и потому пусть армяне подождут короткое время; если же главным армянам нельзя оставаться в их стране, то пусть переезжают в города, занятые русскими войсками, а народ останется в своих жилищах и поживет спокойно, пока русские войска приготовятся к его освобождению.

В начале 1724 года Карапет приехал в монастырь Канзасар к патриарху Исайи, около которого собралось 12000 армянского войска. Восемь дней праздновали армяне, узнавши, что русский государь принимает их под свое покровительство, и объявили, что если императорское величество не изволит прислать к ним войско на помощь, то они просят, чтоб позволено было им поселиться у Каспийского моря, в Гиляни, Сальяне при Баку и Дербенте, потому что они под игом басурманским более быть не хотят, хотя и персы и турки зовут их к себе. В одной Карабахской провинции армян будет со 100000 дворов, а в другой провинции Капан еще более армян, и все они одинаково хотят быть под покровительством России. В октябре того же 1724 года два патриарха, Исайя и Нерсес, прислали Петру новую грамоту: „О всех наших нуждах через четыре или пять писем мы вашему величеству доносили, но ни на одно ответа не получили; находимся в безнадежности, как будто мы вашим величеством забыты, потому что три или четыре уже года живем в распущенности, как овцы без пастыря. До сих пор, имея неприятелей с четырех сторон, по возможности оборонялись; но теперь пришло множество турецкого войска и много персидских городов побрало; просим с великими слезами помочь нам как можно скорее, иначе турки в три месяца все возьмут и христиан погубят“.

Петр не получил уже этой грамоты; но он и без армянской просьбы всего более опасался турок; мы видели, что он приказывал населять новозанятые области армянами и удалять магометан турецкого закона. Интересы России и Турции необходимо сталкивались по отношению к Персии; Петр спешил занять прикаспийские области Персии также и потому, чтоб не дать утвердиться здесь туркам; если христианское народонаселение Персии, армяне, грузины прибегали под покровтельство русского императора, то магометанское народонаселение Закавказья, особенно лезгинцы, овладевши Шемахою, из боязни пред русскими, должны были отдаться под покровительство султана. В 1722 году, в то время, когда Петр готовился в Москве к походу персидскому, русский резидент в Константинополе, Неплюев, давал ему знать, что лезгинцы, провозглашая себя настоящими мусульманами, одного с турками закона, прислали просить покровительства султана, признавая его своим верховным государем, они объявили, что в знак подданства уже чеканят монету с именем султана Ахмета и каждую пятницу молятся за него в мечетях, и требовали, чтоб Порта немедленно отправила к ним пашу для управления. Порта содержала это дело в большой тайне, потому что в то же время находился в Константинополе и персидский посол; с другой стороны, она заботливо озиралась на Россию и, зная, что, при взятии Шемахи, лезгинцы враждебно поступили с русскими, доведывалась у них, как было дело. Лезгинцы, разумеется, оправдывали себя, рассказывали, что русским купцам было велено собираться в одно место со всеми своими пожитками, и если бы они так сделали, то не потерпели бы ни малейшего вреда; но они, увлекшись корыстолюбием, стали брать почти у всех шемахинцев дорогие вещи на сохранение, что было им именно запрещено; тогда войско, видя себя лишенным добычи и узнав, что все лучшее спрятано у русских, бросилось на них, побило и ограбило. Порта дала такой ответ лезгинским посланным, что султан не подаст против них помощи шаху, но принять их в покровительство хотя и желает, но не может, ибо это будет подозрительно и Персии и России, которая раздражена погромом купцов своих в Шемахе.