Доминик сделал несколько решительных шагов вперед, распахнул дверь гостиной и застыл на ее пороге.

Харриет, накрашенная, в дорогом платье и драгоценностях, хоть сейчас на бал, сидела у камина на стуле с высокой спинкой. Сэр Лоуренс стоял возле нее, а Джеффри Фейн со сквайром Маннерингом и его сыном расположились у стола. На столе стояли бутылки вина, фужеры и прислоненный к стене только что законченный портрет миссис Фейн. По обеим сторонам от портрета стояли зажженные свечи. Судя по всему, портрет и был предметом их разговора.

— Удивительное сходство с оригиналом, — восторженно заметил сквайр Маннеринг.

Это были первые слова, которые услышал Доминик, открыв дверь.

— Не могу с вами согласиться, мистер Маннеринг, — возразил сэр Лоуренс. — Да, черты лица и краски переданы художником абсолютно верно. Но где обаяние и грация, которыми мы так восхищаемся? Нет, никакой, даже самый маститый художник не может передать живую красоту.

Громко хмыкнув, Доминик подошел к столу, бросил на него хлыст и перчатки и пристально посмотрел на Харриет, затем на сэра Лоуренса.

— И больше всех ее красотой восхищались вы, Темплкомб, — с усмешкой произнес он. — Не так ли? Как смело! Восторгаться красотой любовницы в присутствии ее мужа решится далеко не каждый.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Первым ее нарушил Джеффри Фейн. Он схватил со стола хлыст и изо всех сил хлестнул им сына. Удар хлыста рассек щеку Доминика от уха до подбородка.

— Убирайся из моего дома, пьяный негодяй! — в гневе прокричал Джеффри Фейн. — Или я сам тебя выброшу на улицу!

Вскрикнув от боли, Доминик отступил назад и прикрыл ладонью щеку. Между его пальцами струйками потекла кровь. Левой рукой он достал из кармана письмо и бросил его на стол.

— Вот, сэр, прочитайте, и тогда, если осмелитесь, можете назвать меня лжецом, — с горечью произнес он. — А сэру Лоуренсу, если он хотел сохранить любовную связь с вашей женой в тайне, следовало бы обращаться с подобными письмами осторожнее.

Харриет тихо вскрикнула и протянула руку к столу. Но Джеффри Фейн опередил ее. Он взял письмо, развернул и стал читать. Харриет и сэр Лоуренс застыли в оцепенении.

Прочитав письмо до конца, мистер Фейн выронил бумагу из рук и, втянув, словно побитое животное, голову в свои могучие плечи, гневно посмотрел на жену. От ярости лицо его побагровело.

— И ты изменяла мне с этим фатом? — прохрипел он и, выдернув из ножен шпагу, перевел взгляд на сэра Лоуренса. — Ну, я вам больше не позволю меня дурачить! К барьеру, щенок! Я сказал, к барьеру!

Мистер Маннеринг кинулся к нему, но был тотчас отброшен в сторону. Обнажив шпагу, Джеффри Фейн двинулся на обидчика. Сэру Лоуренсу ничего не оставалось, как защищаться.

Гостиная, освещенная всего несколькими свечами, была заставлена массивной мебелью и никак не подходила для боя на шпагах. На противниках были одежды, сковывающие движения, и тяжелые башмаки. Чтобы Харриет не задели во время боя, Джон Маннеринг оттащил ее в угол комнаты. Его отец вынул из ножен шпагу и стал ждать удобного момента, чтобы разнять сражающихся. Доминик стоял, прислонившись спиной к стене, и, прижимая окровавленный платок к щеке, наблюдал за боем. Такого поворота событий он никак не ожидал — ведь это он собирался вызвать на поединок сэра Лоуренса.

Джеффри Фейн, демонстрируя все свое умение, сражался, как лев. Лоуренса Темплкомба пока спасала только его молодость и подвижность. Несмотря на то что Фейн тяжело дышал и по его лбу струился пот, было ясно, чем закончится их дуэль.

В конце концов, это поняла и Харриет. С именем сэра Лоуренса на устах она рванулась вперед и, прежде чем Джон Маннеринг сумел ее удержать, встала между соперниками. То, что произошло потом, в тусклом свете свечей никто не успел даже заметить. Харриет, запрокинув голову, медленно опустилась на колени, а ее супруг отдернул на себя обагренную кровью шпагу.

Все пятеро мужчин в ужасе застыли. Затем мистер Маннеринг схватил со стола канделябр и присел возле Харриет. Она лежала на спине и не подавала признаков жизни. На корсаже из белого шелка медленно расплывалось кровавое пятно. Канделябр в руке мистера Маннеринга дрожал, несколько капель расплавленного воска упали на белую грудь бездыханной женщины. Мистер Маннеринг протянул руку и закрыл убитой ее уже остекленевшие глаза.

Джеффри Фейн выронил из рук шпагу и дико вскрикнул. Затем он прижал ладонь к груди и начал медленно оседать. Доминик с Джоном бросились к нему и подхватили под руки.

Позже, намного позже Доминик стоял один в комнате, в которой несколько часов назад еще лежал труп мачехи. Известие о разыгравшейся трагедии мгновенно облетело весь дом. Однако никто даже не догадался прибрать в гостиной. Окровавленная шпага, как и прежде, валялась на полу, а письмо, выдавшее Харриет, — под ее стулом. На столе стояли бутылки, а на полу в луже вина — разбитый фужер. Красавица с портрета бесстрастными глазами смотрела в пустоту.

Доминик поежился и прикрыл ладонью глаза. Как же это произошло? — подумал он. Отец метил острием шпаги в сердце Темплкомба, сделал выпад и нечаянно заколол мачеху, заслонившую своим телом любовника? Или же это было умышленное убийство? Джон Маннеринг и его отец заявили, что это был несчастный случай. Однако в их голосе не чувствовалось никакой уверенности. Да и глаза у них были какими-то виноватыми.

Джеффри Фейн долго лежал без сознания. Когда же он пришел в себя, стало ясно, что его разбил паралич. Вся правая часть тела у него отнялась, а лицо исказила страшная гримаса. Первые слова, которые он прошептал Доминику, открыв глаза, были: «Отомсти Темплкомбу».

Что же касается сэра Лоуренса, то он, воспользовавшись всеобщим замешательством, благополучно скрылся. Выбежал из дома, забрал из конюшни свою лошадь и ускакал. К тому времени, как к старому Фейну вернулось сознание, Темплкомб уже сидел у себя в Шер-Плейс. Так что теперь он находился в полной безопасности. Но это пока.

Доминик поднял голову и расправил плечи. Он должен расквитаться с предателем. В следующий раз его уже не заслонит собой никакая истеричная женщина, и он получит по заслугам.

Доминик еще раз обвел глазами комнату и поклялся, что отомстит обидчику. Отныне отмщение станет Целью всей его жизни, рано или поздно оно придет.

Он подошел к окну и закрыл на нем тяжелые ставни. С этого дня комната должна стать гробницей, а снова в гостиную ей предстоит превратиться лишь тогда, когда Доминик достигнет поставленной цели. Пусть плотно закрытые ставни служат символом неисполненного долга.

Но ему еще только предстояло исполнить его. А сейчас Доминик чувствовал себя уставшим и морально опустошенным. Известие о разыгравшейся трагедии разнесется по округе со скоростью ветра. Найдутся и те, кто решит, что Маннеринги не все рассказали. Пойдут слухи, с которыми Доминику придется бороться в одиночку.

Он взял зажженную свечу, вышел из гостиной, запер за собой дверь и поискал глазами, куда спрятать ключ. Стоявший в холле огромный камин привлек его внимание. Доминик подошел к нему, вытащил из стены кирпич, сунул в образовавшееся углубление ключ и вставил кирпич на место. Так, спрятанным и забытым, ключ должен лежать в тайнике до тех пор, пока Доминик не будет готов осуществить свой замысел.

И вот мрак в комнате рассеялся, и многолетнюю тишину нарушил шум шагов. Доминик стоял посередине гостиной со свечой в руке и вспоминал события того памятного дня.

Закрыв комнату, он всех своих проблем не решил. После того как отца разбил паралич, все дела по управлению имением перешли к нему. Только теперь он понял, какой ущерб их состоянию нанесла Харриет. Отец, как выяснилось, погряз в долгах. Лишь только стало известно, что Джеффри Фейн тяжело болен, начали приходить кредиторы и требовать денег. В итоге участок с плодородной землей пришлось продать. Единственными покупателями его, естественно, оказались Темплкомбы. Сэр Лоуренс был далеко — на следующий день после гибели Харриет он покинул Шер-Плейс, и никто не знал, где он находится. Так что покупкой земли Фейнов занялась его бабушка.