— Диане не надо было хитрить, — тихо произнесла Верити. — Скажи она мне вчера, что у нее на уме, я бы всю жизнь благодарила ее.

Доминик помотал головой.

— Нечего ее благодарить, — возразил он. — Кто знает, что из этого получилось бы. Ты, Верити, еще очень молода. На твою долю выпали тяжкие испытания, и теперь тебе все мужчины, кроме меня, кажутся злодеями. Но во всех нас есть как хорошее, так и дурное. Я не герой, каким ты меня себе представляешь. Не забывай, с какой целью я вывез тебя из Лондона. Ведь я же собирался использовать тебя в качестве приманки.

— Я все помню, — ответила Верити. — Скажи, почему ты хочешь выглядеть в моих глазах хуже, чем есть? Неужели ты не понимаешь, что никто на свете не может заставить меня в тебе разочароваться? Сердце подсказывает мне, что ты…

— Сердце — плохой советчик, — резко прервал ее Доминик. — В таких случаях лучше полагаться на разум. Тогда будет меньше риска обмануться.

Возникла пауза. Наступившую тишину нарушали лишь завывания ветра. От внезапного сквозняка пламя свечи затрепетало, и на стене запрыгали черные тени. Письмо медленно поползло по столу, на мгновение остановилось у края и упало на пол.

Девушка следила за ним невидящими глазами.

— Что же мне теперь делать? — неуверенно произнесла она.

— Возвращаться в свой мир, — ответил Доминик. — Наша встреча — всего лишь ирония судьбы. Дот и все. Я живу прошлым, этим заросшим плесенью домом с его духами и привидениями, а в настоящем места мне нет. Посмотри на меня, Верити! Хорошенько посмотри! Неужели ты не понимаешь, что я нищий, потерявший все неудачник? Единственное, что у меня осталось, — это моя шпага, оружие, которым я еще способен защитить свою честь.

Девушка смотрела на него, широко раскрыв глаза. Каждое произнесенное им слово отдавалось в ее сердце болью.

— Да, я смотрю и вижу в тебе человека, которого люблю, который, уверена, меня тоже любит, хотя бы немного. Но он настолько горд, что скорее разрушит наше счастье, чем поступится своей гордостью.

— Гордостью? — тихо произнес Доминик. — Боже праведный! О какой гордости может идти речь?

— О твоей, — тихо ответила Верити. — Неужели вся проблема в том, что у меня есть земли, деньги, драгоценности, а у тебя ничего этого нет? Скажи мне, только честно, если бы было наоборот, ты бы от меня отказался?

— Ни за что! — воскликнул Доминик. — Но мужчина, предлагающий женщине свою руку и сердце, обязан хоть что-то иметь за душой. Он не должен быть нахлебником. Он не может жить в доме жены на ее средства. Если желание обеспечить жене достойную жизнь ты считаешь гордостью, то да, я очень горд. Так что будет лучше, если мы расстанемся.

— Я так не считаю! — в отчаянии воскликнула девушка. — Почему несколько акров земли и мешки с золотом должны встать между нами? Они же достались мне в наследство! Ну разве моя вина в том, что я богата? Доминик, без тебя я пропаду! Без тебя я ничто!

Верити прервалась и уронила голову на грудь.

— Если ты отвергнешь меня, знаешь, что сделают мои опекуны? — продолжала она. — Они потребуют, чтобы я вышла замуж. Имение, перешедшее мне в наследство, не может оставаться в руках молодой девушки. Они подберут мне жениха, как это сделал мой дед, и выдадут меня замуж. Как же ты не понимаешь, что это наша единственная возможность стать счастливыми!

Фейн подошел к камину и вцепился руками в мраморную балку над его топкой. Соблазн был велик, и он из последних сил старался побороть его.

— А твои опекуны позволят тебе выйти замуж за такого, как я? — спросил Доминик. — Они же потребуют, чтобы ты выбрала мужчину из своего круга, и будут совершенно правы. Ты думаешь, что любишь меня. Но что ты можешь знать о любви? Придет время, и ты поймешь, что чувство, которое ты ко мне сейчас испытываешь, — благодарность, а может быть, и жалость, но только не любовь. Наступит разочарование. Неужели ты думаешь, что я на это пойду?

— Какой же ты слепец! — в отчаянии воскликнула Верити. — Нет, ты хуже слепца! Ну как мне доказать, что я действительно тебя люблю? Моя любовь к тебе настолько сильна, что будет длиться вечно!

Она прервалась. Однако Фейн не проронил ни слова и даже не пошевелился. Верити, поняв, что она не в силах переубедить его, опустила плечи и застонала.

— Ты мне не веришь! — воскликнула она. — Ведь я пришла к тебе, я предлагаю тебе все, что у меня есть, разве это не доказательство любви? — Девушка тяжело вздохнула и приложила ладони к своим порозовевшим щекам. — Боже мой, как же мне должно быть стыдно! Но я твердо знаю, что ты любишь меня.

— Люблю тебя? — резко обернувшись, переспросил Доминик.

Верити увидела, как внезапно побелело его лицо. Фейн сделал шаг, а затем неимоверным усилием воли заставил себя остановиться.

— Ради всего святого, не искушай меня! — воскликнул он.

И, быстро пройдя мимо нее, вышел из комнаты. Дверь за ним с громким стуком захлопнулась. Через несколько секунд хлопнула входная дверь, а следом с крыльца донеслись торопливые шаги.

Верити устало опустилась на кушетку и, закрыв лицо руками, зарыдала. Она осталась одна в доме, населенном привидениями и неуспокоенными духами умерших людей, где в саду лежал труп рыжего Трампера. Но ни то ни другое не пугало ее. Потеряв всякую надежду обрести счастье, девушка уже ничего не боялась.

На следующий день после непродолжительного разговора с леди Темплкомб Джоб Даггетт встал с постели раньше обычного. Несмотря на вчерашнее посещение пивной, спал он совсем недолго — мешали тревожные мысли. У него не было ни жены, ни детей, с кем бы он мог посоветоваться. Тяжелое бремя стража порядка ему приходилось нести одному. А в эту ночь Даггетту, как никогда, требовался советчик. Его все больше и больше пугало указание, полученное от леди Темплкомб. Не в силах заснуть, он ворочался на кровати и со страхом вспоминал истории, связанные с домом в лесу. Констебль видел в пивной приезжего, назвавшегося старым приятелем Фейна, и знал, что тот отправился в лес. При одной мысли о том, что ему придется арестовывать Фейна, да еще в присутствии этого рыжего гиганта, Даггетта от страха бросало в холодный пот.

Наконец, перед самым рассветом он принял решение. Поскольку инициатива посадить Фейна за решетку принадлежит не ему, надо обратиться за советом к какому-нибудь влиятельному в округе лицу. Если это лицо согласится с леди Темплкомб, Даггетт попросит у него помощи. Таким человеком был, естественно, мировой судья лорд Корвилл.

Ободренный своим решением констебль поднялся с постели, с особой тщательностью оделся и отправился в Мэнтон-Лейси.

Лорд Корвилл встретил его приветливо. Поначалу у Даггетта возникли трудности с изложением цели своего визита, но, как только Корвилл понял, о чем идет речь, он, воспользовавшись очередной паузой констебля, послал лакея за Армистоном.

Спустя несколько минут в комнату вошел маркиз. На нем был богато расшитый золотом светло-серый камзол, белые панталоны и напудренный парик с аккуратно уложенными локонами. Взглянув сперва на своего зятя, Армистон перевел взгляд на Джоба Даггетта и от удивления выгнул бровь.

— Армистон, этот человек только что поведал мне довольно интересную историю, — произнес Корвилл. — Она как раз касается того дела, к которому ты проявляешь повышенный интерес. Мне хотелось, чтобы и ты ее услышал.

Маркиз присел на край стола, за которым расположился Корвилл, и закинул ногу на ногу.

— Боже мой, Корвилл, как ты меня заинтриговал! — улыбнувшись, воскликнул маркиз. — А кто этот почтенный господин?

— Констебль из Шера, — сухо ответил Корвилл.

Насмешливая улыбка мгновенно сползла с лица лорда Армистона. Покачивающаяся нога застыла. Он нахмурился и впился глазами в констебля.

— Дьявол он, а не констебль! — произнес маркиз. — И с какими новостями он к нам пожаловал?

— Эти новости меня несколько озадачили, — ответил лорд Корвилл. — Ну, Даггетт, рассказывайте!