— Дурак ты, Тиль, — глубокомысленно заявил Сиф. — А косишь под умного.

— Дурак, — легко согласился художник. — Кошу. Но привычка существует, правда! Ну вот честно-честно! — с неожиданным, беспричинным жаром добавил он.

— Верю. Но если есть такая привычка, засунь руки в карманы и не вынимай оттуда, — предупредил Сиф. — Мне, может быть, неприятно, когда кто-то лицо трогает.

— А раньше…

— Тиль!

— Только давай не ссориться, — предупредил Тиль, послушно засовывая руки в карманы джинсов — разумеется, чёрных, как пиджак. Сиф заметил, что кисти рук, как и шея, были темнее, чем остальная кожа, но выбросил это из головы.

— Хорошо, ссориться не будем. Ссоры только портят встречи, — рассудительно заметил он, но продолжить не успел. Заболотин глянул на часы и строго заметил по-русски:

— Пора закругляться. Нас ждет Великий князь.

— Загляни вечером, — умоляюще сказал Тиль и сунул в руки Сифу белый прямоугольник самой обыкновенной визитки, какие заказывают небольшими партиями за смешные деньги: прямоугольник с текстом, безо всяких изысков. — Поговорим в спокойной обстановке. И без тво…

— Не говори, — перебил Сиф. — А то опять попробуем поссориться. Я буду стараться заглянуть.

— Только обязательно-обязательно!

— Постараюсь…

— Ну обязательно, Сив… Приходи… — Тиль обнял Сифа, прижал и долго не хотел отпускать. Наконец мальчик выпутался и сердито отошёл на шаг:

— Ну что ты как ребёнок, Тиль! Вон, он уже ушёл, — Сиф мотнул голой в сторону уходящего Заболотина, развернулся и бросился его догонять. Полковник торопился к князю — пусть тот и остался на попечении краюх, но… но ещё со времён войны Заболотину осложняла жизнь его врождённая недоверчивость. Он даже на собственных бойцов иногда не мог положиться, хотя понимал умом, что всё это — просто его фантазии.

С Великим князем всё было, разумеется, в порядке: он вместе с президентом прогуливался вдоль стендов, а следом шагали неразлучные Краюхи, на которых уже лица не было от политических разговоров князя. Завидев в зале Заболотина, близнецы чуть слышно вздохнули от облегчения, разумеется, хором, — словно приласкала слух команда «Вольно».

Заболотин безмолвно приблизился к Иосифу Кирилловичу, и Краюхины отступили на два шага, так что Сиф, подошедший следом, оказался ровно между братьями, очень довольный таким положением дел.

Мимо них быстрым шагом прошёл Тиль, человек-набросок, которому создавший его художник случайно посадил на грудь красную кляксу — выглядывающую из-под пиджака футболку. Молодой человек вышел, перекинувшись парой слов с контролером и показав ему свою визитку участника выставки.

Все его движения был порывистые, словно со щелчком сменялись кадры в гигантском проекторе. Сиф нащупал в нагрудном кармане рубашки визитку и улыбнулся. Пусть они через слово начинают ссориться, но разве устоишь перед соблазном ещё раз увидеть Тиля, этот живой рисунок углём по бежевой бумаге?

И тут у мальчика зазвонил телефон, не требовательной трелью звонка от «начальства» — да и к чему полковнику звонить, если их отделяет шаг, — а тихой, будто неуверенно, песенкой. На душе стало светло и тепло, будто солнцем залило лесную лужайку. Не так, как с Тилем — безумный, жаркий огонь…

— Да? — чуть помедлив, поднёс телефон к уху Сиф.

— Ты как? — выпалила в трубку Раста. На заднем плане чирикали птицы — видать, сидит где-нибудь в парке, плетёт венки из подвернувшихся под руки цветов, чаще всего одуванчиков. Раздался чих и обиженный голос Каши:

— Зачем цветком мне по носу возюкаешь? Апчхи, — он ещё раз чихнул, — щекотно!

— Чтобы нос был жёлтый, — хихикнула девочка. Так и есть, балуется с одуванчиками. И тут Раста переключилась обратно на разговор: — Почему не пишешь, Спец?

— Некогда, — виновато вздохнул Сиф. — Я нашёл… — он замялся. Врать ему было противно, бунтовало всё офицерское воспитание, — двоюродного брата. Случайно совершенно, — Сифу не понравилось, как гладко прозвучала ложь, как ловко сорвалась с языка. Правда, вся дружба была пронизана этим полуобманом, полутайной…

Но иногда на душе становится по-настоящему гадко.

— Да-а?! — восторженно вскрикнула Раста, не подозревая ни о чём. — Это же здорово! А где ты сейчас? И где он?

— В картинной галерее мы. Он — художник…

— А не в той ли, куда сегодня сам наш Великий князь собирался пожаловать? — подал голос Каша. — Комарики вчера телевизор смотрели, там говорили.

Сиф стрельнул взглядом по сторонам и убедился, что даже самым стойким журналистам, которые до сих пор их сопровождали, его не увидеть между двумя рослыми Краюхами.

— А я-то думал, отчего столько народу в первый зал набилось, — как можно равнодушнее произнёс он. И тут Раста и ощутила неладное:

— Подожди… Тебе разве не интересно поглядеть на самого Великого князя? Ты же такой, монархист… Помаши в камеру какому-нибудь телевизионщику, а мы вечером на тебя посмотрим…

— Не слишком интересно, — смутился Сиф. — Да и махать зачем? Вернусь и вернусь, правда, скоро ли — не знаю. Ваше дело — ждать!

— Странный ты, — проницательно заметил Каша. — Обычно не такой.

— Да какая разница, какой я! — Сиф почувствовал, как внутри зашевелилось что-то странное и незнакомое. Раздражение? — Ну всё, я пойду. Как-нибудь напишу, а звонить необязательно. Звонки дорогие.

— Ты… — начала было Раста, но вдруг голос у неё стал недовольным и очень грустным одновременно — диковинная смесь полыни с колокольчиком: — Не хочешь говорить сейчас? Ладно, удачи тебе. Будем ждать.

И повесила трубку. Неужели они впервые поссорились? Нет, нельзя же так… И звонить тоже нельзя — что он им может рассказать?

Всё-таки, даже самая капелька лжи отравляет дружбу, заметно это или нет. А воспаленная от этой лжи дружба раздражается на малейшее неосторожное, чересчур грубое прикосновение.

Внезапно Сиф понял, что они остановились в своей прогулке по залу. Иосиф Кириллович уже прощался с президентом, вся пёстрая толпа сопровождающих стала стекаться к ним, и Краюхи напряглись, недружелюбно сверля взглядами подошедших слишком близко к Великому князю. Если бы взглядом можно было работать вместо дрели, в половине секретарей и охранников президента красовались бы аккуратные круглые дырки. И не по одной. Как в дуршлаге.

Уже на пороге Сиф ощутил, как кто-то мимолетно коснулся его плеча. Он резко повернул голову и заметил Тиля, застрявшего перед дверями. Тиль как-то грустно улыбнулся и отступил в сторону, пропуская идущих, а когда, выйдя, Сиф обернулся, человека-наброска уже не было.

Внутри стало грустно и пустынно, как на чердаке в дождь, когда серая, гремящая по крыше стена отгораживает весь мир от тебя, забравшегося куда-нибудь у окна с ногами и глядящего на залитую водой улицу. Сыро, промозгло стало на душе. Ни солнца, ни безумной пляски языков огня…

Может, и не было никаких ссор, кто знает… Может, никто никогда ни с кем не ссорился.

А главное — все всё равно друг друга простили. И простят ещё, как очень хотелось верить.

Сообщение, что на русского Великого князя было совершено покушение, разлетелось по всему новостному миру вкупе с кадрами покорёженной машины. Прогремело, словно взрыв — о безумцах-русофобах заговорили и газеты, и журналы, и телевидение со всеми волнами радио. Официальные издания, передачи с новостями твердили, что подрывники — сумасшедшие, маньяки, но чем дальше от официальных источников новость доходила, тем больших разброс мнений получала. Находились и сторонники, и яростные противники и нейтралы, уклончиво твердящие про демократичное общество XXI века.

— Пожалуй, меньше всего мне нравится, что появляются нейтралы, которым на нас с колокольни Ивана Великого, — пробормотал Заболотин, копаясь на компьютере в новостях сети. — А, спасибо, Сиф.

Его ординарец поставил чашку с чаем рядом с клавиатурой и взглянул на лежащий под специальным стеклом лист бумаги. Обычный альбомный формат, совершенно стандартный шрифт…