Но вдруг музыка стихла. Сиф и Алёна кружились ещё несколько тактов под тихий счет мальчика, затем остановились, с удивлением замечая, что мир куда-то поехал вокруг них.

— Ох, — Алёна схватилась за голову. — Куда катится мир?

— Влево, — предположил Сиф, несколько раз моргая, и, переведя взгляд на террасу, уверенно подтвердил: — Точно влево. Кажется, мы забыли поменять направление движения где-то посередине танца.

— Мы даже не знали, когда наступила эта середина, — возразила девушка, бросая взгляд на Великого Князя. Тот улыбался и глядел на них, но ничего не говорил.

— Так, у меня мир куда-то приехал и притормозил, — Сиф подошёл к террасе и, схватившись за перила, ловко перелез через них. Алёна осталась внизу, с её точки зрения мир всё ещё пытался куда-то поехать, правда, так, слегка, и, в общем-то, безуспешно.

— Тогда я пошла заводить машину? — спросила она с деланным равнодушием.

— Давай. А мы пока попрощаемся с остальными гостями, — и Великий Князь первым ушёл с террасы, за ним неотступной тенью последовал Заболотин.

Сиф ещё потоптался у перил, периодически бросая взгляд на Алёну, затем, так ничего и не сказав, ушёл следом за своим полковником. Алёна, недолго поглядев ему вслед, развернулась и, напевая под нос: «Раз, два, три. Раз, два, три…», пошла к стоянке.

— Куда вы исчезли? — с легким упреком спросила у Сифа Елена Этис.

— Вы же не танцуете медленный вальс, — вместо ответа напомнил мальчик и сразу же, без перехода, объявил: — Мы уезжаем.

— Ой, уже? — удивилась Елена. Она только хотела спросить у мальчика, откуда у него георгиевский крест — если она верно помнила название этой русской боевой награды — и что-нибудь узнать о нём побольше…

— Так решил Великий Князь, — пожал плечами Сиф, который никак не мог отделаться от попыток сравнить оба вальса — с Алёной и Еленой. Елена танцевала много лучше, но… был ли это настоящий танец или просто игра в вальс — без чувств и искренности?..

— Жаль, что уезжаете, — отвлекла его Елена от мыслей. — Тогда до свиданья?

— До свиданья, — согласился юный офицер, рассеянно кивнул ей и быстро нагнал Заболотина-Забольского, который разговаривал с мэром, направляясь к дверям зала.

На пороге полковник распрощался с женщиной и вновь занял своё обычное место за спиной Великого Князя, потеснив близнецов-охранников. Ни советник, ни секретарь с ними не поехали — во-первых, должен же был хоть кто-то остаться! А во-вторых… просто к чему они были, если Иосиф Кириллович собирался в узком кругу отпраздновать именины Заболотина-Забольского?

В машине, которая уже ждала у крыльца, играла, по обычаю скучающей Алёны, цыганская музыка. Девушка открыла дверцу князю, быстро взглянула на Сифа, но тут же отвернулась, поскольку мальчик смотрел в другую сторону: запрокинув голову, он разглядывал слегка припорошенное облаками тёмное небо.

— Надо было просить машину побольше, — пробормотала девушка, кивая второму шофёру, тоже подъехавшему к крыльцу. Все в одной машине не поместились, так что один из Краюхиных и Сиф сели во вторую.

— Хороший был бал, душевный, — задумчиво произнёс князь, когда Алёна плавно выехала с виллы.

— Душевный, — согласился Заболотин. — Могли бы ещё остаться.

— Не припирайтесь, — укоризненно покачал головой Иосиф Кириллович, но губы его улыбались. — Если я решил отпраздновать ваши именины, значит, решение не оспаривается.

— Так точно, ваше императорское высочество! — по-военному отозвался Заболотин, которого вся эта кутерьма вокруг него уже доконала, не успев толком начаться.

— Шестое мая могло стать последним днём Великой Отечественной войны, Днём Победы, — вдруг вспомнил Великий Князь. — В ночь на седьмое Германия подписала реймскую капитуляцию. Но бои прекратились не сразу…

— И все до сих пор спорят, какая из капитуляций, в ночь с шестого на седьмое или с восьмого на девятое, была, собственно, капитуляцией, а какая — предварительным договором или ратификацией в зависимости от точки зрения, — припомнил полковник свои занятия в Академии. Что называется «Уже сам научился эти слова мудрёные выговаривать, а курсанты всё спотыкаются!». — Но теперь это уже дело историков. Наша война другая.

Князь вздохнул, устало откидываясь на спинку кресла:

— Наша война не кончится никогда. То Кавказ, то Выринея.

— Ну, иначе что было бы делать военным? — Заболотин заметил, что их разговор сидящие впереди Алёна и Филька Краюхин заинтересованно слушают, даже музыку девушка выключила.

— Учиться жить, — вдруг жёстко сказал Иосиф Кириллович. — И жить не войной. Не вопреки, а ради.

— Учимся, — Заболотин отвернулся и стал глядеть в окно. — Но всё равно спокойно глядеть на этот город я не могу. Я помню, как тут всё было семь лет назад, когда я тут был последний раз…

— Все помнят. Но сейчас следов войны почти не видно. И это хорошо, — возразил Великий Князь. Полковник промолчал, не желая повторять бесконечный разговор. Всё равно он, Заболотин, будет видеть на месте домов развалины, стоит ему закрыть глаза. А что видят остальные — ему не важно. Разве что… Сиф…

Но он не знает этого города. И слава Богу.

… В гостинице было пустынно, и свет горел только по коридорам. Великий Князь со своим сопровождением тихо поднялся в номер, достал из мини-бара запасенные заранее две бутылки дорогого вина, с полки — шесть бокалов и поинтересовался у Сифа с улыбкой:

— Ты как, пьющий?

— Спаиваемый, — ухмыльнулся мальчик, старательно делая вид, что не замечает зверского взгляда полковника. Краюхины тихо фыркнули смехом и принялись убеждать князя, что они-де, уж точно непьющие, потому как при исполнении долга и вообще. Даже волшебная формула «Ради праздника» не сработала.

— А ради нашего дорогого полковника? — не унимался князь, которого происходящее искренне забавляло.

— Вашбродь, ну хоть вы-то нам запретите! — взмолился один из Краюх. Заболотин милостиво согласился запретить, и бывшие снайперы возликовали, тщательно пряча грустные взгляды, изредка бросаемые на бутылку. Чтобы достичь некоторого единства среди бокалов, Великий Князь использовал старый проверенный способ: вместо вина своим телохранителям налили виноградный сок. Цвет напитка почти ничем не отличался.

Когда все расселись, кто где — за столом, на диване, в креслах у балкона, Великий Князь поднялся с бокалом в руке, поглядел на настенные часы и сказал:

— На поздравительный тост у меня времени всего чуть-чуть, поскольку скоро надо будет поздравлять уже с прошедшим. Поэтому скажу совсем немного: именины — это не просто день имени. Это День Ангела. Ваш ангел — сам Георгий Победоносец, и, думаю, он во все глаза приглядывает за вами — ведь вы до сих пор целы вопреки всей вашей жизни. Так путь он бережёт вас и впредь столь же надёжно, а вы, Георгий Никитович, не создавайте ему дополнительной работки… — Иосиф Кириллович взглянул на часы снова и закончил с улыбкой: — Вот, ровнёхонько. С Днем Ангела вас!

— Наличие работы от меня не всегда зависит, — усмехнулся Заболотин в ответ. — А вообще, это событие века: меня так редко зовут по имени… — он подмигнул Сифу, сидящему рядом. Мальчик немедленно возмутился, разглядывая свой неполный бокал:

— А я-то тут причем, ваше высокородие!

Звон бокалов потонул в хохоте, присоединилась к нему даже Алёна, чувствующая до этого момента себя слегка не на месте. Сиф, ничуть не обидевшийся на такую реакцию, сам смеялся от души.

— Вашбродь… В смысле, Георгий Никитич, — начал и тут же поправился со смехом один из Краюхиных, — давайте и мы вам что-нибудь скажем.

— Говори, говори, считай, что мы говорим в унисон, и поэтому всем слышится только один голос, — поддакнул его брат.

— В общем, вы и шесть лет назад были таким же: там с улыбкой, тут серьёзно — по ситуации, — но всегда там, где больше всего требуетесь, и с приказами, которые нам всем, наверное, жизнь кучу раз спасли. Для остатков всего нашего батальона вы, вашбродь, — всегда останетесь нашей курицей-наседкой, которая о нас бережно заботилась, как бы вам самим плохо ни было.